Небо за нас

— Противник думает, что у нас катастрофа, — сообразил наконец контр-адмирал, — и идет в атаку. Боже мой, какое коварство…

— Зря нас, что ли византийцами кличут? Приходится соответствовать…

— Но ведь это же… гениально!

— Что есть, то есть! — скромно отозвался ваш покорный слуга.

Погибших на многострадальном Константиновском равелине оказалось не так уж много, всего пять человек. Зато раненных и контуженных пятьдесят восемь, то есть больше чем на всех остальных укреплениях приморского фронта вместе взятых.

Что касается вооружения, то из 27 орудий на верхней платформе форта 22 были приведены к молчанию. Однако впоследствии большинство из них отремонтировано. Из 16 пушек находящихся в казематах боеспособность сохранили все. Так же разбиты пять калильных печей из шести. Лицевая стена батареи оказалась сплошь изрыта следами от попаданий, повреждения получили все перемычки и щеки десяти амбразур, но сквозного пролома нигде так и не случилось.

Таким образом, можно констатировать, что предпринятая союзниками многочасовая бомбардировка не привела их к желаемому результату. Потратив в общей сложности более 50 тысяч снарядов, они так ничего и не добились. А если учесть, что во время боя новейший линейный корабль и фрегат погибли, а еще несколько получили серьезные повреждения, то становится очевидно, что флот союзников потерпел безоговорочное поражение. Первое на этом театре войны!

[1] Дальномер Петрушевского изобретен в конце 1860-х и впервые испытан в Кронштадте в 1868 году. Изобретатель на момент повествования преподает в Михайловской артиллерийском училище.

Глава 6

Тем временем, события, разыгравшиеся на сухопутном фронте, по накалу страстей ничуть не уступали происходившему на море. Причем здесь большую активность проявили как раз французы. Получив обидный щелчок по носу, артиллеристы Второй империи принялись за дело всерьез, со свойственным этой нации задором и изобретательностью. Рев множества пушек, мортир и гаубиц слился в один протяжный гул, а посылаемые ими снаряды, казалось, сметали все на своем пути.

Особенно тяжело пришлось прикрывавшим городскую сторону Севастополя 4-му и 5-му бастионам, на которые пришелся главный удар. Достроенные в спешке уже после начала войны, они практически не имели каменных построек за исключением каменной казармы внутри 5-го, ставшей внутренним опорным пунктом.

Огромного количество бомб, ядер и гранат обрушившегося на их земляные валы с лихвой хватило бы и на куда более серьезные укрепления. То и дело гремевшие взрывы поднимали в воздух тысячи комьев земли, каменных осколков и совершенно непроглядные тучи пыли.

Но оказавшиеся посреди этого рукотворного ада защитники не дрогнули. Полуоглохшие, закопченные от пороховой гари канониры продолжали делать свою работу, готовые умереть рядом с орудиями, лишь бы не позволить неприятелю одержать верх. Рядом падали их товарищи, на смену им тут же вставали другие. Рвались бомбы, свистели осколки, но русские батареи продолжали вести бой.

Упорно отбиваясь, отвечая выстрелом на выстрел и ударом на удар, переведенным с береговых батарей и наиболее ветхих кораблей эскадры артиллеристам не раз удавалась накрывать своими залпами вражеские позиции и тогда огонь ненадолго стихал. Но лишь для того, чтобы еще через несколько минут возобновиться с новой силой.

Нелегко пришлось и солдатам. Несмотря на то, что для них по моему приказу были устроены укрытия, вражеские бомбы падали так густо, что не раз поражали укрывшихся там бойцов. К тому же, как ни прискорбно это признать, далеко не все командиры и начальники, не говоря уж об инженерах, подошли к своему делу с полной ответственностью. Выкопанные в каменистой земле траншеи частенько не отличались глубиной, а брустверы иной раз насыпались из чего придется, включая битый камень.

Несколько попаданий, пришедшихся в такую с позволения сказать защиту, вызвали целый град каменных осколков, поразивших едва ли не больше солдат, чем если бы их вовсе не было. Впрочем, справедливости ради, таких случаев было не много. Основная часть укрытий оказалась вполне пригодными и в полной мере исполнили свое предназначение.

Но если о солдатах высшее военное руководство в моем лице позаботилось, то вот проявить подобное беспокойство о местных жителях никому и в голову не пришло! Между тем, из-за постоянно случавшихся перелетов вся Городская сторона оказалась под жесточайшим обстрелом. Тяжелые ядра и бомбы крушили стены домов, выворачивали брусчатку на мостовых и вызвали множество пожаров. К несчастью, не обошлось без многочисленных жертв среди мирного населения.

И тут снова проявился тот несгибаемый характер нашего народа, который впоследствии много раз описывали в литературе и исторических трудах. Несмотря на явную опасность, абсолютное большинство севастопольцев даже не попытались покинуть город, оставаясь подле своих жилищ, терпеливо пережидая бомбардировку.

Уже после боя, мне рассказали, как рядом с одних из господских домов остановилась на краткий отдых рота Волынского полка. День был жаркий, и солдаты воспользовались передышкой, чтобы укрыться от не по-осеннему палящего солнца в тени его стен.

Заметив, что защитники страдают от жажды, проживающая там барыня, приказала своим людям немедленно принести для нижних чинов несколько ведер колодезной воды, а офицерам предложила чай, который сама и передавала им через окно.

— Помните, господа! — неожиданно строго сказала она своим гостям, когда те стали ее благодарить. — Крым к России присоединила женщина, а вы — мужчины, теперь не отдайте его врагу!

Онемевшие от неожиданности офицеры так и не нашли что ей ответить, ограничившись почтительными поклонами.

Тем временем продолжавшаяся артиллерийская дуэль достигла своего апогея. Раскалившиеся орудия противников продолжали осыпать друг друга снарядами. Разделяющее нас с неприятелем пространство вскоре затянул густой пороховой дым, сделавшим наблюдение за неприятелем практически невозможным.

Царившее в тот день безветрие, сыграло с обеими противоборствующими сторонами злую шутку. Заполонившая воздух гарь не только окутала бастионы и прилегавшие к ним окрестности, но поднимаясь все выше и выше, в конце концов, закрыло солнце.

Изрядно потускневшие из-за этого лучи кроваво-красного светила, с трудом пробиваясь через нависший над израненной землей смог, придавали всей этой картине какую-то мрачную торжественность. А вспыхивающие то тут, то там зарницы выстрелов, звучали как предвестники апокалипсиса.

Казалось, что обе противоборствующие стороны достигли передела и первый кто уступит в затянувшейся схватке, потерпит поражение. Собственно, так оно и случилось…

Неоднократно проявляемая французами креативность на сей раз сыграла с ними злую шутку. Не желая вести обстрел из низин, их артиллеристы сосредоточили большую часть своих батарей на так называемой «Рудольфовой горе». В результате, несмотря на довольно-таки немалую площадь этой возвышенности, их позиции оказались слишком скученными, а пушки стояли буквально колесо к колесу.

Зато наши батареи, как раз напротив, были не только хорошо укрыты, но и рассредоточены, а потому могли давить противника перекрестным огнем. Особенно отличались этим моряки. Привыкшие к скоротечным морским сражениям, они очень быстро заряжали свои орудия, а достигнув готовности, давали слаженные залпы. Поначалу начальствующие над укреплениями сухопутные офицеры пытались их останавливать, говоря, что следует лучше целиться и по возможности корректировать огонь, но, когда и наши и вражеские позиции окончательно затянуло дымом, плюнули и оставили их в покое.