Неделя холодных отношений

Через окраины, через последние улочки городка вышел я тогда в лес.

Хорошие сосновые боры соседствовали в тех местах с чёрными неопрятными ольшаниками, в старинных мелиоративных каналах, которые пересекали этот лес во всех перпендикулярных направлениях, сохранилось ещё много паводковой воды.

Пронзительное весеннее солнце, сочный просторный воздух, отличное настроение – работа сделана! – и я неспешно топал по лесным тропинкам.

Видел толстых бобров, в небольшом озерце среди берёз плавали два лебедя, в высоте деревьев кричали приятными голосами различные птицы.

И вот так, в таком-то хорошем состоянии, я за несколько часов благополучно обошёл этот самый лес, добрался до самого его края, перекусил на травке бутербродами, и решил возвращаться домой.

Передо мной была обширная канава, очень похожая на болотину.

Шириной всего метров десять, пятнадцать.

А за ней – уже виднелись за деревьями крыши городка.

Идти назад, огибать канаву, страшно не хотелось.

Решил немного промокнуть и шагнул в эту болотинку. Без палки, без верёвки, безо всего….

Трудно было, жижа почти по пояс чавкала, до твёрдого берега оставалось метра два.

И тут я тихо пошёл вниз.

Любое моё движение – и я ещё на сантиметр опускался в глубину болота. Ног никак не мог вытащить, руками ни до чего было не дотянуться…

Представляешь – обидно! Такое счастливое солнце над головой, синее небо, пушистые облачка, весна.… И тут я, тону в каком-то незначительном провинциальном болоте. Ещё полчаса – и всё. Никто не узнает, где я, что со мной произошло. Кричать бесполезно, кругом лес, наполненный своим шумом, своим ветром.

Нож выручил.

Хорошо, что догадался вовремя, держал его постоянно в руке.

Тихо, очень тихо, без суеты, взял я нож за самый кончик лезвия, протянул руку вверх к листьям, к веточкам недостижимой маленькой берёзки на краю болота.

Почти не дыша просунул черенок ножа в переплетение веточек, зацепился там за какой-то крохотный сучочек, нежно наклонил первую ветку к себе. Уцепился за неё зубами, рукой принялся подтягивать точно так же другую, следующую….

Вот так и миновал я очередную смертельную опасность, получив почти бесплатную возможность стать немного умнее.

Сашка спал, сильно умаявшись за день.

Капитан Глеб усмехнулся, глядя на исхудавшее, с пятнами смолы и костровой нечаянной сажи, лицо своего сына.

«Подремать и мне недолго, что ли? Жалко, что сегодня в полынье такой славный рыболовный крючок потерялся…».

Получилось и в самом деле недолго.

Сашка очнулся от глухого громкого кашля отца.

– Па, ты что?! Как ты?

Капитан Глеб говорил, почти кричал в сонном бреду что-то короткое, тревожное. Кашлял, изгибаясь всем телом; не открывая глаз, бил кулаком по тёплому прикостровому песку. Рыдал, кому-то угрожал, смеялся, сипло дыша…

– Па, проснись…

Вздрогнув от тихого голоса сына, Глеб рывком приподнялся, сел у огня, с удивлением нахмурившись и рассматривая чёрные деревья вокруг себя.

– Что это?! Где мы?

– В лесу. Мы сами пришли, мы ночуем здесь, с ножами…. Вадима убили, ты в воду провалился! Сейчас болеешь.

– Тогда понятно.

Капитан Глеб покачал головой, шумно вздохнул, выдохнул.

– Понятно…. Делаем так.

Оттолкнулся рукой от земли, встал рядом с Сашкой.

– Разваливай костёр на ту сторону.

– Зачем это? Ночь же…!

– Не говори лишних слов. Бери дубину и толкай дрова дальше от этого пня. Метра на два.

Не ожидая ответа, Глеб с силой начал перекидывать горящие сучья, ветки, головни в сторону от накалившейся за все эти дни кучи красных углей.

– Па…! Зачем?!

Сашка с ужасом смотрел на отца, метавшегося в чёрном дыму и в отблесках сверкающего искрами пламени.

– Сын, ты просто трепач или помочь мне хочешь?

Глеб обтёр рукавом мокрый от пота лоб, устало улыбнулся.

– Всё в порядке. Потом подробно объясню. Руби еловые ветки, свежие, холодные! Подметай ими угли в ту сторону, на новое место! Нужно, чтобы здесь чисто стало! Да шевелись же ты, мой изумлённый сын!

– Все дрова – в новый костёр! Кипяти постоянно воду с ягодами! Сегодня у тебя будет тревожная ночь – но завтра обязательно получишь выходной. Я отключаюсь…

Неаккуратно и вынужденно быстро перемещённый на новое место их привычный костёр поначалу страшно дымил и щёлкал свежими влажными дровами.

Прежнюю, глубоко прогретую долгим огнём песчаную площадку капитан Глеб Никитин сам, лично, тщательно и очень быстро подмёл лапником, освободил от остатков углей, разровнял там же в несколько слоёв тот же мелкий лапник и упал на него в одежде, в крупном ознобе укрывшись сразу двумя, своей и Сашкиной, камышовыми циновками.

– Огня, Сашка, огня! Буду рыдать, тряси за ворот, давай горячую водичку! Буду скидывать одеялки, накрывай меня ими насильно, приваливайся сверху сам! Ещё.… Помнишь, где ива у того обрыва…

И Глеб уснул.

Он просыпался в эту ночь, проколотившись плечами по горячему песку перед каждым своим мутным пробуждением, раз десять.

Сашка ждал таких возвращений, ни разу сам не заснув, до самого рассвета.

Капитан Глеб часто, и в потном бреду, и увидев наяву внимательные глаза сына, почему-то всё время хотел сказать ему про иву на обрыве.… Но не успевал.

Один раз Сашка, в очередной раз заботливо укрывая отца откинутой в сторону циновкой, укоризненно посетовал.

– Вот не поленились бы мы с тобой, взяли бы с собой настоящие одеяла, ватные, сейчас они нам пригодились бы…

Имея секунду просветления, капитан Глеб отреагировал быстро.

– Малыш, мы же с тобой числимся в приличном обществе вроде как состоявшиеся, зрелые перфекционисты, а ты тут такое предлагаешь! Я огорчён и расстроен….

Во время следующего пробуждения Глеб, буркнув, обозвал себя «соплезубым тигром»; потом, хрипя дыханием, потребовал у Сашки записать или, на худой конец запомнить, его смертную волю.