Недвижимость

Она едва передвигает ноги. Медленно, шаг за шагом бредут по коридору.

– Стой, – выдыхает старуха. – Годи.

Останавливаются.

– Не дадут помереть спокойно, – говорит она, обвисая на их руках. – Господи… ну не дадут же помереть!.. далеко?

– Да вот уж, – говорит пожилой, оглядываясь. – Пришли уж, мама.

– Что?

– Пришли, говорю! – кричит он.

– Какой противный мужик, – отдыхиваясь, говорит она про кого-то.

Поднимает голову. Глаза бесцветные – дождевая вода. – Гада какая. Ведь сам-то ни шить ни пороть… А все выгадыват.

Выгадыват-выгадыват, из говна выглядыват… Я-то говорю: ведь ты ж ни шьешь ни порешь, милый…

– Точно, – кивает пожилой.

– Пошли, – командует старуха.

Плетутся дальше.

– Да уж, – невольно бормочу я. – Не дадут бабке спокойно помереть.

– А что ты хочешь, – откликается Виталий, шурша газетой.
–

Недвижимость… Слышал, тут одна недавно вот так и окочурилась?

– Да ну? – удивляюсь я.

– Ага… только на первом. Пока “скорую”, пока то-сё. А она и склабалась. Неделю назад, не больше.

Шаркая ногами в черных ботинках на толстой армейской подошве, по коридору медленно шагает охранник. Руки за спиной. Выражение лица чрезвычайно скучающее. Охранять тут и впрямь особенно нечего. Однако случаются эксцессы. Поэтому на каждом этаже по топтуну.

– Здорово! – радостно говорит вдруг он, поравнявшись с нами, – оказывается, знаком с Виталием. Останавливается. Лицо круглое, упитанное, нос ноздрями кверху, брови белые. Губы сочные. Вообще весь налитой. Руки расцепил – они у него растопырились. Лет тридцать мужику.

– Привет.

– Газетки, это самое, почитываем? – интересуется топтун.

Он в белой рубахе с эмблемой департамента на левом кармашке, в синих штанах с простроченными стрелочками. На ремне параллелепипед переговорника в черном кожаном чехольчике. Бодро торчит антенка с блестящей пуговкой на конце.

– Ну, – кивает Виталий.

Беседовать он не очень-то расположен.

– А читал, это самое, про конгресс-то? – не смущается топтун.

– Про какой конгресс? – вяло спрашивает Виталий.

– Ну, про жидовский-то, это самое, конгресс! – обрадованно объясняет тот. – Не читал? Нет, ну ты понял? Они, это самое, конгресс свой, да?.. а мы что должны? Нет, ну они совсем, это самое, офигели. Не читал, нет?..

Он стоит (сесть ему негде, все кресла заняты), покачиваясь, будто хочет шагнуть и все никак не шагает. Он уже не ждет реплик собеседника, а молотит сам, это самое, за двоих. Если, это самое, не за троих. Слабое солнце светит в окно. В лучах видно, как вылетает изо рта слюна. Он рассказывает Виталию подробности жидомасонского заговора. Толкует о кагане, о хазарах, о мировой сплотке. Вот опять о заговоре. Проявляет такую эрудицию и так смело пускается в исторические экскурсы, что непонятно, почему он шатается здесь с “уоки-токи” на брюхе, вместо того чтобы заведовать где-нибудь кафедрой или даже деканатом…

– А сам-то как? – спрашивает вдруг Виталий, который, похоже, все это от него слышит не впервой.

Топтун осекается на полуслове, тускнеет, вдохновенная гримаса покидает лоснящееся лицо.

– Да нормально, – говорит он, тоскливо озираясь. – Да что там, это самое… Тяготит меня, конечно, эта служба… Ладно, пойду.

И опять бредет по коридору.

