Неигра
Шрифт:
Полинка позвонила среди дня, чтобы сообщить:
– Ба, у нас такая клёвая эстетка!
Оказалась в Новейшем и такая специалистка, вовсе немыслимая в бывшей Полинкиной школе. Она преподавала стиль и воспитывала вкус! Её предмет назывался «эстетика», но это была совсем не та наука, которой занимался профессор Баумгертнер. Марина Романовна учила лицеисток причесываться и одеваться, выбирать вещи, манеры и привычки, чувства, мысли, страны и судьбы – и все с настоящим знанием дела! А дело она знала отлично, Полинка уверяла, что это сразу по ней видно. Эстетка сама с блеском выдержала целую дюжину экзаменов при зачислении в Новейший и обошла сорок семь претенденток.
– А другие учителя у тебя что, не слишком клёвые? – подозрительно спросила Августа.
– Да нет, они тоже ничего себе. Такие странные.
– Чем же странные?
– Вежливые! Но лучше всех лошадь.
– Кто это – лошадь?!
– Да наша, лицейская. Просто лошадь, – объяснила Полинка, – да ещё с жеребёнком! Мы будем кормить их овсом по очереди – там расписание есть специальное. А морковь им можно приносить хоть каждый день, сколько угодно! Он рыжий, а лошадь серая, представляешь? Зовут Копейка!
– До чего мы с тобой дожили, Прошка! Там у них лошадь с жеребёнком. Он рыжий, а она серая, представляешь? Зовут Копейка. А он тогда кто, Рамстор? – вздохнула Августа, повесив трубку.
Она написала обо всем и Анке, но не смогла отправить письмо, потому что не знала ее адреса, Анка забыла обозначить свои координаты на конверте.Через несколько дней Полинка, вернувшись из Лицея, рассказала:
– Мы в джунглях пили кофе! С нашей эстеткой!
– В каких джунглях?!
– Ну, это просто Зимний сад у нас в лицее.
– А уроки? Вы проболтались в джунглях вместо уроков?
– Это и был урок! Ба, ты не догоняешь! В моем «личном календаре» сегодня «эстетика»! Индивидуальное занятие! – заявила Полинка с таким выражением, как будто она всю жизнь только и делает, что заглядывает
– Ну и что ты нового узнала на этом уроке?
– Джунгли такие дремучие! Лианы так переплетаются! На ней такой зелёный свитер! Кофе такой настоящий! Я узнала целый новый мир, ба.
– За это ставят отметки? – поинтересовалась Августа.
– Что ты, ба! Отметки – пережитки феодального строя. Марина Романовна велела поговорить с предками… С тобой, то есть. Мне нужен костюм. Там будет Рождественский спектакль. Уже пора разучивать танцы. Мне дали роль Саломеи.
– Какой ещё Саломеи? – опешила Августа.
– Оскара Уальда! – С важностью произнесла Полинка, – неужели не знаешь?
– А ты уже знаешь, кто такая Саломея?
– Одна тётка из Библии. Танцевала клёво.
– Значит, ты знаешь эту историю?
– Про отрезанную голову? Кто ж её не знает! У меня должна быть туника – легкая, светлая, летучая, древняя!
– Но почему Марина Романовна выбрала именно тебя? Ты даже не умеешь танцевать!
– Марина Романовна научит.
– Когда же ты будешь заниматься другими науками?
– Всегда! Петушок, ба, пропел давно. Наука юношей питает. Познание – роса…
Полинка радостно смеялась. Сентенции принадлежали разным авторам. Ломоносову, Августе и другим. В таких выражениях бабушка, бывало, уговаривала внучек идти в школу, когда они были совсем мелкими… В общем-то, Августу забавляло всё, что Полинка рассказывала о Новейшем, и даже проделки Марины Романовны. Она поверила, что теперь неуклюжая внучка сможет танцевать. Невезучесть Полинки всегда удручала её даже сильнее, чем невоспитанность Анки.Августа пошла рассказывать Прошке о Саломее. Неспешно подойдя к Прошкиной двери, она услышала звонкий голос, ещё шаг – и увидела саму Полинку, которая сидела прямо на полу, перед игрушечной повозкой, и взахлёб рассказывала… Внучка опередила её.
