Небоскреб

Пол уже накренился градусов на двадцать – двадцать пять. Митчелл повел Кэрол вниз по склону, к восточной стене. Когда здание ударится о землю, восточная стена станет полом, и их бросит на него. Но воздействие удара будет сильно уменьшено из-за сокращения расстояния до нуля. Он снял с себя куртку и сделал из нее что-то вроде подушки, а потом помог Кэрол сделать то же самое. Он отдал ей свой носовой платок и велел дышать через него, чтобы защитить легкие от пыли, которая, безусловно, окутает их.

Когда они прижались к стене, уткнувшись головами в свои самодельные подушки, вращение усилилось. Митчелл прикрыл голову Кэролл руками и плечами насколько смог: если при ударе о землю обрушится противоположная стена и упадет на их спины, то, возможно, ей удастся выжить.

– Держись покрепче, – сказал он, – мы уже поехали!

И почувствовал, как пальцы Кэрол сжали его руку.

Обхватив руками и ногами шпиль на верхушке пирамиды и плотно закрыв глаза, Рон Ярагоски прислушивался к свисту ветра в ушах. С головокружительной скоростью его несло куда-то на восток. Когда здание Залияна столкнулось с башней Гарнера, Рона катапультировало в пространство, словно камень из рогатки. По траектории, направленной под углом вниз, он пролетел над более низким зданием, потом над театром Гершвина и врезался в стену здания кинокомпании «Парамаунт» на уровне 38-го этажа. Выбив телом стекло, он заскользил по полу с силой пушечного ядра, оставляя за собой прямую, как стрела, полоску крови и разбрасывая конторскую мебель во всех направлениях. И тем не менее сила инерции оказалась так велика, что, пролетев всю комнату насквозь, он вылетел в окно на противоположной стороне. И теперь его тело парило на высоте 35-го этажа над театром «Зимний сад», занимавшим коротенький отрезок квартала между Бродвеем и 7-й авеню. Упав, он пробил крышу и рухнул прямо на сцену. Если измерять только по горизонтали, то комок плоти и раздробленных костей, который когда-то был Роном Ярагоски, проделал путь в 900 футов.

Столкновение двух зданий, разрушившее верхние этажи обоих и заставившее здание Залияна слегка повернуться вокруг своей оси, катапультировало в пространство не только Рона Ярагоски: в полет ушла и цистерна с водой на 10 тысяч галлонов, находившаяся на крыше. Этот стальной сосуд диаметром двадцать футов и высотой пять прорвал оболочку пирамиды, словно папиросную бумагу, и теперь громоздкий, нескладный и неуправляемый летательный аппарат падал на землю. Цистерна кувыркалась, как камень, брошенный в воду, пока не рухнула в середине квартала.

Старик, стоя с распростертыми руками, словно распятый на невидимом кресте, по-прежнему обращался к толпе, бежавшей мимо него через перекресток Бродвея и 50-й улицы.

– Будьте же мужчинами, проявите твердость! – кричал он, и слезы счастья потоками лились из его глаз. – От Божьего суда нет спасения! Из воды мы вышли и в воду должны вернуться!

Гигантская тень нависла над ним, увеличиваясь одновременно с усилением громовых раскатов, заполнивших воздух. Ветер устремился сквозь образовавшееся ущелье, кусая его распухшие ноги и ударяя в спину с такой силой, что ему стоило больших усилий удержаться на месте. Ветер становился все сильнее и сильнее, сметая и гоня перед собой все подряд: комья грязи, обрывки газет, обломки и осколки здания. Нет, это был вовсе не простой ветер, это был какой-то ураган, посланный Господом, перед концом света, как будто Он намеревался вычистить землю до самых глубин, прежде чем отправить ее на дно морское. Гигантская, устремленная в небеса волна кружащихся в вихре обломков пронеслась мимо старика, оторвала его от земли... а цистерна с водой налетела на него сзади и прокатилась над ним. Долгие годы он знал, что этот потоп придет, и вот он поднял его вверх, опрокинул и навсегда сомкнулся над его головой. Он был прав! Он был прав! Ну, так кто же на самом деле оказался клоуном, сумасшедшим, а, кретины? Чтобы сказать все это, он открыл рот, и его легкие наполнились водой.

Здание Залияна падало прямо на северо-западный угол башни Гарнера, сорокашестиэтажного небоскреба, стоявшего к нему фасадом на противоположной стороне 8-й авеню. Медленное тяжелое соприкосновение двух крыш было почти величественным, словно столкновение супертанкеров или встреча двух китов. И будто пытаясь уклониться от удара, башня Гарнера в верхней своей части отклонилась назад футов на пятнадцать и согнулась градусов на десять, а потом медленно двинулась обратно. Это изломанное движение привело к тому, что стальной каркас здания отделился от своей облицовки, которая упала на землю, словно серебряный занавес. Со всех четырех сторон вертикальными каскадами посыпалось цветное стекло.