Марина накрепко зацепилась языком с какой-то полной дамой. Зато

Коноплянникову не сидится – то и дело вскакивает и ненадолго уходит. Должно быть, курить. Когда возвращается, его место уже занято. Но скоро освобождается какое-нибудь другое, и тогда он плюхается туда. Вот сейчас оказался прямо напротив. Смотрит на меня, вскинув брови над очками. Дергается. Тоже хоть к трамваю подключай… А чего, спрашивается, дергается? Так-то он, в сущности, нормальный человек… если б не эти идеи с банками… все б ему банки закатывать… деньги консервировать… номера переписывать… писарь-консерватор. Здорово ему давеча Кирилл

Анатольевич дал по башке. Молодец. Самое смешное, что эти парни натурально юристы. А вовсе не наемные убийцы. Ну да

Коноплянников-то этого, слава богу, не знал…

– Скоро кончится? – спрашивает он.

– Скоро, – киваю я.

Оно и впрямь скоро. Через полчаса. Или через час. Со свежими договорами назад в банк. Вынуть деньги – и все. Конец. Сделка прошла. Скоро, скоро…

– Капырин?

– Привет. Как дела?

– Какие у нас дела? Так, делишки. Толкусь тут, – говорит подошедший. Никак не вспомню, как его зовут. Саша? Володя?

Забыл. – Судебное решение вторую неделю регистрирую… волокита.

Опечаток наделали, черт бы их побрал… то в суд, то сюда.

Мотаюсь как обгаженный. Двушка не нужна на “Аэропорте”?

Двушка на “Аэропорте” мне нужна как собаке пятая нога, но все же спрашиваю автоматически:

– Двушка? Что за двушка?

Кто знает, когда понадобится. Может, завтра.

– Отличная двушка, – оживляется он и барабанит как по писаному: – Сорок шесть, тридцать два, пятый девяти кирпичного, двор, свободна, выписана, первый договор… В третьем доме. Все нормально, будешь брать, ремонтик сделаем…

– В каком третьем? По Усиевича, что ли?

– Ну да, по Усиевича…

– А куда людей дели?

– Куда, куда – вывезли… Хозяин дом купил в Павловом Посаде, переехал, честь по чести. – Он хмыкает, наклоняется и разъясняет вполголоса: – Алкашок. За полторы штуки хибару ему взяли да столько же рублями – он чуть от счастья не перекинулся, за три дня вылетел… понял? Так что дорожиться-то не будем. Нам и так хватает. Теперь толкнуть побыстрее да забыть. Будешь брать, все покажем: и к нему сгоняем, сам увидишь. Нет проблем. Он уж и прописан там, честь по чести. Только лучше не тянуть – скоро он бабки просадит, тогда уж ищи-свищи его. Они потом вечно куда-то деваются… А пока-то живет себе поживает…

– Добра наживает, – говорю я, а сам прикидываю: ничего себе. Три штуки вложили, а стоит она… ну, положим, тридцать пять даже если… лихо. – Черкни телефончик на всякий случай. Были у меня когда-то клиенты…

– Все, погнал, – говорит он, сует самописку в карман и быстро шагает к лестнице, на ходу тыча пальцем в попискивающие кнопки сотового телефона.

– Как думаете, скоро? – спрашивает Коноплянников, нервно позевывая.

– Скоро, – говорю я.

Снова что-то хрупает в динамике – хр-р-р-р…

– Коноплянников, Капырин, Карасик, – произносит он затем празднично и полнозвучно. – Пятое окно.

Все верно. Пятое окно. То, где выдают готовые документы. Все на

“к”: Коноплянников, Капырин, Карасик. Коноплянников сам за себя, я – за Будяевых, Карасик Марина Евгеньевна действует по доверенности от Чернотцовой Ксении Николаевны… правильно… прошла регистрация.

Проехали.

29

Мокрый снег бессчетно падал из туманных наслоений неба и бессчетно же погибал на мостовых; тротуары сыро дымились, мокрые зонты плыли над головами; машины ползли, и казалось, что метрах в двустах они без остатка растворяются в рябом молоке, сквозь которое тускло просвечивают огни светофоров.