Небо на двоих

Сейчас, после слов Гроу во мне ощущалась странная пустота. Гигантская такая дыра размером с черную, про которые нам рассказывали в школе.

– Никак, - Джамира покачала головой.
– Он просто... Когда мы разговаривали, он упомянул трюки, и... я... слушай, это непростой разговор. Давай где-нибудь сядем.

«Где-нибудь» оказалось одним из небольших коридорных холлов, залитым солнечным светом. Два диванчика и журнальный столик, по обе стороны - вьющиеся хитросплетения каких-то растений, которые к тому же умудрились зацвести белыми цветочками с широкими лепестками.

– Я понимаю, что это сейчас не в тему, но...

– Она покачала головой.
– Мне было семнадцать, когда я сделала аборт. С тех пор у меня нет детей, и нет мужа, потому что для него оказалось важным, чтобы они были. Когда мне было семнадцать, у меня не было возможности воспитать и вырастить ребенка, у меня не было возможности что-то вообще ему дать. У тебя есть. Была. Я просто хочу, чтобы ты понимала, почему я так отреагировала.

– Тебе вовсе необязательно все это мне говорить.

– Обязательно. Я не думала, что Гроу за мной рванет, когда шла к тебе. Не знаю, почему он вообще за мной пошел, я просто извинилась и сказала, что мне нужно срочно поговорить с тобой о том, почему ты не поставила меня в известность по поводу трюков.

А он вообще наблюдательный драконохрен. Этого я, к счастью, вслух не сказала.

– Что вообще между вами происходит, Танни? Что это было?

– Ничего, - сказала я чистую правду.

– Это был его ребенок? Я не ответила.

Джамира молчала долго, но мне было все равно. Я вдруг поняла, что могу молчать целую вечность и даже больше, особенно сейчас.

– Послушай, я это заварила, мне и расхлебывать. Давай вместе туда вернемся, и...

– Нет.

– Что - нет?
– переспросила Джамира.

– Нет, - повторила я четко, глядя ей в глаза.
– Я туда не вернусь, пока он там. Я не стану с ним работать.

Режиссер покачала головой.

– Танни, я понимаю. Это было грубо, это было... ужасно, и я сделаю все, чтобы эта ситуация как можно скорее разрешилась...

– Как?
– поинтересовалась я.

Этот вопрос, кажется, поставил ее в тупик. Честно говоря, я ее понимала, но помогать не собиралась, потому что ситуация и правда была тупиковая. Гроу при всех заявил, что я сделала аборт, а я после такого не то что с ним работать, я его даже издалека видеть не хотела. Не была уверена, что удержусь от желания вцепиться в эту дракономорду и ее расцарапать. Впрочем, страшнее этого была только пустота, которая продолжала во мне разрастаться.

Если с расцарапать еще можно было что-то сделать, то с пустотой нет, а самое страшное, что я не представляла, как это вообще возможно. Может, конечно, сработал какой-то защитный механизм, включившийся от перегрева психики, но меня сейчас даже не трясло. Может, потом он выключится, но пока исправно работал.

– Танни, ты же понимаешь, что у нас сроки, - сказала Джамира.
– Ты представляешь, сколько стоит каждый съемочный день в Лархарре?

– Я представляю, сколько стоит мой съемочный день, - сказала я.
– И мои чувства. Прости, но после того, что он сделал, работать с ним я не буду.

Режиссер глубоко вздохнула.

– Убеждать тебя бесполезно, я так понимаю?

– Совершенно, - я встала, и она поднялась следом.

Вальцгарды наградили нас пристальными взглядами, я им кивнула, но прежде чем успела сделать шаг, Джамира перехватила меня за локоть.

– А если он извинится? Так же, передо всеми.

Я чуть не рассмеялась: Гроу и прилюдные извинения - это примерно из той же оперы, что я и счастливое детство. Хотя вру, кусочек детства у меня был счастливым, вот примерно такая же вероятность, что он извинится, все-таки была.

– Когда извинится, - сказала я, - тогда и продолжим разговор.

После чего отняла руку и направилась к лифтам, по дороге пытаясь выковырять из себя желание расцарапать Гроу физиономию. Оно не выковыривалось от слова совсем. То есть когда я об этом подумала, чисто теоретически предположила, мне показалось, что такое возможно. Лучше бы оно было возможно.

Все лучше, чем странный ступор и холод в груди.

В номере я закрылась (предварительно повесив табличку «не беспокоить»), после чего легла на кровать и уставилась в потолок. Сейчас мне жизненно необходимо было продумать последствия своего решения, которые, возможно, приведут к выплате неустойки. Сумма там была огромная, но как бы я ни пыталась заставить себя развернуться в сторону съемок - не могла.

Ни Ильеррская, ни наша команда, которая сейчас осталась внизу в конференц-зале, не могли заставить меня это решение изменить. У меня постоянно жужжал смартфон (я выключила звук): звонили и Бирек, и Гелла, и даже Ленард, но я понимала, что сейчас не время для разговоров. Слишком велико было искушение снова поддаться привычному «я должна, потому что».

Нет.

Не должна.

Из этой ситуации все-таки есть один выход, и это замена Гроу. Либо его извинения (второе еще менее вероятно, чем первое). Если представить, что он все-таки извинится... после такого я даже могла представить наше кратковременное сотрудничество в Лархарре. Увы, больше я пока ничего представить не могла, поэтому взяла телефон, перевела его в режим

«занята» и открыла архивы Ильеррской.

Глава 8. Теарин

Ильерра

Огонь обжигает горло и плавит легкие, он плавит меня всю. Душит, сжимается кольцом на шее охватившая ее таэрран.

– Теарин!
– чей-то голос врывается в воспаленное сознание.

Я уже почти ничего не понимаю, перед глазами - пелена пламени, оно повсюду, оно берет начало во мне, изменяет мое тело.

– Теарин, нет!

Рывок возносит меня вверх, следом - во тьму, воздух становится обжигающе холодным, я шиплю, пытаясь вырваться из цепкого кольца рук, но оно все плотнее обхватывает меня. Все сильнее запах горелой ткани, от дыма слезятся глаза, я чувствую, как огонь и сила начинают меня покидать. Дыхание рваное, через раз, а сердце напротив колотится с такой силой, что чудом не рвется прямо в груди.

– Теарин, девочка... ну же, успокойся. Успокойся, - кто-то гладит меня по голове, но эта рука дрожит.

Дрожит, как и голос, который теперь уже более отчетлив, и я пытаюсь вздохнуть. Вдохнуть прохладный живительный воздух, а не жидкое пламя, что окружало меня последние несколько минут.

– Ну ты меня и напугала.
– Теперь я, кажется, понимаю, кому принадлежит этот голос.

Бертхард.

Рывком освобождаюсь из его рук, залепляю пощечину, от удара боль отдается даже в кисть.