– Прикинь, она такая чебурашка! Крошечная, а лицо круглое и белое, как луна! Она такая лёгкая и как будто летает! У неё такой пушистый свитер! У неё такая родинка на щеке! Глаза такие огромные, сияющие и ласковые, а волосы вьются, как у Красного Фломастера! Говорит она тихо, но все ее слушают. Все хотят понравиться ей! И она всех-всех любит, называет «подружками», всегда внимательна. А ко дню рождения всем дарит поющие открытки со стихами. Сама сочиняет! И мне тоже подарит девятнадцатого января, в день моего рождения!
– О чем она пишет стихи? – полюбопытствовал Прошка.
– Там всякие мудрые мысли. Ну например, одной горбунье она написала: «Зорко одно лишь сердце. Главного глазами не увидишь». Она имеет в виду, что эта девочка типа красивая, только понимать надо. А что она напишет мне? Я так жду!
– Напишет такую же чепуху, – сказала Августа, входя в комнату, – тоже мне, Тютчева нашлась!
– Она не пишет чепухи! – возразила Полинка.
– Все равно, не жди. Тем более писем и открыток. Они имеют такое свойство… Запаздывать. Уже третью неделю нет письма от Анки. Если бы я ждала нетерпеливо, как ты, то была бы уже очень расстроена.
– Подумаешь, три недели! А мне ждать ещё три месяца.
Августа кивнула на Полину Прошке.
– Как тебе это нравится? Спичка!
– Что, уже нельзя ни к кому хорошо относиться?
– Ты почти не знаешь эту учительницу. Ну и что, что у неё пушистый свитер? Вот, спроси Прошку.
– Мне кажется, Марина Романовна очень учёная. – Заявил Прошка. – Вполне финский педагог.
– Прош-Прош, я смогу сыграть Саломею? – спросила Полинка.
– Не знаю, – растерялся Прошка. – Я не предсказатель.
– Жаль, – вздохнула Полинка.
– Почему эта эстетка остановила выбор на моей внучке? – сокрушалась Августа, – ведь Полинка – какая же она актриса?
– Если бы я хорошо знал эту науку – эстетику, я, наверное, смог бы объяснить… – смутился Прошка.Однажды Августа поинтересовалась у Полинки:
– А математику у вас преподают?
– Да, бывает.
– И что же, тебе не нравится?
– Почему же? В цифрах есть своя эстетика, – отвечала Полинка.
Вскоре Августа вновь застала внучку около Прошки. Полинка, вся в светлом (Марина Романовна не рекомендовала своим «подружкам» носить чёрное и грубо разрисовывать лица, и Полинка теперь даже дома ходила во всем светлом), стоя на коленках, склонившись, почти прижавшись щекой к кукольной щеке подкидыша, шептала ему на ухо:
– Прош-Прош, ты ведь умеешь делать чудеса, ты ведь можешь мне помочь. Я боюсь одной вещи. Понимаешь, очень боюсь. Иногда иду по улице, и на меня нападает ужас! Я боюсь, что никогда не буду такой, как Марина Романовна! Сделай, чтобы я хоть чуточку была на нее похожа! Что бы я была лёгкая, изящная… Чтобы меня так же все любили. Поможешь?
– Так ты у неё и научишься! Я этого не умею. Видишь, я не лёгкий, не изящный… и не очень-то меня любят.
– Вот и у меня не получается!
– Но ты уже изменилась, – заметил младенец.
– Неужели правда?
– У тебя походка стала другой, движения другие, и этот светлый костюм тебе идёт! И даже с волосами что-то произошло.
– Это стрижка такая. У Марины Романовны тоже такая, но без чёлки. А мне, к сожалению, нельзя, как она. Там шрам.
– По-моему, лучше бы ты стала похожа на Августу.
