Нефертити и фараон. Красавица и чудовище

Его мучил вопрос, как будет в Ахетатоне, но задавать не пришлось, ответили ее глаза. Мало того, Нефертити все же подошла ближе и, придерживая одной рукой корону, второй обвила его шею и вдруг горячо поцеловала. Но обнять в ответ Семнехкаре толком не успел, снова отстранилась и, отвернувшись, приказала глухим голосом:

– Иди!

Немного погодя к Нефертити все же зашла Мутноджемет и прямо от двери потребовала:

– Неф, ты можешь наконец сказать, что произошло?!

Та чуть улыбнулась:

– Мутноджемет, мы с Эхнатоном любили друг друга. Но он полюбил Кийе, а я… Семнехкаре. Его любовь разрушила нашу семью, что разрушит моя?

– Ты этого испугалась?

– Сядь, – вздохнула царица. – Нет, не испугалась, все гораздо хуже. Пер-аа разрушает не только нашу семью, он разрушает Кемет. Знаешь, – Нефертити стояла, задумчиво глядя в окно, где вечерний ветерок слабо шевелил листьями деревьев, – когда в Ахетатон приезжала Тийе, она многое говорила, но я просто не слышала. И ничего не желала знать за пределами прекрасных садов Ахетатона. Пер-аа тем более. Но Кемет не заканчивается за пограничными камнями столицы.

– Значит, все-таки Хоремхеб… – пробормотала Мутноджемет.

– Да, благодаря твоему мужу я увидела мир не в свете разноцветных фонариков в саду, а при свете дня. И он оказался совсем другим.

– Надеешься объяснить это пер-аа?

– Там будет видно. Если захочет понять – помогу, а если нет…

Мутноджемет тревожно вскинулась:

– Что тогда?!

– Царица Тийе жила в Фивах… – спокойно пожала плечами Нефертити. – Ты сама предлагала мне остаться. Но сначала надо уничтожить его соправителя!

– Знаешь как?

– Да!

– Неф, в Ахетатоне и без Кийе немало тех, кто совсем не захочет перемен.

Глаза царицы вдруг лукаво блеснули:

– Знаю. Но ты забыла, что я женщина. Кроме уничтожения соперницы, я не стану действовать напрямую. Власть царицы не только в царственных указах, но и в умении отдавать их так, чтобы хотелось выполнять. Эхнатон когда-то пожелал, чтобы придворные переехали в Ахетатон, если пожелаю я, они оттуда уедут! Причем будут уверены, что сами этого захотели. – Она с удовольствием рассмеялась. – Власть женщины всегда сильнее власти мужчины, только не все женщины об этом знают и не все умеют пользоваться. Тийе была права – женщине может противостоять только женщина! А у Кийе на это не хватит ума.

Мутноджемет радостно забила в ладоши:

– Наконец-то я вижу перед собой прежнюю сестрицу! Неф, ты ведь мечтала править, как Хатшепсут, помнишь?

– Как Хатшепсут, по-мужски, не хочу. Лучше как Тийе.

– Боюсь, не получится, – вздохнула сестра, – пер-аа у тебя не тот…

Теперь она провожала Нефертити в Ахетатон со спокойным сердцем. Недавно Мутноджемет радовалась, что сестра просто очнулась и перестала оплакивать свою несчастную любовь. Теперь Нефертити уже готова дать бой. Нынешняя царица не только не позволит выгнать себя из дворца, но и сама прогонит кого угодно, если понадобится, даже фараона!

Мутноджемет не подозревала, сколько предстоит вынести Нефертити! А еще она не знала, что это их последняя встреча, следующие роды закончились для Мутноджемет гибелью…

Но рассказанное двумя военачальниками оказалось не последним потрясением для Нефертити в Фивах. Перед самым отплытием к ней подошел жрец Храма Миллионов лет и попросил поговорить. Нефертити не слишком хотелось разговаривать, но она подчинилась. Тот протянул запечатанный царской печатью свиток со словами:

– Это последняя воля царицы Тийе. Я должен отдать его тебе, только если ты приедешь в Фивы и потом решишь вернуться обратно в Ахетатон. И притом сильно изменишься.

– Я изменилась? – пытливо глядя в глаза жреца, спросила царица.

– Да.

– Осуждаешь? – Во взоре уже был вызов.

– Нет, рад.

Ее рука потянулась к печати, чтобы взломать и прочитать.

Сухая жилистая рука остановила:

– Царица просила, чтобы никто не знал о содержании письма.

– Ты знаешь?

Жрец спокойно выдержал взгляд:

– Нет, не знаю.

Царская печать действительно была цела, но что там?..

Нефертити вскрыла письмо уже на борту своего корабля в одиночестве. Странное оно производило впечатление: написано словно детской, не слишком умелой рукой. Вдруг Неф поняла, что царица писала сама, не доверяя даже писцу, а ее пальцы не приучены к кисточке и папирусу.

Но то, что Нефертити прочитала, повергло ее даже не в шок, а в панику! Сначала перехватило дыхание, потом кровь бросилась в голову, а сердце панически затрепетало. Тийе признавалась Нефертити, что та… ее дочь! Ее и фараона Аменхотепа!

Нефертити раз за разом пробегала неровные строчки значков глазами и пыталась вникнуть в их смысл. Она дочь Аменхотепа и Тийе?! Значит, сестра Эхнатона?! Почему-то не сразу пришла мысль о своем праве на трон.

Тийе писала, что доказательства можно увидеть у Эйе, тот знает все.

Оглушенная этим известием Нефертити долго сидела, бездумно глядя перед собой. Стало вдруг понятно многое – и то, что похожа на самого Аменхотепа, и что ни Эйе, ни Тиу никогда не говорили о ее родителях, и внимание пер-аа к маленькой девочке тогда в тронном зале… Но как случилось, что она, дочь фараона и царицы, воспитывалась в семье Эйе?! Тийе писала, что сам Эйе все объяснит.

И вдруг Нефертити поняла, что ничего не станет спрашивать у приемного отца! Эйе и Тиу воспитали ее, как родную дочь, уделяли даже больше внимания, чем собственной Мутноджемет. Они и есть ее родители, и ей не нужно других! Интересно, а Мутноджемет знает? Наверное, нет, сестрица не смогла бы удержаться и проболталась.

И все равно сознание, что теперь она знает тайну своего происхождения, и оно не ниже, чем у Эхнатона, придавало сил и уверенности. Прежде всего в победе над Кийе! Этой ли хеттке тягаться с дочерью фараона Аменхотепа и царицы Тийе?! Вот теперь Нефертити наверняка знала, что будет делать! И делать с женской хитростью и осторожностью.

Из Фив возвращалась совсем другая царица…

* * *

На Ахетатон опустился душный вечер. Смолкли птицы, стихли людские голоса. Дорожки дворцового сада освещало множество разноцветных полупрозрачных алебастровых светильников, образуя круги на траве, на кустах, на кронах деревьев. От этого и сам сад казался разноцветным. Человек, который никогда не бывал здесь днем, вряд ли догадался бы, что вот это голубое пятно в действительности сикомора, а то нежно-розовое – акация…