Неидеальные. Откровения о любви

— Ты как? — Лика, оглядываясь, проскользнула в зал. Подруга знала и о хорошем, и о плохом. Сначала мечтала на моей свадьбе погулять. Потом планировала (в шутку вроде бы) как медленно и болезненно расчленить бывшую жену Небесного. Я Лике все рассказала, кроме того, что мы с Ирой сестры. Ну как сестры: чужие по факту, а после смерти Савицкого тем более. Только он мог официально изменить это, но не теперь. И слава богу. Забыли и проехали. Мы обе вычеркнем из памяти это нелепое родство. Приятного в нем мало.

— Нормально, — проговорила я. Скорее для себя, чем для нее. Мысли ведь материальны. Инфоцыгане в этом убеждали постоянно.

— Иди сюда, — Лика обняла меня крепко. — Знаешь, я б на твоем месте поехала бы к этой стерве и выбила бы из нее правду!

— Зачем? — я действительно не понимала. Чем это поможет? Что изменит? Прецедент создан. С доверием проблемы у нас обоих. Даже если все это окажется смонтированным шоу, вряд ли мы с Димой обнимемся и забудем. Все гораздо сложнее. Дело не в Ире. Дело в нас.

Вечером сидя на кухне, думала примерно об этом же, бросая взгляды на видневшийся край ступеней. Надежда Рудольфовна уже ушла. Кирилл спал. Дима укладывал Катюшу. Она сама просила его. Постоянно. Вот и сейчас…

А я ждала. Сама не знаю чего. Может, поговорить? Я горько усмехнулась. Теперь я не знала, как к нему подступиться. Как сказать, что больше не так категорична. Что понимаю: нам, вероятно, никогда не будет легко вместе, но порознь еще хуже.

— Уложил, — Дима остановился в дверях.

Одетый с иголочки: сорочка, пиджак, брюки, только галстук снял. Не было больше расслабленного Небесного, пытавшегося влиться в семью. Как и его вещей в этом доме. Он забрал их через два дня после того, как кольцо вернула. С нечитаемым взглядом и маской на лице. Только с детьми прежним, заботливым и нежным, оставался.

— Все, я ушел, — бросил и развернулся.

— Пока, — только и сказала, хотя внутри все рвалось за ним! Ну не можем же мы так жить! Я трусливо промолчала. Гордая. Возможно даже слишком. И мама так сказала.

Нет, она не лезла. Считала, что мы сами должны разобраться. Это наша жизнь. Но моя мать прощала людям слабости и их не идеальность, особенно мужчинам. Для меня же это было сложно. Я не умею. Я коллекционировала обиды и гордилась, что не прогибалась, а если и приходилось, то через силу, с высоко поднятой головой. Иногда появлялись сомнения, что я в принципе умела прощать по-настоящему, не ожидая подвоха и не делая из этого одолжения.

Не знаю. Правда, не знаю. Готова ли быть несчастной всю жизнь, потому что не дала нам обоим шанса? Провокация сработала. Я ведь понимала, что это была именно провокация, и все равно велась! Не хотела, чтобы Ира считала нас одинаковыми: она терпела, и я терплю! Когда я стала так зависима от чужого мнения?! Это ведь моя жизнь! Я хочу ее жить без оглядки! Именно так правильно! Но так страшно и сложно. Не только Дима был роботом. Мы все порой такие. И я в том числе. Жить сердцем — особый дар, не каждому по плечу…

Утро встретило суетой: у меня разрывался телефон, подгорали сырники, и Кирилл проснулся раньше обычного.

— Катюш, приведи его сюда, — попросила дочь, вяло жевавшую завтрак. У нее школа, нужно в темпе собираться.

— Ладно, — не хотя слезла со стула.

Я достала варенье и сметану и все-таки ответила на звонок. Номер был неизвестен.

— Слушаю? — тут же обернулась. Надежда Рудольфовна пришла. Слава богу! Мамы, конечно, не хватало. Она помогала круглосуточно, но я привыкну без нее, тем более няня у нас золотая. А мама теперь студентка, ей учиться нужно. За нее была рада. — Кто, простите? — прослушала приветствие.

