Негасимое пламя

– Вот засада, – расстроенно пробормотал Щукин. Вернул документ обратно в стопку и побрёл на своё место. – Ладно. Сейчас Александр Михайлович приедет – всё расскажешь в подробностях, хорошо?

Громов, сидевший всё утро тише воды, ниже травы, робко попросил у своего стажёра спасённые из раздраконенного сейфа акты. Ярослав, вежливо извинившись, отдал. На несколько минут воцарилось неустойчивое спокойствие, а потом неугомонному Липатову вожжа попала под хвост, и он скучающим тоном заявил на весь отдел:

– Многовато мы, Сергеич, стажёрам платим!

Мишка недоверчиво покосился на куратора. Многовато? Ну, побольше, конечно, чем за одну учительскую ставку, но не так, чтобы хватало на безбедную жизнь. К чему это клонит главный здешний зубоскал?

– Поясни, – настороженно попросил Щукин. Ему тоже не нравилось Денисово настроение.

– А ты видел, на чём у нас некоторые ездят? – ехидно спросил Липатов и, не дождавшись реакции, прибавил: – Старую-то куда дел, Стажёр?

Теперь на Зарецкого смотрели все, включая хмурого Виктора Сергеевича. Ярослав нехотя отвлёкся от рабочей возни и вперил бесстрастный взгляд в лицо нагло усмехающегося Супермена.

– Разбил.

– Машину разбил, а сам целёхонек?

– Вы бы хотели, чтобы было по-другому?

– Ну-ка хватит! – рявкнул Виктор Сергеевич, вновь поднимаясь из-за стола. Сердито зыркнул на Липатова, подошёл к Ярославу и, понизив тон, спросил: – Серьёзно, что ли? В аварию попал?

– Не справился с управлением, – нехотя ответил Зарецкий и веско прибавил: – Никто не пострадал.

– Ишь ты, – тут же подал голос Липатов. – Это не про тебя, Стажёр, в новостях с утра писали? А я-то думал, что за придурок на Минском навернулся…

– Никто не пострадал! – упрямо повторил Зарецкий, взяв на тон выше.

Супермен хищно усмехнулся. Мишка запоздало понял, что поднаторевший в искусстве допроса Липатов намеренно ловил Ярослава на словесный крючок – и поймал. Сам Зарецкий тоже это сообразил и теперь зло кривил губы под осуждающими взглядами.

– Ты проверял, что ли? – вкрадчиво поинтересовался Денис, добивая жертву. – Там полдесятка машин всмятку – и ни одного трупа?

– Ни одного, – отрезал Ярослав. – Представьте себе – проверял.

– Быва-а-ают же совестливые люди, – издевательски протянул Липатов. – Сначала мясорубку устроят, а потом ходят, спрашивают, никто ли не ушибся…

– Денис, помолчи! – гаркнул Щукин и вновь обернулся к Ярославу. На сей раз без малейшей приязни во взгляде. – Правда это всё?

– Правда.

– Ну и зачем…

– Хватит, – неожиданно зло отрезал Зарецкий. – Приедет Александр Михайлович – тогда и поговорим.

– Напоследок, – хохотнул Липатов, и никто не потрудился его окоротить.

В отделе воцарилась предгрозовая тишина. Верховский где-то задерживался. Старшие офицеры мало-помалу разбежались: кто в архив, кто к правопорядку, кто на выезд. Ушёл на совещание мрачный Щукин. Мишке никто указаний не выдал; должно быть, Липатов в это насыщенное переживаниями утро вовсе забыл, что у него есть стажёр. Не зная, куда себя деть, Старов притащил из шкафа коробку со старыми документами, водрузил на боковой стол между собой и соседом, достал потрёпанную папку и принялся перебирать бумаги. Это было универсальное здешнее занятие на случай отсутствия задач: Верховский вознамерился навести порядок везде, от накладных на канцтовары до залежей архивной документации. Нудная и неблагодарная работа позволяла отвлечься от невесёлых мыслей. Мишка до сих пор считал Зарецкого неплохим человеком, хоть и не слишком приятным, но если Липатов прав на его счёт… Даже думать не хочется.

– Здесь текучка, – сообщил Костя в тишину. Голос его прозвучал неестественно громко и как-то тонко, словно перетянутая струна. – Возьмите разберите пополам.

Мишка безропотно подошёл за своей долей. Зарецкий словно бы не услышал. Костик, хоть и приученный Липатовым к принципу «не трогай – не огребёшь», на сей раз не пожелал спускать дело на тормозах. Он выбрался из-за стола и сунул стажёру под нос папку с прошениями.

– Разбери, говорю!

Зарецкий нехотя отвлёкся от монитора, но притронуться к бумагам даже не попытался.

– Не хочу, – нагло заявил он.

Оттопыренные Костиковы уши во мгновение ока налились краснотой, словно раскалившийся металл. Мишке немедленно захотелось оказаться подальше от завязывающейся ссоры. Есть ли вообще средство примирить этих двоих? Или после разговора с Верховским будет уже не нужно?

– Я офицер, Зарецкий, – дрожащим от гнева голосом напомнил Костя. – Я старше тебя по должности и…

– Пошёл к лешему.

На миг показалось, что Чернов вот-вот взорвётся и примется кричать, однако он лишь шумно выдохнул и вкрадчиво спросил:

– Считаешь себя лучше других?

– Нет, – Зарецкий поднял голову и нахально воззрился на коллегу снизу вверх. – А ты?

Костя презрительно фыркнул и отвернулся. Бумаги так и остались лежать нетронутыми.

– Давай я разберу, – осторожно предложил Мишка, выглядывая из-за коробки с документами.

Зарецкий ничего ему не ответил.

***

Без пяти девять Верховский заглушил мотор, наспех застегнул пальто и вышел из машины на грязно-серый утоптанный снег. Одинокий дворник без энтузиазма скрёб лопатой сугробы, наметённые за последние ненастные дни; его помеченная ярко-оранжевым жилетом согбенная фигура казалась воплощением напрасного труда. Вечером снова обещают снегопад.

– Доброго дня, Александр Михайлович, – дружелюбно бросил проходивший мимо начальник, кажется, отдела коммуникаций. Верховский помнил его исключительно по ежемесячным общим встречам управского руководства. – Как настроение?

– Лучше не бывает, – любезно ответил Верховский и почти не солгал: мрачноватая сосредоточенность – самое счастливое состояние, на которое можно рассчитывать на рабочем месте. – У вас?

– Узнаю, когда приду в офис, – хохотнул знакомый незнакомец. – Если с утра есть плохие новости, я буду несказанно рад.

– Почему?

– Потому что тиражи с плохими новостями расходятся намного лучше. Так что приносите, если у вас вдруг завалялась пара-тройка.

Весело насвистывая, коммуникационный начальник обогнул шлагбаум по протоптанной в слякоти узенькой тропке и бодро зашагал ко входу в Управу. Верховский слегка замедлил шаг, позволяя коллеге уйти подальше. Перед долгим рабочим днём хотелось подышать и помолчать.

Мраморные плиты вестибюля, порядочно истёртые подошвами за долгие десятилетия, привычно стелились под ноги. Здание не слишком изменилось за тринадцать лет здешней службы Верховского; менялись люди и нравы. А может, он попросту научился лучше их понимать. У лифтов беспокойно галдели опаздывающие сотрудники. Не желая быть частью суетливой толпы, Верховский встал поодаль. Там, в относительно укромном углу, его и настиг требовательный писк телефона.