Аннет Вайман, от ужаса сжавшаяся в комочек на восточной стороне 40-го этажа, была уверена, что это столкновение сшибет ее здание, как вторую костяшку домино в падающем ряду. Ее швырнуло на четвереньки, и она почувствовала, что скользит вниз по внезапно круто наклонившемуся полу в сторону внешней стены, которой больше не существовало. Сумев ухватиться за дверной косяк, она повисла на нем и стала ждать самого худшего. Это был жуткий момент колебания, когда небоскреб, словно океанский лайнер, сбитый набок гигантской волной, балансировал в неизвестности: то ли сумеет выровняться, то ли опрокинется совсем.

Сопротивляться соскальзыванию вниз по этой горке на высоте сорока этажей было невозможно. В течение следующих тридцати секунд, когда здание раскачивалось и изгибалось, отчаянно стараясь восстановить равновесие, миссис Вайман довольно сильно изранилась. Пол коридора, словно гигантские качели, вернулся на прежний уровень и даже чуть выше него, поднимаясь так быстро, что ее подбросило почти до потолка. Даже стоя на четвереньках, Аннет не могла удержать равновесия: сначала пол уходил вниз, потом поднимался, одновременно сгибаясь и разгибаясь, а ее швыряло от одной стены к другой.

Наконец качка прекратилась, и она обнаружила, что находится в здании, лишившемся трети своего пола. Падая, здание Залияна, как клешня, распороло башню Гарнера сверху донизу, выдирая из ее нутра лифты и лестницы с той же уверенностью, с какой мясник удаляет кость из куска мяса. Беспомощная женщина оказалась на высоте четырехсот восьмидесяти футов в здании, которое без особого преувеличения можно было назвать грудой костей без кожи и позвоночника.

Она пролежала, сжавшись в комочек, несколько часов, прежде чем нашла в себе силы доползти до края пропасти, откуда ее можно было увидеть.

Отступая назад через центр перекрестка 51-й улицы, Лузетти, не отводя глаз, смотрел на столкновение в вышине. Он видел, как два небоскреба сдирали друг с друга кожу, как угол башни Гарнера был сокрушен устремившимся вниз зданием Залияна, как Чарльз Кэстльман безмятежно стоял на самой середине улицы, ожидая, пока заполнившая небо громада стекла и бетона обрушится на него. Лузетти надо было бы бежать на восток или на запад по 51-й улице и попытаться спрятаться от смертельного дождя рикошетом летящих обломков под каким-нибудь другим зданием, но он никак не мог оторвать глаз от зрелища опрокидывавшегося восьмисотфутового небоскреба, падавшего, падавшего, падавшего, словно громадный топор.

Когда здание Залияна обрушилось на улицу, его мгновенно окутала кипящая туча пыли. Всем телом Лузетти почувствовал страшный удар насыщенного песком ветра, заставивший его зажмуриться и прикрыть голову руками. Еще прежде, чем он услышал грохот падения, он ощутил какое-то волнообразное движение под ногами. Если бы он не закрыл глаза, то, возможно, сумел бы как-то подготовиться к тому, что за этим последовало: мощный толчок буквально вздыбил мостовую, выгнув ее дугой. Как и припаркованные поблизости автомобили, его подбросило в воздух футов на пять и швырнуло на кучу гранитных обломков. Он поднялся на ноги и был сбит снова, на этот раз сильной звуковой волной. Грохот достиг такой невыразимой силы, что Лузетти захлопал руками по ушам и закричал. Внутри собственной головы он услышал какие-то хлопающие звуки и ощутил двойной удар боли, после которого уже вообще ничего не слышал. Лузетти вновь попытался встать, но ноги подогнулись, и он упал лицом вниз. Приподнявшись на локтях, он увидел картину продолжающегося разрушения. Из зданий выпадали окна, обрушивались карнизы, улицы были заполнены водой и клубящимся паром, а люди, наполовину ослепленные поднимающейся пылью, бежали, обезумев от ужаса.

Где-то далеко впереди квадрат света, обозначавший станцию «50-я улица», увеличивался по мере приближения к нему поезда. Мануэль Роза прищурился. Что-то там было не в порядке. Огни светофора, который он только что миновал, вообще не горели, а когда он взялся за радиомикрофон, чтобы доложить об этом, вагон начал вибрировать так сильно, что ему пришлось положить микрофон обратно и сосредоточиться на контрольных приборах. Рельсовая колея казалась волнообразной, и пелена пыли просачивалась вниз из темного устья туннеля. Передний вагон вдруг стал взбрыкивать, словно молодой бычок на бойне.