Небо в кармане

Потом нога появилась, туго обтянутая в бедре платьем, перешагнула через порог. Да не нога перешагнула, а сама хозяйка всего этого великолепия! Лебедем вплыла в комнатенку, и та сразу же показалась тесной и маленькой. А я, к своему стыду, ощутил свою полную никчемность.

Женщина вошла, развернулась и остановилась, просто замерла при виде пустой кровати. Отлично было видно, как забеспокоилась, как обшарила взглядом спальню перед собой. Не нашла, само собой, медленно и неудержимо развернулась, как разворачиваются корабельные башни главного калибра, поймала меня в прицел, навелась и успокоилась. Но рассердилась, это тоже было сразу понятно. Зато я получил прекрасную возможность оглядеть хозяйку, все ее прелести! Сразу Некрасов вспомнился с его одой, воспевающей женщин в русских селениях.

– Николаша, а чего это ты с кровати вскочил?

Я даже и не сообразил, что вопрос этот в мою сторону прозвучал. Настолько был зачарован открывшимся мне видом. В дополнение ко всем ранее отмеченным прелестям добавилось круглое краснощекое лицо, как говорят, кровь с молоком, русые волосы, выбивающиеся на виске с одной стороны из-под белого платка, и ласковая улыбка, осветившая это лицо при виде меня.

– Зря Степан позволил тебе вставать, ой, зря!

Понятно. Строгость напускная и ничем мне не грозит.

– Да не позволял я ничего, – откуда-то из-за дверей тут же раздался виноватый голос дядьки. – Он сам!

– Сам, сам, – передразнила женщина. – А ты куда смотрел? Тебя зачем к нему приставили? Присматривать! А ты?

– А я за тобой ходил, – сделал еще одну вялую попытку оправдаться дядька. Понял, что проигрывает этот спор, и уже совсем тихо договорил: – И за завтраком.

– Сходил?

– Сходил, – так же обреченно-виновато ответил старик. – А то ты не видела! Вот же на подносике все!

– Ну и чего тогда в коридоре торчишь? Заходи. Мальчонка уже третий день во рту маковой росинки не держал. Оголодал, небось! А ведь ему поправляться нужно. Хотя, – женщина недовольно шевельнула плечом, – с таким лекарем еще попробуй поправиться.

– А чем я тебе не нравлюсь, женщина? – вот что-что, а голос доктора я не ожидал снова услышать. Ему-то что здесь нужно? Осмотрел, дело свое сделал и ступай на кухню. Дальше я без него справлюсь. Припомнились грязные жирные пальцы, тянущиеся к моему лицу… Бр-р! Передернул от омерзения плечами.

– Замерз, дитятко? – тут же всполошилась женщина. В два быстрых шага преодолела спальню, мягко уронила таз прямо на кровать, ногой откуда-то с другой стороны ложа подвинула табурет. Уже на него переставила таз, рядом на пол кувшин пристроила. И зловеще-ласково произнесла: – Иди-ка сюда.

Все! Сейчас будет надо мной издеваться! Оказаться в таких мощных руках как-то не очень хотелось. Она, похоже, почуяла причину моих сомнений, потому что тут же благодушно хмыкнула:

– Да не бойся ты, кормилица Марфа никогда тебе ничего плохого не пожелает! И не сделает. В отличие от кое-кого! – покосилась на как раз вошедшего в комнату с большим подносом дядьку. Или не на дядьку, потому что за ним в коридоре маячила фигура доктора.

– А я и не боюсь, – шагнул вперед.

– Вот и молодец. Иди сюда!

И тут же попал в загребущие женские руки. Был аккуратно, быстро и как-то незаметно даже умыт, так же споро вытерт полотенчиком, которое, оказывается, висело у нее на предплечье. А я и не заметил такой подробности.

