Неделя зимы

— Нет. Чикки опять начнет уговаривать меня сходить к доктору. Ненавижу докторов!

— Понятно. — Никола закатила глаза, словно была полностью с ним согласна.

— Да вы и сами можете его найти. У Чикки сколько угодно книг.

— Ну, одно дело искать самим, а другое — когда кто-нибудь тебе объяснит…

— Нет, я не пойду.

Подросток сделал шаг назад. Никола уже стояла у него за спиной. Она мягко положила руку ему на плечо.

— Пожалуйста, пойдем с нами. Видишь ли, Генри никак не может уснуть. Ты бы помог нам отвлечься.

— Ну ладно, пойдем. Только ненадолго, — сказал Шэй и прошел за ними на кухню Стоун-хауса.

Они дали ему теплую клетчатую куртку вместо свитера, который повесили сушиться на батарее. Никола заварила чай, отыскала немного хлеба и сыр. Шэй как раз объяснял им, как отличить гуменника от черной казарки, когда прибежали запыхавшиеся О’Хара, громко выкрикивая его имя.

Они прочли записку, которую Шэй оставил на столе, в ней говорилось, что ему очень жаль, но он не видит другого выхода. Пробираясь по утесам, они молились, чтобы не было слишком поздно.

Отец Шэя сел за стол на кухне у Чикки и разрыдался, как ребенок.

Они позвонили матери юноши, которая была так потрясена, что не смогла броситься на поиски вместе с остальными. Чикки спустилась вниз; она вела себя совершенно спокойно, словно выполняла свою обычную работу.

— Надо позвать доктора, — сказала сестра Шэя.

Шэй, встревоженный, поднял голову.

Чикки хотела было сказать, что в кухне и так двое докторов, но Генри выразительно покачал головой.

— Наверняка доктор Дэй его навестит, — сказал он.

— Он знает, что делать, — кивнула Никола.

Чикки все поняла.

На следующее утро за завтраком эта тема не поднималась. Орла уже была в курсе. Все жители Стоунбриджа знали, что ночью двое туристов-англичан отговорили Шэя О’Хара от самоубийства. Накрывая на стол, Орла с признательностью посмотрела на них.

Некоторым гостям показалось, что ночью они слышали какие-то крики.

«Наверное, птицы», — ответила Чикки, и разговор вернулся к планам гостей на сегодняшний день.

Позднее они заглянули к доктору Дэю.

— Благодаря вам на земле сегодня одним человеком больше, — сказал он.

— Надолго ли? — спросил Генри. — Что, если парень попытается снова?

— Может, и не попытается. Он согласился лечь в больницу на обследование. Говорит, будет принимать лекарство и ходить на психотерапию. Конечно, ему предстоит долгий путь, но все же…

Генри и Никола посмотрели друг на друга.

Дэй продолжал:

— Мне надо поспешить с отъездом. Сегодня же начну извещать своих пациентов. Поэтому я подумал спросить… Конечно, это может показаться поспешным, но я думал…

Они уже знали, что он собирается сказать.

— Мне понадобится замена на пару месяцев. Как вам такое предложение?

— Но люди не смогут нам доверять. Мы для них пришлые, чужаки.

— Я тоже был чужаком.

— Не настолько. Про нас они не знают вообще ничего.

— Люди знают, что вы спасли жизнь Шэя О’Хара. Неплохо для начала, — заметил Дэй Морган.

Им надо было столько всего обсудить, наметить множество планов…

— Вам не обязательно задерживаться тут на тридцать лет, как случилось со мной, — сказал на прощание доктор Дэй.

Генри и Никола стояли бок о бок в лучах зимнего солнца, счастливые как никогда раньше.

— Может, вы захотите остаться еще дольше, — улыбнулся он.

Андерс

Когда Андерс учился в школе и его спрашивали, кем он хочет стать, он неизменно отвечал, что будет финансистом, как его дед и отец. Он поступит на работу в процветающую семейную компанию с роскошным офисом в Стокгольме. «Алмквист» — одна из старейших компаний в Швеции, с гордостью говорил он.

Андерс рос забавным озорным мальчишкой со светлой челкой, падающей на глаза. С самого детства он обожал музыку и в пять лет уже неплохо освоил пианино. Став постарше, он попросил купить ему гитару и самостоятельно научился играть на ней. Вечер за вечером он просиживал в своей комнате; как только с домашней работой было покончено, Андерс всецело отдавался музыке. Потом фру Карлссон, их домоправительница, познакомила его с никельхарпой —народным шведским музыкальным инструментом, напоминающим скрипку с клавишами. Инструмент некогда принадлежал ее деду, который и научил ее на нем играть, а она, в свою очередь, научила Андерса. Он быстро запомнил несколько старинных шведских песен и влюбился в никельхарпус ее неземным звучанием.

Он жил с родителями — Патриком и Гуниллой Алмквист, фру Карлссон и их собакой Ривой в прекрасной квартире, окна которой выходили на Дьюргардсканален. Андерс всем говорил, что его школа — лучшая в Швеции, а Рива — лучшая собака на свете. Отцовская фирма была еще одним предметом гордости семьи. Двое его кузенов, Клара и Матс, уже работали там — набирались опыта, одновременно изучая бухгалтерский учет. Матс держался немного заносчиво, зато Клара трудилась не покладая рук, и уже неплохо знала бизнес изнутри. Оба понимали, что Андерсу, главному наследнику, скоро придется бросить свои увлечения, фортепиано и никельхарпу,и поступить в университет, чтобы подготовиться к будущему, которое его ожидает. Они же тем временем станут приглашать его на кофе и рассказывать о тонкостях их дела и о клиентах, с которыми им приходится сталкиваться.

Крупные бизнесмены, известные спортсмены и артисты были частыми гостями в отцовском офисе. Первым лицам компании приходилось участвовать в важных совещаниях, обедать с клиентами в частных кабинетах лучших ресторанов. Все в офисе прекрасно одевались; Матс всегда красовался в дизайнерских костюмах и идеальных сорочках, а Клара выглядела чрезвычайно элегантно. Хотя обычно она являлась на работу в офисных костюмах приглушенных тонов, вид у девушки был такой, словно она вот-вот выйдет на подиум. Трудолюбие, умение держать язык за зубами и стиль — таковы были три кита компании «Алмквист». Матс и Клара в точности соответствовали всем требованиям; Андерс гадал, сможет ли он когда-нибудь стать таким, как они.

Камнем преткновения для него был стиль. Он не обращал внимания на то, во что одеты другие люди, а сам одевался так, чтобы было удобно. Он не признавал важности сшитой на заказ обуви, дорогих швейцарских часов и галстуков из чистого шелка; в мире фольклорной музыки, которая так его привлекала, им не было места.

Мать ласково посмеивалась над ним.

— Качественные вещи делают тебя привлекательней, Андерс. Девушки будут восхищаться тобой, если ты станешь хорошо одеваться.

— При чем тут одежда? Или я им нравлюсь, или нет.