Небо Мадагаскар

Включили медленные и ранние песни группы «Кино», затянулись дымком, рисующим Марс. «Там пески, пустыня, Алжир, там играют в пляжный футбол, гоняют мячи, которые наполнены последним выдохом марсиан, которые были индейцами и большевиками, что одно и то же, иначе не объяснить ненависть к США и тех, и других, именуемых общим именем Гойко Митич и танцующих вокруг костра из книг Фридриха Ницше».

– Что такое бутылка? – спросила у прочих Лейла.

– Что? – поинтересовался Вик.

– Желудок и пищевод.

– Ну, сходство можно найти, – согласился Мага.

– Да я о том, что надо бутылки выпускать в таком виде.

– Понятно, почему у пьяных развязываются языки – пробки и крышки нет, – сказала Нести. – И получается, что алкоголь не внутрь поступает, а наружу. Пьянеют люди и округа, когда откупоривается бутылка.

И Нести закружилась по комнате, развивая обстановку вокруг себя, увеличивая ее, накачивая. «У пьяных косят глаза, потому что пьяные – Азия, захватчики, пьяные – филиал Китая или Японии, их шпионы, лазутчики, призванные собирать информацию и передавать в те страны. Те же, у кого просто косят глаза, те постоянно на связи с Китаем, те косят действительность, траву, которой Конфуций назвал людей, и делают голой землю ради нового посева, ради урожая, породы, будущего». На этом Мага закончил мышление и выпил коньяк, который устроился надолго в его желудке, усевшись там с газетою, в тапочках и в очках. «Карабах, если так посмотреть, есть Ван Гог, рыжий, безумный, странный. И гениальный тоже. Не признанный никем мастер, потому что живой. И все ждут его смерти, чтобы признать его». Мага почесал подбородок и сказал всем, что Твардовский был роботом, первым советским роботом, не писавшим никогда о любви, Терминатором, Шварцем или его отцом.

– Не соглашусь, – возразила Нада, – город – это кожура, которая покрывает людей культурой, но за пределами города, в лесу или в поле, человека лучше не встречать, потому что он обнажен, даже если на нем сто пальто, человек на свободе превращается в оружие, стреляющее в муху, оленя, льва, человека и бога. Руки и ноги – ружья, бомба сама голова.

– Так и есть, – согласился Вик, – а от себя добавлю: живой человек – живой и мертвый, одновременно, а мертвый человек – или живой, или мертвый – только что-то одно.

– Ну да, так и есть, – сказала Лейла, – ведь дождь – это война, миллионы свинцовых пуль, убивающих землю. А лужи – расплавленный свинец, даже если он очень холодный.

– Жидкий Терминатор, – усмехнулась Нада. – Бойтесь, бойтесь его!

– Да мы боимся, – отреагировала Лейла, – но любая сумка – это женский живот, и если вы положите в нее ключи, то через девять месяцев достанете из нее машину или квартиру.

Тут зазвенел телефон Маги, обозначилась Жаклин, она звала пить и гулять, радоваться Карабаху, раскинутому над собой – Арменией и Азербайджаном, содержащими в себе Россию, Францию и США. Мага начал звать Жаклин к Вику, объясняя свою занятость танцами, выпивкой, компанией и ночью, которая – работа: кем работаешь? – ночью. Потому через полчаса с двумя бутылками виски в их компанию ворвалась Жаклин. Она сразу взяла быка за рога, внеся в квартиру музыку бедер, грудей, шеи, матки, вагины, яичников и пахнущих искуплением грехов рук.

– О, вечеринка в разгаре, – сказала она.

– В самом что ни на есть, – молвила Нада, – так как Платон – это модель самолета, в котором летят в Стамбул «Тимей», «Государство», «Законы» и «Пир».

– Это прекрасно, – согласился Вик и добавил: – Брюс Ли никогда не был человеком, он был тем, чем занимались другие, – дзюдо, карате, ушу. Его смерть означает только одно: то, что им овладели в совершенстве, довели до точки и острия.

– А у меня такое ощущение, – закричала Жаклин, – что в Карабахе умерли время и смерть! И вся жизнь здешних людей в поедании этих двух трупов! В жарке и варке их! Давайте танцевать, общаться и пить!

Компания выпила, и каждый закружился с бутылкой, шепча ей то, что диктовала она.