– На бабушку! Но ей девяносто лет.
– Разве это важно?
– Ты что, глупый? Ничего не понимаешь?
– Да? Мне тоже так кажется… Я совсем ничего у вас тут не понимаю! Я в полной растерянности!
– Жаль! – вздохнула Полинка. – Ты бы очень пригодился мне сейчас. Если бы не разучился делать чудеса. Хотя бы такие неудачные, как раньше! Всё лучше чем ничего.
– И мне жаль! У меня огромные амбиции! А на выходе ничего, ноль!
– Бедный ребёнок! Скучно тебе целый день так вот без толку валяться?
– Нет, не скучно. Я по сторонам смотрю.
Полинка оглянулась по сторонам.
– И что видишь? Эти стены с голубыми обоями?
– Я всё вижу.
– Как по телевизору?
– Лучше. Я читаю Книгу Жизни. Так что если хочешь, я тебе расскажу…
– Сказку? Не грузи! У меня куча уроков. – Полинка поспешно выбежала из комнаты.В зимнем саду, прозванном Джунглями, всё росло в кадках. Здесь лицеистки могли изучать все виды и оттенки тропических растений – от бархатисто-зеленого, лилово-синего и нежно-салатового до лимонного, багряного, бирюзового, белого и золотого.
К сожалению, кактус цвёл только три дня в сезон! И в эти три дня Марина Романовна, конечно же, все свои индивидуальные занятия проводила на деревянной скамейке прямо под кадкой с кактусом. Она удивлялась на редкий цветок и заодно учила лицеисток ловить мгновение, «карпе дием».
Полинка опять сидела в этой чаще с эстеткой, теперь ещё и под кактусом! На зимнесадовом столике уже выстроена была идеальная композиция из чашек и вазы с печеньем. Но электророзетка находилась довольно далеко, под пальмой. Полинка бегала через Джунгли смотреть за чайником. Среди лиан вприпрыжку. Эти дебри оказались интереснее дома Василия Васильевича Пузыря. Да она о Пузыре уже почти думать забыла! Только иногда ещё вспоминала Эмиля.
Запах кофе наполнил Джунгли. Он удачно сочетался с резким запахом орхидей. Подружки-эстетки, ценительницы кактуса, сидели рядком на низкой скамейке, и, обхватив руками колени, болтали.
– Как себя чувствует бабушка? – первым делом поинтересовалась старшая.
– Скрипит понемножку, – отвечала Полинка, – беспокоится за меня всё время.
– За тебя! Почему же? – удивилась учительница.
– Потому что мне не нравится математика и я не знаю, кем буду.
– А ты не знаешь? – Марина Романовна казалась изумленной.
– Я и не хочу знать! – Полина смутилась и замолчала. Но Марина Романовна всем своим видом выражала внимание, даже кофе пить забыла, и Полинка продолжила совсем тихо: – Мне почему-то не интересно об этом думать.
– Ну что ты, это же очень и очень интересно! Бывают такие профессии, что просто ах! Мы придумаем тебе такую классную, что ты будешь мечтать об этом день и ночь!
– Все девчонки мечтают стать моделями и артистками. А мне это не нужно.
– Чудно! Я была такой же. Не мечтала стать моделью, манекенщицей или… ну там какой-нибудь фигуристкой. И очень рада, что теперь у меня совсем другое дело! Без вас, моих подружек, я не могла бы жить. Честное слово! Я так рада помогать вам, думать о вас, общаться с вами! Вы все по-своему замечательные. Ты не хочешь, случайно, стать педагогом, как я?
– Ну, может быть… В каком-то смысле…
– Институт, аспирантура, ерунда! Ты только захоти. Хочешь?
– В общем, да, – прошептала Полинка, проливая кофе на светлые джинсы.
Марина Романовна разгадала Полинкину мечту. Но у неё появилась другая, покруче.– Прош-Прош, помоги мне! Я не прошу ничего особенного! Только то, что у меня и так уже есть! Пусть так всё и будет, и больше мне ничего не надо! Я бы навсегда осталась, как теперь, училась у Марины Романовны… И все, больше мне ничего не нужно! Ты ведь не растёшь, не изменяешься! Так сделай это и для меня!
