Небо в кармане

Буду пока считать старика своим пестуном. Так мне самому проще будет. А там пойму, кто он на самом деле и какие у него права и обязанности. Доктора как лихо одернул! Непрост дядька, совсем непрост!

А кстати, если родители в отъезде, то кто тут всем распоряжается? Не дядька ли?

Выяснить бы еще, где это «тут». И в какой местности находится. И год, год какой! Со временем этого года. Впрочем, если в воланы играли, и я (да, именно, что уже я) на крышу полез, то вряд ли зима. Но печку же топят? Топят, но все равно зимой не пахнет. И солнце за окном явно не по-зимнему светит. И взошло рано, с петухами. Ладно, с этим, буду считать, разобрался. А с остальным? На сарай вот полез…

Кстати, а почему полез? За воланом? Чушь какая! Не верю в подобную глупость, если подумать. Наверняка из-за девчушки какой-нибудь. Ибо возраст такой, подходящий. Когда голова отключается, перестает трезво думать, когда совершаются поступки, порой приводящие вот к таким катастрофическим последствиям.

Пока раздумывал, меня окончательно зафиксировали, привязали к кровати. Только собрался протестовать, да перебили.

– Говоришь, его сиятельство на поправку пошел? – обрадовался между тем старик. – И можно приказать обед подавать?

Развернулся к доктору и пошел на него, растопырив руки в стороны. Замахал кистями, закудахтал: – Сей же час и распоряжусь! Осмотр закончен? Тогда, любезный, попрошу вас в таком разе оставить княжича в покое. Ступайте пока в коридор. Там договорим.

– А лечение назначить? Лекарства выписать? – растерялся доктор, отступая под таким напором к дверям. И напоследок возопил жалобно: – А покушать с пациентом? Компанию кто ему составит? И присмотреть за ним нужно обязательно. А ну как поперхнется во время еды?

Старик приостановился в растерянности, приопустил руки. Доктор мигом встрепенулся, приободрился. Голос, вот что опыт делает, тут же профессиональную бархатность обрел, зазвучал обволакивающе-масляно и важно:

– Опять же, голова! – поднял указательный палец к потолку.

– Что голова? – переспросил старик, оглядываясь на меня.

– Ушибленная! – доктор посмотрел на него, как на несмышленыша. И куда вся былая растерянность делась? – Сотрясение, понимать надо. У его сиятельства после такого могут быть абсолютно непредсказуемые последствия. О головных болях, сопутствующих им кружениях не говорю, это и так понятно. Что угодно может измениться в ощущениях. К примеру, самое простое, м-м-м, возможно даже изменение вкуса! Съест чего-нибудь, а оно для него уже и не того. Нельзя! И все. Тут же смотреть нужно, рядом постоянно находиться. Или вообще глотательные рефлексы нарушены, а ну как не в то горло пища пойдет? Кто тогда его сиятельству поможет? Кто спасет? Уж не ты ли? А спросят потом с кого? С меня!

Посмотрел на дядьку с видимым превосходством, приосанился и уже ко мне обратился:

– Ваше сиятельство, я рядом с вами сейчас обязательно находиться должен. До обеда хотя бы. Поймите, просто обязан по роду деятельности.

Ай, хитрован! Как лихо ситуацию к своей пользе повернул!

– С головой у меня все хорошо. И с рефлексами тоже. Так что я вас не задерживаю. Ступайте на кухню, там вас накормят, – нахмурил брови. Ну, чтобы не вздумал противоречить, а то уже рот начал открывать. Не нравится, что на кухню? Так не в столовой или как она тут называется, тебе накрывать.

Пришлось добавить:

– И напоят! А за мной дядька присмотрит!

Последнее успокоило доктора, он кивнул и попятился к двери. Так задом и пошел. Потому, что старик снова на него попер. Правда, перед этим на меня коротко глянул, в ответ на мой смеющийся взгляд брови поднял, пожевал губами, словно удивился чему-то, и только тогда начал выпроваживать лекаря прочь из моей спальни.

– Не напирай! – пятясь, отмахивался руками доктор от дядьки.

– Слышал, что его сиятельство приказал? Ступай на кухню, голубчик, ступай. Заждались тебя там, – продолжал напирать старик. – Наливка греется, водка стынет! Пришлем за тобой, коли что.

Выдавил его в коридор, не слушая дальнейших возражений, захлопнул перед докторским носом дверь, прошел к окну, отдернул полностью шторы. Обернулся, посмотрел на меня еще раз, но уже пристально и каким-то критическим, что ли, взглядом, пожевал губами:

– Проветрить, что ли? Позволишь окошко приоткрыть, твое сиятельство?

Кивнул только. Этого, думаю, будет достаточно. А хорошо, что окошко в поле моего зрения оказалось. Удачно кровать поставили, можно на облака смотреть. Они так причудливо в стеклах искривляются, хоть какое-то развлечение.

А много, однако, усилий ему пришлось приложить, чтобы раму едва-едва приоткрыть. Даже лицо покраснело от натуги. А уж сколько скрипу при этом было, не передать. Давно не открывали, что ли?

Легонько сквозняком потянуло. А ведь дверь закрыта. Вентиляционные каналы? Кто его знает? Зато не почуял, как ожидал, запахов навоза. Почему-то уверен был, раз сельская местность, раз усадьба, то обязательно должно было и навозом пахнуть. Мол, одно от другого неотделимо. А тут ничего подобного не унюхиваю, не пахнет.

Зато явственно потянуло ароматом цветущей сирени. Выходит, все-таки весна! Вот и определился окончательно с временем года. Осталось узнать сам год. И век…

Кстати!

– Не обидится доктор-то? Что его прочь выпроводили? Да еще и на кухню?

– А чего ему обижаться, если он и так там прижился? А если и обидится, так что? Деньги увидит, враз все обидки свои позабудет.

– Ну и ладно, коли так.

Никогда не говорил в таком тоне и таких оборотов и словечек не употреблял в разговоре. А тут сами собой с языка срываются. Про поведение промолчу, тут все почти привычно. Или не совсем? Иначе, почему дед так странно на меня посмотрел? Я что-то не то или не так сказал? Да и ладно. Спросит, думаю…

– Умываться или сразу завтрак подавать?

Вздрогнул даже, настолько неожиданно вопрос прозвучал. Да еще почти что над ухом. Ишь, подкрался. А я задумался, контроль за обстановкой утратил. Нехорошо!

– Умываться! – даже не задумался, сразу вылетело.

После прикосновения липких докторских пальцев кожа просто невыносимо зудела.

– И развяжи уже меня!

– Доктор не велел, – отмахнулся дядька.

– Велел, не велел, – не согласился, – он что угодно сейчас наговорит, лишь бы подольше здесь задержаться. Да развяжи же ты! Нормально я себя чувствую, нормально! И переломов у меня никаких нет. Так, ушибы только.

– Как нет? Я же сам тебя из сарая беспамятного выносил на руках. Там любому сразу понятно было, что без переломов не обошлось.

– Любому, – скривился. – Ошибся ты. Говорю же, нет никаких переломов. Да развяжи же! Сил больше нет терпеть. И умываться прикажи!

Дядька в очередной раз пристально глянул. Замер на секунду, даже рот открыл, сказать что-то хотел. Да передумал, звучно плямкнул губами и все-таки прислушался к моим словам, принялся меня освобождать от поднадоевших пут. Свобода! Ура!