Нечто в лодке по ту сторону озера...

Виталий усмехнулся, потом задумался, состроив гримасу — так, как будто не зная, что ответить.

— И вообще, — добавил я, — Почему клонирование, в принципе, должно как-то подрывать основы веры? Просто это заставит глубже задуматься над механизмом образования жизни и связи между душой и телом. Здесь может быть и масса других объяснений. Здесь может быть целая толпа объяснений. И не всегда любое объяснение является правильным. И даже, если иногда кажется, что объяснений нет — это не значит, что их нет на самом деле. Нельзя делать выводы и строить теории только на основе каких-то логических умозаключений. Это даже науке противоречит. Мало ли, что нам кажется разумным или само собой разумеющимся. Так, например, когда открыли вакуум… ну, вакуум, — я попытался руками показать вакуум, — Церковь была настроена очень категорично. Ну… типа, не может быть места, где ничего нет, потому что Бог, типа как, везде. Это сейчас верующим кажутся абсурдными такие заявления. Все разделяют понятия духовная материя и физическая материя. Это сейчас всем верующим это понятно. А тогда священники не догоняли. Это сейчас подобная реакция церкви на… вакуум, — я снова попытался показать руками вакуум, — Всем верующим кажется какой-то странной. А тогда церкви это казалось разумным и вполне логически закономерным… Да и, кстати, понятие вакуума сейчас тоже все-таки в результате пересматривается. Там в нем тааакиииие процессы происходят.

Виталий ухмыльнулся, растерянно покачав головой, не зная, что бы еще такое спросить.

— Хорошо, скажи мне: а если люди, например, научатся жить вечно. Ты знаешь то, что ученые обнаружили ген, отвечающий за старение? Ну, то есть выходит так, что старение это определенный механизм, и…

— И если вырубить этот механизм, то человек не будет стареть и будет жить вечно, — перебил я Виталия.

— Да.

— И что? Я чо-то не понимаю, как бессмертие может подорвать основы веры.

— Ну… этот механизм ведь тоже, наверное, создан Богом.

— Ну, допустим.

— Так что, значит, человек может разрушить то, что создал Бог?

— Может…, - начал я, и:

— Так значит, все-таки может? — перебил меня Виталий.

— Ты меня не выслушал. Может — если Бог ему это позволит.

— И Бог так просто позволяет?

Я всплеснул руками.

— Да Бог, вообще, много что позволяет. Он позволяет человеку грешить, позволяет убивать, позволяет вести мировые войны, Он даже позволил Эшли Симпсон петь и снимать клипы — ну так что теперь. Я тебе могу сказать даже, что в ветхом завете, когда Бог посылал пророков и они обещали людям наказание за грехи — проклятье, смерть и бедствия, там, всякие, то Бог в некоторых случаях по Своей милости иногда отменял это пророчество.

Виталий задумался, а потом улыбнулся.

— Ну, что, получается, Он за Свои слова даже не отвечает? — произнес он, — Сказал и не делает, так? Я уважаю, когда отвечают за свои слова.

— Ой! Ну, извини. Бог почему-то решил, что для Него жизни людей важнее, чем то, что ты о Нем подумаешь. Как это так, Ему абсолютно безразлично твое мнение? Как это так, вот, Он решил тебя не спрашивать, а? Обидно даже. Тебе, наверное, обидно, да?

Виталий снова покачал головой, улыбаясь, и произнес:

— Ты всегда найдешь оправдание своей веры.

— Так же как и ты своего неверия, — ответил я.

— Тебя просто так воспитали, и ты всю жизнь… живешь, будучи убежден в этом.

— Так же как и ты, — снова ответил я, — Скажи еще, что на твое неверие не повлияли ни родители, ни друзья, ни общество.

— Но твоя-то вера это определенное действие. Объясни вот мне, почему я должен совершать определенное действие, чтобы верить. Почему я должен напрягаться, чтобы верить? — напирал Виталий.