— Алена Владимировна, вас беспокоит из адвокатской конторы Парфенова.

Дальше слушала молча и очень внимательно. Завтра меня приглашали на оглашения завещания Германа Савицкого…

Глава 52

Дима

— Почитаешь мне еще? — забавно конючила Катя.

— Уже десять. Кому-то в школу завтра, — с улыбкой ответил.

— Ну пожалуйста-припожалуйста!

Ну лиса! Невозможно отказать!

— Одну страницу. — Я был крайне серьезен! По крайней мере старался. Правда, хитрый взгляд без слов говорил, что моя строгость не впечатляет. — Любовная записка, — прочитал название главы.

Катюша продолжала читать серию про девочку Конни и очень интересовалась темой любви. Краснела, пыхтела, глаза отводила, но с жадным любопытством ловила каждое слово. Естественно, больше любила, когда ей читали, нежели, когда приходилось самой брать книгу, но хорошо, что начала понимать: чтение истории не менее интересно, чем ее просмотр.

— Папа, — неожиданно остановила. Я перевел взгляд на кровать, откуда смотрела большими глазищами, пряча нижнюю часть лица под одеялом. Внутри приятно ёкнуло и потеплело: вроде привык, что считает и зовет отцом, а каждый раз словно ниточку мне протягивала, делая нашу связь крепче. — Ты с нами больше не будешь жить? Никогда?

Я отложил книгу, маскируя смятение под суетой. Дети поразительно чуткие создания. Они точно знали, какое слово из целой тирады им нельзя запоминать. Прямотой ставили в тупик опытных взрослых. А простыми вопросами заставляли даже бывшего прокурора теряться с ответом.

— Котенок, — ласково погладил по голове. Не знаю, повелось называть ребетню котятами: Катя — Котенок; Кирилл — котейка. Им нравилось, — так уж вышло. Но я всегда буду рядом. Обещаю.

Что я мог еще сказать? Алена вполне определенно дала понять, что я и кто в ее жизни. Сам накосячил. Сам дурак. А кому нужны дураки? Правильно, никому. Все верно.

— Спи, — поцеловал Катю в лоб, — до завтра. Напиши обязательно, как из школы вернешься. Оценки какие. Если помощь с домашкой понадобится.

— Нам пока не ставят оценки и домой очень мало задают. Я уже умею писать. Школа — это совсем не сложно.

— Потому что ты умница.

Я вышел из детской и тут же заглянул в другую: Кирюша спал в той же позе, как и засыпал. Подошел, легонько коснулся волос, шепотом, боясь разбудить, пожелал спокойной ночи — это все, что мне оставалось. Только с ними я оставался прежним: человеком, любящим и любимым, в остальном… вернулся к маске Электроника. Так легче. Не больно. Почти.

— Я ушел, — предупредил Алену и сразу к выходу направился. Не могу видеть ее. Рядом находиться больше пяти минут невозможно. Она с меня покровы и маски сдирала, без анестезии и жалости. Нутро выворачивала. Всех демонов на свет вытаскивала. Терзали они меня, сильно и больно. Рвали на части. Схватить Алену хотел, занозу это колючую, встряхнуть, сжать, потребовать, чтоб глаза открыла и посмотрела, что делает с нами!

Себя не оправдывал: набросился на нее, едва заподозрив в измене. К Разину приревновал, потерять боялся, а вышло так, что сам оказался в чужой постели. Было или не было — так и не вспомнил, да и неважно уже. Алену это не смягчит в любом случае. Единственное, что знал точно — люблю только ее. Никогда бы не лег с другой в постель. Мне это не надо! Не нужен никто! Не хочу! У меня теперь в принципе на баб аллергия. А еще паранойя: даже кофе сам на работе делаю. Везде, где могла быть подстава, осторожен втройне. Ирка доходчиво объяснила, что женское коварство может до цугундера довести. Я столько раз имел дело с матерыми уголовниками, продажными чиновниками и оборотнями в погонах, а погорел на вероломстве женщины.