Нефертари. Царица-еретичка
Шрифт:
– И что же это за игра?
– Наподобие той, в которую сыграла ты, уронив браслет, – отрезала она.
Солнечные лучи отразились от диадемы Усрет, и в середине ее лба появилось мое искаженное отражение.
– Завтра, – продолжала Усрет, – начнется твоя храмовая подготовка. Если Хенуттави спросит кого-либо из женщин, что ты здесь делаешь, все должно выглядеть так, словно ты действительно вознамерилась посвятить свою жизнь Хатхор. Я не жду от тебя, что сегодня вечером ты присоединишься к жрицам в Большом зале, но завтра утром Алоли приведет тебя в мои покои и я объясню, чем мы будем заниматься.
После
– Нервничаете, моя госпожа?
– Нет, – ответила я правду, подтягивая покрывало до груди. – Мы делаем то, что должно быть сделано. Завтра Усрет расскажет мне, как я проведу здесь целый год.
– В манере, подобающей принцессе, следует надеяться.
– Даже если мне придется размахивать бронзовой кадильницей от рассвета до заката, чтобы Рамзес соскучился по мне, оно стоит того.
На следующее утро Алоли постучала в двери моей комнаты, и ее большие глаза стали еще больше, когда она увидела меня в голубых одеждах Хатхор.
– Так вы действительно одна из нас! – воскликнула она, и голос ее эхом прокатился по пустынным коридорам.
– Давайте-ка говорить потише, – предложила я.
– Какие пустяки! Уже почти рассвело.
Она взяла меня за руку, и мы зашагали по коридорам. Было еще так рано, что ей понадобилась масляная лампа, чтобы не заплутать в лабиринте смутно различимых переходов храма.
– Ну как, нервничаете? – весело осведомилась она, и я вновь спросила себя, почему все задают мне этот вопрос. – Я до сих пор помню свой первый день в храме. Свою карьеру я начинала в Храме Исиды.
– С Хенуттави?
– Да. – Алоли наморщила носик. – Не знаю, почему моя мать выбрала именно тот храм. Она ведь могла остановиться на Храме Мут, или Сехмет, или даже Хатхор. Будь она еще жива, я бы обязательно спросила ее об этом. Но она умерла, когда мне исполнилось десять. Я провела пять лет с верховной жрицей. Приносила ей воду, начищала ее сандалии, укладывала ей волосы…
– Разве жрице полагается заниматься именно этим?
– Нет конечно!
В конце коридора вдруг открылась дверь, и оттуда раздался резкий окрик:
– Тише!
– Это Серапис. Старая жрица любит поспать подольше.
– Быть может, давай тогда помолчим?
– Помолчим? – Алоли рассмеялась. – Вот еще! Скоро она заснет вечным сном. Ей следует встать и насладиться теми часами, которые у нее еще остались. – Мы вышли в коридор, который заканчивался парой двойных дверей, и Алоли сказала: – Ждите меня здесь.
Ее силуэт растворился в темноте покоев, а я осталась ждать в коридоре под нарисованным изображением Небесного Нила. Когда я была еще совсем маленькой, Мерит показала мне россыпь звезд на черном бархате пустоты и рассказала легенду о том, как богиня-корова Хатхор расплескала свое молоко по небесам, прокладывая путь, по которому Ра мог бы направлять свою солнечную барку. Я во все глаза рассматривала картину, спрашивая себя, а не по этому ли самому пути мои родители отправились в волшебные поля Иалу. Но тут скрип двери прервал ход моих мыслей и меня поманила рука жрицы.
– Идите сюда. Она желает
видеть вас.Она пропустила меня в личные покои Усрет, и, войдя в комнату, я постаралась скрыть изумление. Вокруг разожженной жаровни, утопленной в полу, стояли три стула, на одном из которых сидел Пазер. Волосы его, обычно собранные в тугой школьный пучок, теперь были просто перехвачены на затылке голубой лентой. В свете углей я разглядела у него на шее картуш – кулон в виде свитка, на котором золотом был выведен полный титул Рамзеса.
– Можешь закрыть дверь, Алоли.
Жрица повиновалась, и Усрет показала на место напротив себя.
– Нефертари, – начала она, когда я села, – уверена, что ты удивлена тем, что видишь здесь своего наставника, особенно теперь, когда он стал визирем.
Я взглянула на Пазера, чтобы понять, насколько он изменился после того, как стал частью двора фараона. Отчего-то в тунике визиря он казался совсем другим.
– Теперь у Пазера появилось много новых обязанностей во дворце, – пояснила Усрет, – но он согласился продолжить твое обучение. Каждое утро перед тем, как появиться в Зале для приемов, он будет приезжать сюда, дабы наставлять тебя в языках, которые ты изучала с ним.
– На рассвете? – воскликнула я.
– И даже раньше, – кивнул Пазер.
– Он знает, что ты не разочаруешь его, – сказала Усрет. – В школе писцов ты овладела семью языками. Именно это будет отличать тебя от Исет и сделает незаменимой.
Я нахмурилась:
– Для Рамзеса?
– Работа царицы заключается не только в том, чтобы рожать детей, – ответил Пазер. – Это и разговоры с людьми, совещания с визирями и прием вельмож, которые прибывают во дворец. А поскольку вы владеете языком шасу, хеттским и нубийским, кто лучше вас подойдет для развлечения принцев?
– Разумеется, Хенуттави будет нашептывать на ухо фараону Сети, – предостерегающе заявила Усрет. – К тому же Исет действительно красива. Придворные уже обожают ее, а вместе с Хенуттави они составят идеальный дуэт. Забавный и прелестный… Но «прелестный» вовсе не означает «полезный».
– А я, значит, должна стать полезной принцессой? – Подобная постановка вопроса весьма уязвила меня.
– Будем надеяться, что ты станешь не только ею, – отозвалась Усрет. – Потребуется намного больше усилий, чтобы сделать тебя старшей женой, когда все смотрят только на Исет. Это означает, что каждое утро на рассвете ты будешь встречаться с визирем Пазером в этой самой комнате.
– В вашей комнате?
– Да, и ты станешь приходить подготовленной. Надеюсь, что никогда не услышу о том, что ты проявила лень или невнимательность в учебе. Пазер говорил мне, что тебе случалось прогуливать занятия в эдуббе. Здесь этого не произойдет никогда. Как только урок закончится, Алоли встретит тебя за дверями и посвятит в особенности утреннего ритуала. Когда ты исполнишь свои обязанности жрицы, мы встретимся в Большом зале и ты будешь сидеть со мной, и я начну учить тебя тому, как следует вести себя за обедом при дворе. – Усрет заметила выражение моего лица и добавила: – Надеюсь, ты не думаешь, что уже все знаешь.