Небо в алмазах
Шрифт:
– Еще раз спрашиваю – кто стрелял?
– Вера Заботина, наша бывшая актриса.
– Свидетели, вы знаете эту Заботину?
– Да, мы её недавно хоронили. А Семен Маркович даже на опознание ходил.
Кто-кто, а Шурик Сухов тормозом не был. Он быстро всё вспомнил и всё сообразил. И своего приятеля Петьку Колпакова помянул непечатными словами, и его подельщика Аркашу. Одно хорошо – с кого-нибудь из этой сладкой парочки есть возможность сорвать премию. За вредность работы… А пока надо продолжать допрос. И натурально, как будто он ни сном, ни духом.
– Итак, гражданин Турищев,
– Так.
– Вы предлагаете мне этот бред в протокол записать… Это у вас впервые? Или она к вам еще заходила? Я имею ввиду не до кладбища, а после.
– Заходила, товарищ следователь. Буквально три дня назад… Захожу я утром в свой кабинет…
– Во сколько? В протоколе нужно точное время.
– В час дня.
– И это утро?
– Для артиста – раннее утро! И не перебивайте меня… Прихожу я в кабинет, а на диване в углу, на куче тряпок – она. Вера Заботина.
– Вы не волнуйтесь, гражданин. Всё понятно: пришла и села на кучу тряпок… В тот день она только к вам приходила? До вас она где была?
– До меня она в холле весела.
Шурик слегка прибалдел. Он-то знал, что Заботина жива, но зачем ей в фойе висеть… Отойдя в дальний угол, он достал сотовый и набрал дежурного. Сухов старался говорить тихо, но в театре всегда хорошая акустика: «Послушай, Семен, вызови дежурного психиатра. У режиссера «Глобуса» крышу снесло. Покойницы к нему приходят, вазы бьют».
Только на последней фразе Шурик вспомнил, что китайский фарфор разбит пулей.
– А пистолетик-то где, Семен Маркович?
– Здесь он. Под диван закатился.
Сухов моментально принял боевую стойку. Он приказал свидетелям превратиться в понятых и двигать диван. Эксперт натянул белые перчатки и приготовил пакет. Сержант у двери на всякий случай обнажил свой «Макаров».
За диваном оказалось много вещей интересных и даже интимных. Самое невинное – старый номер «Плейбоя». Самое важное – «Вальтер» и стрелянная гильза.
– Первым делом ствол на пальчики проверим. Чьи там отпечатки, Семен Маркович?
– Вероятно, мои.
– Вот и хорошо. И нечего покойницу приплетать… Нынче, конечно, признание не есть царица доказательств, но в протокольчике так и запишем… Вы, гражданин режиссер, человек уважаемый и наручники пока надевать не будем. И позовите кто-нибудь плотника. Не эксперт же будет пулю из вашей стены выпиливать.
Для Оксаны воскрешение Верочки было чудом. Еще недавно она проводила её в мир иной, рыдала и потом почти каждый день вспоминала со слезами на глазах. И вдруг – новое пришествие Заботиной. А с каким блеском! Со стрельбой и с новым мужем на красном Опеле.
У Оксаны тоже был когда-то муж. Был и сплыл. От этой сволочи у неё осталась глупейшая фамилия – Бабина, а еще стандартная двушка в Коньково. И, конечно, кровать. Огромная, массивная, полная воспоминаний. На ней Оксана провела свою первую брачную ночь и еще три сотни ночей. Почти год.
А потом гражданин Бабин стал ночевать дома через раз и за месяц стушевался совсем. Исчез, даже не взяв развода.
В первое время Оксане очень хотелось разбить эту кровать. Раскромсать
на мелкие щепочки. На тряпочки и пружинки. Но через год страсть поостыла, ярость улеглась и пришло трезвое решение. Мужья приходят и уходят, но зачем же мебель ломать. Авось и пригодится.Пригодилась! Оксана с доброй завистью застелит заскучавшую кровать для Верочки и её симпатичного мужа. Отправит их спать, а сама ляжет в соседней комнате. Будет мечтать, прислушиваться и вспоминать, как оно бывает, когда всё хорошо.
Но это всё будет потом. Сначала вечерний чай, за которым Оксана должна услышать душещипательную историю о чудесном воскрешении и о вдруг появившемся муже.
Тут-то Верочка и осознала свою глупость. Алексей ехидно молчал, предложив ей сочинять дальше. Но она – человек творческий. Что ей стоит набросать вариант сценария – детектив с мелодрамой.
Получалась дикая смесь правды, полуправды и сказки. Так, в новой версии Верочка оказалась случайным свидетелем убийства. А Сытин её спас и увез на дачу, где во время налета бандитов у них вспыхнула любовь до гроба. И теперь они, якобы, муж и жена.
Всё остальное было лишь чуть приукрашено. И домогательства Семена, и пробка в глаз, и коварный Другов, и Федор у подъезда.
Оксана слушала зачарованно, воспринимая это, как мексиканскую сагу о бедной Вере.
Когда «молодожены» остались одни в комнате с огромной кроватью, Сытин одобрительно хмыкнул:
– Да ты писатель, Верочка. Сочинитель! Так ловко концы с концами сплела. Но уж больно нас с тобой смешно изобразила. Декамерон какой-то. Голубь и голубка в розовых цветочках.
– Ну, виновата я, Алексей. Тогда в театре сморозила я про мужа. Само выскочило. Решила, что так для конспирации полезней.
– Выскочило! Слово не воробей, выскочит – и лови ветра в поле. Ладно, проехали… Завтра попробуем поговорить с туристами, которых Ольга в Европу возила. Чувствую, что её убийство связано с поездками.
– Я тоже так думаю.
– Но работать будем порознь. Разделим списки, обзвоним и вперед… А теперь, Верочка, давай спать. Ты на кровать ложись, а я там в углу. На коврике.
Сытин долго искал старый кирпичный дом на Верхней Масловке. Уже по телефонному разговору он понял, что турист Гаев – странная личность. Голос глубокий, завораживающий. Такой бывает у гипнотизеров и священников. И иногда в рекламе на телевидении. Там, где хотят залезть в подсознание и развернуть вашу душу в нужном направлении.
Сумрачный подъезд, косые ступени, шаткие перила и массивная дверь позапрошлого века. Жители таких развалюх редко посещают Европу, где в каждом доме евроремонт.
И в своих подозрениях Сытин не ошибся. Комната Антона Ивановича представляла нечто с религиозным оттенком. Иконы, лампада, а под ними компьютер и кофеварка фирмы «Браун». И еще – на всех стенах книги. Адская смесь! От Донцовой до средневековых философов.
И хозяин – чистый поп, только в джинсовке. Главное в священниках не борода. Их выдают глаза. Они глубокие, добрые и потусторонние. Не пустые, не бездумные, а смотрящие на нас из другого, из лучшего мира. Как на рублевских иконах.