– А тебе не наскучит все одно и то же?
– Если уроки эстетики будут каждый день – нет…
– Много эстетики – тоже не очень весело.
– Тебе же не скучно лежать и глядеть по сторонам!
– Я познаю ваш мир, – напомнил куклёныш, – а ты не увидишь ничего, кроме этих Джунглей.
– И пусть, мне ничего не нужно! И потом, если захочу, я тебя попрошу, и ты меня расколдуешь. Тебе ведь не трудно?
– Но я не умею колдовать!
– Ну Прош-Прош! Пожалуйста!
– Ничего я не умею! Учусь, читаю Книгу
Жизни, и без толку! Ничего не понимаю! Хуже младенца!– Неправда! Тебе стоит только подумать, и твои мысли воплощаются.
– А потом распоясываются и ведут себя, как хотят. Ты же знаешь! – впервые Прошка намекнул Полинке, что они всё же связаны общим знанием, что он заметил и помнит, что она сделала.
– Постарайся для меня, будь хорошим племянником!
– Не получится. Я совсем растерян. Я теперь даже рефлексирую!
– Ну и зря ты занимаешься такой ерундой!
Полинка вышла из комнаты, почти совершенно разочарованная в племяннике.И Августа обращалась к Прошке со своими тревогами.
– Что же это! Уже скоро два месяца нет известий. А вдруг и правда – чума? Как ты думаешь, Анка не заболела?
– Нет. Чумой точно не заболела. – Отвечал Прошка, – в Испании сейчас нет эпидемии.
– Почему ты так уверен?
– Видел!
– Отсюда?
– Нет, по телевизору!
– А… Ну это и я видела. Но что-то же с ней не так!
– Да нет, она в шоколаде.
– Откуда же ты знаешь? Её по телевизору не показывали.
– Это я так видел, своими глазами.
– Прямо отсюда видел Анку?
– Ну да!
– И что она там делает? – нетерпеливо спросила Августа.
Прошка подумал.
– Мельтешит.
– Видишь, ты плохо разглядел! Во-первых, издалека. Во-вторых, она мельтешит. А я бы хотела знать наверняка. Ты можешь разглядеть – есть у неё потаённая печаль?
Прошка подумал и смущённо ответил:
– Наверное, не могу. Я не знаю, как это выглядит.
– Вот бы получить письмо… И понадобилась ей эта Испания! Кому она нужна? – досадовала Августа.
А письма всё не было. Августа подолгу простаивала у окна в надежде высмотреть далекую ненужную Испанию. А когда кормила птиц… Была у Августы такая хозяйственная привычка. Когда в доме оставался и попусту черствел хлеб, она специально выходила на улицу и крошила его для птиц. Причём не сидела там, где кумушки, чтобы её не отвлекали посторонними разговорами, а стояла под большим тополем, разглядывала птиц и подбадривала их. Эта привычка была из тех, что дарят ощущение надёжности, из тех, что помогают времени течь, как нужно, а человеку правильно его отмерять. Теперь, видя голубей, она думала о тех из них, что умеют носить письма. А вечерами учила испанский. Она не собиралась в Испанию, но все равно чувствовала себя ближе к Анке. Принялась читать Лорку, Маркеса и Кортасара в подлиннике. Она знала, что внучка не имеет привычки читать, но всё равно она теперь живёт там, как будто внутри этих текстов… Кто-то из них мог бы написать и о ней, если бы вдруг встретил в Мадриде… Да что там, непременно написал бы!А потом приключилась история с Полинкой. Она вернулась из Новейшего взволнованная. Прошмыгнув мимо бабушки, рванула прямо в комнату подкидыша и вцепилась в ручку его игрушечной повозки.
– Прош-Прош! Сегодня, сейчас, Марина Романовна прошла мимо меня и не узнала! Почему?
Полинка старалась не выдать волнения. Она ведь считала себя сильной.