— Ну, во-первых, ты никому ничего не должен — тебя никто не заставляет. И конкретно я тебя не заставлял. Во-вторых, у меня-то в жизни есть основания. Я-то знаю, почему я верю. У меня есть, пускай не исчерпывающие, само собой, доказательства, но — определенные предпосылки, часть из которых я тебе уже назвал. И, в-третьих, учитывая то, что я больше десяти лет верующий, и что у меня все-таки есть эти предпосылки, я-то знаю, о чем говорю, и знаю, во что верю. А ты — даже никогда Библию-то в руках не держал, даже никогда не задумывался вообще над этими вопросами, ты-то, вообще, не понимаешь, о чем говоришь. И ты хочешь, чтобы я, имея свой охрененный многолетний опыт, перестал верить только потому, что кто-то сказал, что ученые научились клонировать человека… или еще кто-то там что-то сказал. Нет, даже если и будет что-то, что реально будет подрывать основы моей веры — я для начала начну это тщательно изучать и тщательно в этом разбираться.

Виталий закончил крутить свою зажигалку между пальцами, зафиксировал ее в руке и несколько раз медленно и тихонько постучал ей по стеклянному столу.

— Разговор двух дебилов, — неожиданно вставила свой комментарий Ольга.

Наступила непродолжительная тишина.

— Я смотрю твою веру достаточно трудно сломить, — наконец произнес Виталий с ухмылкой, — Ты такой умный, да?

— А ты чего хотел? — выпучил я глаза и закивал головой в разные стороны, — Кто тебе сказал, что будет легко? Я верующий больше тринадцати лет. Я десять лет занимался пропагандой своей религии. Десять лет! Пропагандой! В начале я просто выходил на улицу и просто разговаривал с людьми. Со всякими. И до каждого я должен был довести идеи своей веры. А люди все разные. И мыслят все по-разному. А потом я начал заниматься расчетами, как лучше можно влиять на сознание человека. Я занимался пропагандой веры, учитывая и психологическую составляющую, и духовную составляющую, и особенности человеческого восприятия, и особенности человеческого мышления, я учитывал то, в каком состоянии находится человек и как он мыслит, и как он мыслит в общем по жизни, и как он мыслит в данный момент времени. Я рассчитывал, как человек воспринимает ту или иную информацию, как он воспринимает ту или иную информацию в той или иной интонации, как он воспринимает те или иные фразы, как на него психологически влияют те или иные словосочетания, как на него влияет обстановка или запахи. Я рассчитывал, как лучше и наиболее эффективно убедить человека в своих словах, используя различные средства общения. Я рассчитывал все это, изучал сознание людей, изучал особенности их мышления, изучал способность человека воспринимать информацию и поддаваться восприятию. Знаешь, сколько я всего видел за свою религиозную жизнь, и со сколькими проблемами сталкивался, а сколько мне всего приходилось осмысливать, а сколько мне приходилось переосмысливать, над скольким мне приходилось рассуждать, а сколько всего я не понимал, а сколько всего я сейчас до сих пор не понимаю, над сколькими вещами мне приходилось ломать голову и сидеть в глубочайших депрессиях — ты понятия даже не имеешь, сколько всего я встречал в этой религии. Ты даже не представляешь. Я видел, как пастора реально — реально — исцеляют людей, а потом идут и изменяют своим женам. Я видел, как люди годами проповедовали Писание, а потом занимались антипропагандой тех идей, ради которых сами когда-то готовы были рвать глотку. Я видел, как люди падают. Я видел, как люди предают свою веру. Мне приходилось разговаривать с людьми, которые верили в Бога годами, по десять-пятнадцать лет, а потом отходили от веры. И они знали Библию лучше меня. Они годами занимались тем же, чем и я. Они знали все — и мне приходилось с ними общаться и спорить. Вот ты хоть раз в жизни своей читал Библию, ты имеешь вообще хоть какое-нибудь представление о том, что там написано? А эти люди знали ее чуть ли не наизусть, они могли ее цитировать. И они пытались меня убедить в тщетности моей веры. И мне приходилось оспаривать их. Чем ты можешь удивить меня? Что ты можешь мне сказать, чего я еще не знаю или не видел в своей вере? Что ты можешь мне сказать, чего я еще не осознавал. Я знаю людей, которых пытали за их убеждения, а потом сотрудники спецслужб, психологи, занимающиеся манипулированием человеческого сознания, промывали им мозги. Я видел, как у людей разрушаются жизни, когда они вступали в войну с самим сатаной. Я видел, как изгоняют бесов. Когда я ездил с концертами по разным городам, я видел, как люди на наших концертах вставали на колени прямо перед сценой и каялись в своих грехах и принимали нашу веру. Я видел, как люди плакали на наших концертах. Я стоял на сцене с гитарой в руках, играл, и видел, как у людей по лицу текли слезы, как оны рыдали взахлеб. Я наблюдал со сцены и видел, как они падали на пол, теряя сознание, а когда вставали, радовались как малые глупые дети. Понимаешь теперь, чем я занимался раньше в своей жизни? И я делал это целенаправленно. И ты думаешь, я никогда не пытался объяснить это с точки зрения одной психологии? Так чем ты можешь еще удивить меня? И ты что ли хочешь сломить мою веру? Ты что ли хочешь убедить меня в тщетности моей веры? Ты что ли хочешь доказать мне бессмысленность моей религии? Ну давай, попробуй, попробуй сделай это! — повысил я голос в конце, затем остановился и шепотом произнес последнюю фразу, — Получится у тебя или нет?

