Негасимое пламя

Но не так-то легко было смять и выбросить из головы вихрем несущиеся мысли, царапающие и стремительные, совсем как опавшие листья. Почему Джан и словом не обмолвилась о возвращении Мойла? Почему не сказала, что встречалась и разговаривала с ним?

Рассерженный и расстроенный, он свернул с дороги, ведущей к дому Джан, и пошел по направлению к реке.

Именно сюда, на поросший травой берег реки, вдоль которой шла тенистая, обсаженная деревьями аллея и в тихих водах которой отражались городские здания, он часто приходил, чтобы рассеять тревожные мысли. Уходящее солнце золотило стены стоящих в отдалении домов, и такими они глядели из глубины реки, на яркой зеркальной глади которой не было заметно ни малейшего движения.

Здесь царила атмосфера отрешенности и покоя. Здесь, казалось ему, он сможет справиться с тем смятением чувств, в которое повергли его новости, сообщенные Мисс Колючкой, сможет ответить на вопросы, которые задавал самому себе:

«Почему же все-таки Джан не сказала мне о возвращении Мойла? Почему она никогда даже не обмолвилась о своих встречах и разговорах с ним?»

Ответ на эти вопросы явился сам собой, пока он ходил по берегу реки. Джан возобновила свою связь с Мойлом. Она но сказала ему, Дэвиду, об этом лишь потому, что не хотела ускорять разрыв между ними, не хотела лишиться его услуг, столь ей необходимых.

В этом, думал он, и объяснение перемены, которая произошла в ее отношении к нему, подчас странно враждебном, подчас заискивающе-примирительном. Он давно привык к ее искренности и коварству, к неожиданным сменам настроения. Но тут было что-то другое, новое — казалось, проявляя враждебность, она действовала против своей воли, тотчас же умоляя его быть снисходительным.

Дэвид полагал, что главным достижением в их недолговечной любви было взаимное доверие. Ему было больно и неприятно, что доверие это, по-видимому, далеко не так высоко ценилось Джан, как им самим.

Он стал ее возлюбленным только после отъезда Мойла, причем, очевидно, не единственным. Джан не скрывала, что любит срывать цветы наслаждений. Но она всегда утверждала, что их отношения с Дэвидом были для нее чрезвычайно дороги и значили несравненно больше, чем отношения с кем бы то ни было другим.

Жестокая ревность охватила его: как же мало он для нее значил, если она могла рассказать о нем Мойлу. Но он не мог винить только ее в том, что произошло. Их взаимная страсть уже сильно остыла, когда в душе его стало зреть желание бросить эту бессмысленную работу, превращавшую его в никчемную тень самого себя.

Он испытывал ярость при мысли, что Джан предала его, открыв Мойлу, что Дэвид Ивенс был не только подсобным рабочим в журнале «Герлс», но и временно исполняющим обязанности любовника.

Мойл великолепно знал, почему Дэвид бросил свою работу в «Диспетч». Он, конечно, слышал о «великой идее», которой Ивенс донимал всю печать; знал о широкой кампании за разоружение и мир, «единственно во имя чего человек может отдать свою жизнь».

Дэвид истязал себя, повторяя эффектные фразы, которые он произносил когда-то. Он все еще верил в эти фразы. Огонь, зажженный ими, все еще тлел в его душе, но Дэвид презирал себя за то, что он лишь тлел, но не горел.

Подвергая себя этому болезненному самоистязанию, он испытывал мучительные страдания и тоску. Роль Джан в переживаемом им душевном кризисе имела для него куда меньшее значение, чем горькое осознание факта своего отступничества и бессилия. И если Джан предала его, то разве не предал он и сам себя?

О да, подумал он, саркастически усмехнувшись, предлогов и отговорок хоть отбавляй. И все они кажутся достаточно резонными и вескими, чтобы оправдать его поведение. Спрятавшись за ширму неписаного соглашения с Джан, которая гарантировала ему сохранение инкогнито в уплату за спасение от краха ее распроклятого журнала, он чувствовал себя в полной безопасности и зарабатывал достаточно денег, чтобы воздать ей за все щедроты. И чем же он поплатился за это? Не только своей гордостью и мечтой о «великой идее»: раболепно угождая ее капризам, он поплатился и врожденным чувством достоинства.