Она же меня и покормила. Словно маленького усадила к себе на круглые мягкие колени и с ложечки (!) заставила выхлебать для начала плошку куриного бульона. Как маленького кормила. Но я был настолько ошарашен происходящим, что просто не мог сопротивляться своей кормилице. Стоило только представить, как я мелким прикладывался вот к этим роскошным (тут я непроизвольно скосил глаза вниз) шарам, как всяческое желание противиться тут же и пропадало. Да и бульон, нужно отдать ему должное, оказался очень вкусным. И потом так же по кусочку кормилица впихивала мне в рот эту самую курицу. Точнее, куриное вареное мясо. Грудку и окорочок. Курицу целиком я бы никак не осилил. Дядька только и успевал плошки подносить.

После кормления, а по-другому такую процедуру завтрака никак не назовешь, протерла тем же полотенчиком подбородок, промокнула губы и пересадила с колен на кровать. Вот прямо так взяла, приподняла двумя руками за пояс и пересадила. Было больно. Очень. Поясница и бока просто полыхнули болью. Но стерпел. Потому что знал, чувствовал, что то не кости и не позвоночник болят, а содранная шкура и подживающие раны. Выдохнул тихонько воздух через крепко стиснутые зубы, сморгнул выступившие слезы. Ничего, все наладится!

От доктора удалось избавиться после обеда. Да и то лишь после нескольких стопок. Ох, что это были за стопки! В одну докторскую стопку не сто, а все двести миллилитров входило.

Нет, я не сумел вживую понаблюдать за этим неувлекательным процессом. Не смог бы по физическим своим кондициям. Кстати, как-то быстро я это тело начал своим по-настоящему считать. Не по волевому решению, а по внутреннему убеждению, что ли. Ну, да это и хорошо, все жить дальше проще будет. А за процессом и без меня, кто бы сомневался в обратном, нашлось, кому присмотреть, и мне потом рассказать.

Мне же силенок только что и хватило на дойти до окна, быстренько выглянуть наружу, крепко держась при этом за крашеный подоконник, и с грехом пополам вернуться обратно в постель. Слаб я еще. Слаб и больно уж тощ. Придется себя откармливать, набирать массу тела и укреплять мышцы. Этот дряблый кисель на хилом каркасе меня точно не устраивает. Гляну на себя, и слезы сами на глаза наворачиваются. Понятно, почему парнишка с крыши свалился. И не только гнилая дранка тому виной, но и явная неуклюжесть и неловкость хилого тела. Теряюсь я со своим худосочным тельцем на фоне крепкотелой кормилицы и старого, но еще крепкого дядьки. То-то она меня, как вошла, не сразу заметила. Под обои замаскировался, со стеной слился!

Так что отлеживался и приходил в себя после короткого прохода по комнатенке. И радовался. Процесс восстановления идет семимильными шагами. Недавно головой не мог пошевелить, а сейчас уже до окна дохожу. Без поддержки! И это только сегодня. А что смогу завтра?

Тут-то ход моих радостных мыслей и прервало недовольное бурчание дядьки о выпивающем на кухне лекаре. Прислушался к его брюзжанию, подумал и высказался:

– Так покажи ему, где у нас выход находится. Вместо того, чтобы бурчать попусту, полезное дело сделай. И нам хорошо, запасы наливки убережешь, и о нем вроде бы как заботу проявишь. Что смотришь? Или я что-то неправильное сказал?

– Нет, сказал все правильно! Но… – замолчал и опустил глаза в пол Степан Фролыч. Вроде бы как и высказаться не прочь, и что-то ему это не позволяет сделать.

И я молчу, жду, что ответит. Долго ждать не пришлось, дядька все-таки решился договорить:

– Но никогда ничего подобного ране себе ты позволить не мог. Всегда тихо себя вел, отличался умом и воспитанностью. А сегодня как в себя пришел, так и не узнать стало. Словно другой кто твое место занял. Будто подменили у нас княжича! Доктора выгнать прочь грозился. Раньше такого себе точно не позволил бы. И умываться никогда в спаленку подать не требовал. Всегда сам до мыльни доходил.