Я застыл на несколько секунд в одном положении, выдержав некоторую паузу, потом ухмыльнулся и, не меняя взгляда, медленно отодвинулся назад, погрузившись на мягкую спинку дивана.

Мы с Виталием сидели и смотрели друг на друга некоторое время, затем оба улыбнулись, и Виталий закачал головой.

Наступила тишина.

Наконец, Ольга, глубоко затянувшись, затушила сигарету в пепельнице, и произнесла:

— Если ты такой умный, скажи мне тогда, почему в этом мире столько зла. Если Бог есть — почему Он позволяет людям убивать друг друга? Почему Он позволяет насиловать друг друга? Почему Он допускает автокатастрофы? Почему Он допускает войны? Почему у меня мама умерла, когда мне двенадцать лет было? Почему люди верят и все равно в их жизни происходят несчастья? Почему все это?

Я спокойно посмотрел на Ольгу.

Затем я развел руками и произнес:

— А я не знаю.

Ольга усмехнулась и наклонила голову.

— Ну, вот видишь.

— Что "ну, вот видишь"? — удивился я, — Что… а-а-а… я и не должен все знать. Я не могу все знать. Это не входит в мои обязанности. Я не могу ответить на этот вопрос. Я не знаю. Что, думаешь, у меня есть ответы на все вопросы? Нет… Я такой же как и ты… У меня у самого, знаешь, сколько вопросов? Знаешь, сколько у меня вопросов? Причем, у меня такие вопросы. У меня такие охрененные вопросы. Тебе такие вопросы даже и не снились. Ты над такими вопросами даже и не задумывалась никогда. Ты, вообще, даже в самых кошмарных снах не могла представить, что такие вопросы могут быть, в принципе. Там такие вопросы, что если я начну их щас озвучивать, у тебя волосы дыбом встанут. А там, где у тебя выбрито, они начнут расти усиленно, чтобы дыбом встать. Если я начну щас свои вопросы перечислять, ты на двенадцатом вопросе возьмешь ножик в руку и вены себе вскроешь. У меня такие вопросы, что я могу своими вопросами любые уши сушить. От моих вопросов цветы вянут. Я силой мысли одних своих вопросов цветущий лес могу в Сахару превратить. А если ко мне придет экстрасенс и начнет сканировать мои мысли — у него башка взорвется и мозги по стенкам растекутся и вонять будут всю неделю от моих вопросов. Ты даже представить себе не можешь, какие у меня вопросы и сколько их у меня…

Я сделал паузу и затем добавил:

— И тем не менее, я продолжаю верить… Потому что у меня для этого есть свои причины… и свои основания.

Ольга посмотрела на меня так многозначительно. Сидя на стуле в закрытой позе, чуть согнувшись, положив ногу на ногу и скрестив руки внизу животу — она слегка изогнулась своим красивым телом так очень элегантно и чуть наклонив голову, и произнесла:

— Молодец.

— Спасибо. Я тоже уважаю себя как личность, — ответил я с значительной долей иронии.

Кажется, на этом наш спор был закончен.

Возможно, я был излишне груб… ну, так совсем немного… но оставалось надеяться, что моя фраза "Я такой же как и ты", случайно оброненная и где-то там затерявшаяся в моем монологе, оказала хоть какое-то положительное воздействие.

А вообще — не надо было меня трогать в таком уставшем, озлобленном и промокшем под дождем состоянии.

Кажется все начинали это понемногу понимать. Хотя кто-то уловил эту мысль еще с самого начала.