И конечно же, Мойл имел, черт побери, все основания презирать слабовольного лицемера, каким он стал.

Но все же почему Джан предала любовь и дружбу, которые, как ему казалось, связывали их? Или она действительно всего-навсего «похотливая сука», какой ее себе представляет Мисс Колючка?

Он не верил, что она такая. Быть может, он и не по заслугам идеализировал Джан, забывая об ее алчности и сексуальной ненасытности. Но по натуре своей она была великодушна и добра. Легкость и непринужденность, с какой она вела разговор, делали ее очаровательной собеседницей. Мужчина любит женщину не за ее душевные качества. Впрочем, так ли это? Ему могут быть чужды и неприятны ее манеры и взгляды, и все же он оказывается в плену ее веселых глаз, блестящих ярких волос. Именно этим и взяла его Джан.

Любил ли он ее? Если любовь — это отвлеченное чувство, которое захватывает всего человека, проникая до «мозга костей», тогда нет. Но если любовь — это легко возникающая привязанность, переходящая в страсть и нежность, то именно этому чувству он и поддался. И желанию, будь оно трижды проклято, размышлял он.

Он обвинял себя в самообмане и симуляции, тогда как он должен был посвятить себя служению «великой идее».

Так он разговаривал сам с собой, и понемногу его душевное смятение улеглось. Не стоит сердиться на Джан, решил он. В сердце его еще теплилось чувство благодарности к ней. Как бы она ни вела себя с ним в последнее время, он не мог забыть того, что она сделала для него. Уж если на кого-то сердиться и кем-то возмущаться, то только самим собой, ибо своим поведением он дал ей возможность дискредитировать себя в глазах такого человека, как Мойл. Вопрос об их отношениях с Джан надо решать немедленно, положив конец джентльменскому соглашению, которое они заключили.

Последний номер журнала уже в производстве. Он уйдет от нее, оставив дела «в ажуре», приведя в полный порядок отчетность, и сбросит с себя, слава богу, груз тягостной ответственности за «Герлс»!

Дэвид стал подниматься по отлогому берегу реки. Сгущались сумерки, но в душе его разгорался огонь надежды, пробиваясь сквозь пелену разочарования самим собой. Остро переживая стыд за бесцельно потраченный год, за противоречивость чувств, измучивших его, он поклялся впредь не отрекаться от надежды, которая, подобно путеводной звезде, всегда будет светить ему.

Глава XIII

В тот вечер он не пошел к Джан.

Необходимо, думал он, вновь обрести душевное равновесие, прийти к уверенности, что он сможет встретиться и поговорить с ней достаточно выдержанно и спокойно.

Он подумал, что, опьяненный Джан, уже много месяцев ничего не слышал о Мифф и ее детях, и почувствовал непреодолимое желание пойти к ним и узнать, как они живут.

Оп вспомнил также, что давным-давно не справлялся о Тони. Несколько раз он звонил Тревору Макдонеллу, но в клинике никто ничего не знал о мальчике. Макдонелл, но-видимому, забыл о его существовании, как, впрочем, и сам Дэвид. Не заглянуть ли ему к бабушке Тони, может, за это время она получила от него какие-нибудь известия?

Когда он вошел к себе в комнату, из его кармана выпала на пол листовка, которую он подобрал на улице. Он чуть не наступил на жалкий, заляпанный грязью желтый листочек, который подлетел к нему, словно моля спасти от грозящих затоптать его ног. Дэвид с особым волнением прочел скверно отпечатанный текст листовки.

В ней содержался призыв ко всем людям доброй воли посетить в это воскресенье митинг на Ярра-Бэнк. Целью митинга было выразить поддержку Конгрессу за международное сотрудничество и разоружение, проводившемуся одновременно с подобными конгрессами и конференциями в других странах.