– Почему пьяные смелы? – спросил себя Мага вслух. – Потому что в бутылках джинн, пьяный проглатывает его и становится им, выполняя любое желание. Вот так. Или джинн говорит через пьяного, чувствует свою силу и способен уничтожить весь мир.

– Ооо! – воскликнула Нада, – я тут подумала: любая машина едет не на первом, втором, третьем, четвертом колесе, даже не на сумме их мчится и катится, нет, каждая машина едет на пятом колесе.

– А «КамАЗ» едет на одиннадцатом колесе, – с грустью сказала Жаклин. – Он едет на одиннадцатом колесе, как человек едет в одиннадцатом автобусе.

– Ты почему загрустила? – спросил ее Вик.

– Месячные приближаются, – отвечала она, – и мне кажется, что они не изнутри, а снаружи. Типа не гейзер, а скорее лавина. Вот такие дела.

– Ну это не беда, посмотри – какое счастье в деревне: крыши домов – открытые и перевернутые книги, из которых сыплются вниз герои и живут: сеют, торгуют, пьют, – спела почти что Нести.

– А есть учебники: геометрия, алгебра, физика, – дополнила Нести Нада.

– Другое дело – города, – вмешался Вик, – в них плиты – листы А4, на них можно всем писать.

– Ногами, – добавил Мага и, дождавшись окончания вечеринки, ушел в другую комнату и уснул.

7

Утро пришло внезапно, Мага открыл глаза, увидел спящего Вика на соседней кровати, оделся и тихо ушел, оставив записку о том, что он признателен за все, но пора. Дома Мага принял душ, долго тер мочалкой большой палец правой ноги, потому что на нем была грязь, побрился, почистил зубы и промыл ледяной водою глаза. «Облака – овцы и бараны – удары молнии – удары рогом, гром – столкновение баранов, лбами, битва за самок и территорию, всё понятно, весьма, они пасутся, поедая зелень небесную. А мясники режут облака и жарят превосходный шашлык. И кетчуп – это кровь барана, она идет не снаружи, а хлещет из мяса, это ошибка – считать не так». Мага сварил вермишель, съел ее со сметаной и чесноком и набрал Датви, своему старинному другу. Вместе они пошли в кафе «Истанбул» и заказали по мясу. Вскоре подтянулся Саид, которого позвал Мага. Сыграли втроем в дурака, пока жарилась плоть. Покурили кальян.

– Курица не умеет летать потому, что у нее человеческая душа, – сказал Датви.

– Да ладно, – раскрылся Мага.

– Конечно, любая курица – это не тушка, не тело, а ножка, крыло, шейка и грудка. Ее нет целой. Нигде. Никогда.

– Интересная мысль, – промолвил Саид.

– Мысль из материи, никто не видел мысль, потому что она маскируется под алюминий, хлеб, мысль, телефон и кирпич.

– Да ну, – не согласился с Датви Саид, – по-твоему, это так? То есть мысль может стать кулаком и ударить по лицу человека?

– Она может вселиться в кулак.

– Датви, да ты не прав, – опять не согласился Саид.

– Это сложный вопрос, – произнес Мага.

– Мысль в центре молекул и атомов, она в сердце всего, вы не знаете, – продолжал Датви, – сердце мыслит гораздо сильнее, чем мозг. Оно рассылает кровь по всему организму – это почта, это книги, газеты, письма. Основное занятие тела – чтение: читают и осмысляют написанное почки, руки, пальцы, ладони. Ноги, в конце концов.

– Член и вагина?

– Да, – согласился на этот раз Датви с Саидом.

Им принесли мясо, мужчины пожевали его и захотели выпить. Взяли чешское пиво, разлили его по бокалам и выпили.

– Вопросительный знак – это старость, сгорбленная старуха, которая все забыла, – сказал Датви, – а восклицательный знак – это молодость. Устремленность наверх.

– Понятное дело, – молвил Саид, – и к этому можно добавить вот что: шизофрения – это глаза, брови, уши; здоровье – это лоб, нос и рот. А вместе они – лицо.

Сделали по глотку, оценили женщину, состоящую из цитат Шестова, звучащую ими, и поборолись на руках. Всех победил Датви. Это немного огорчило остальных, но пиво расслабило всех. «Уорхол просто построил один из городов Карабаха, он строитель, не художник, ничуть, так вот, город один из – это продукт Уорхола, его дитя, родное и нежное, теплое, ждущее тысячи посетителей, даже больше, чтобы счастье лилось и пелось». Мага огляделся кругом, накатил и откусил кусок шашлыка.