– Наверное, она куда-нибудь очень спешила и тебя не заметила?
– Но она смотрела прямо на меня!
– Наверное, рассеянно смотрела?
– Нет, она приветливо улыбалась, но меня не узнала. А когда я поздоровалась, сказала: «Привет, Оля! Как поживают твои попугайчики?»
– А ты?
– Я сказала, что с ними всё в ажуре. Чтобы она не волновалась зря. Как она может? Никто не любит ее, как я!
– Вот противная девчонка! – возмутилась Августа. – Вертихвостка! Учительница, называется! Эту эстетку в лицей-то взяли курам на смех – кофе варить и перед зеркалом вертеться. И ведь учиться тебе мешает! Я с ней поговорю!
Эта пустяковая история взволновала Августу. Она сама не знала, почему.
– Бабушка! Спроси ее – может быть, я ее разочаровала?
Августа взглянула на внучку. Полинка тихо, отворачиваясь, стирала слёзы кулаками.
– Небось, она франтит, очки не носит! – заметила Августа. – Вот и не узнаёт никого!
Она перевела взгляд на кукленыша.
– Ничего не понимаю, – бормотал Прошка, смущенно глядя на Августу, – какие попугайчики?
– Ясно какие, – покачала головой Августа. – Хотя и я тоже ничего не понимаю.
– Но я понимаю гораздо меньше, чем ты! – заверил младенец. – Я и про очки не догадался!Но уже на следующий день Полинка явилась из лицея веселая.
– В воскресенье у нас прогулка! Нужны кеды, куртка, бутерброды и термос! Через парк, который за школой и через лес мы выйдем в поле, пойдем вдоль Москвы-реки, будем наблюдать закат, а потом выйдем к метро. Кто захочет, поедет домой, а кто захочет, отведет Копейку в конюшню. Она понесет наши сумки и одеяла и повезёт тележку с сеном. На привале мы будем сидеть на тележке в сене и пить горячий кофе из термосов.
– Это разумно. На земле сидеть теперь холодно, – заметила Августа.
– Только дождь может помешать, – вздохнула Полинка.
Поздно вечером она прокралась в Прошкину комнату и зашептала кукленышу:
– Прош-Прош, сделай, чтобы не было дождя в воскресенье! Ну хотя бы такой пустяк ты можешь?! Это всего лишь погода.
– Нет, – смущённо пробормотал Прошка, – я не в силах даже предотвратить стихийное бедствие.
– Будет стихийное бедствие?!
– Где-нибудь наверняка будет. А я буду наблюдать, как ничтожный зевака.
– Так ты вообще ничего не можешь? Жаль! Ну, не расстраивайся, я придумаю что-нибудь сама. Возьмём зонты. Бабушкин я захвачу для Марины Романовны. А всё же как жаль, что ты не волшебник! Ты бы превратил меня во что-нибудь такое! Между прочим, девчонки говорят, что волшебную палочку можно самой выточить из нарфика. Но тогда мне придется сначала заниматься всем этим колдовством, а потом начисто забыть. Иначе это не чудо – то что сама себе устраиваешь, это просто дело. Чтобы быть счастливой надо не знать ничего. Многие знания – многие печали. Это Марина Романовна рассказала. А то давай, попробуем вместе научиться делать чудеса?
– Попробуй. У меня точно не получится.
– Может быть, ты боишься? Ну, обжёгшись на Пузыре… Тебе надо к психотерапевту?
– Нет, – замотал головой Прошка, – я просто совсем не имею никаких сверхъестественных способностей и склонности к чудесному.
– Как же ты превращался в Амура Фальконе и в белый цветок? А то придумал Василия Васильевича так, что он оказался настоящим человеком? Значит, у тебя есть способности и склонности, только ты боишься?
– Это у них были способности и склонности.
– А кто ты тогда такой, я вообще не понимаю!
– Я – тайна.
– Открой мне эту тайну!
– Я её не знаю.
– Прош-Прош! Ну пожалуйста! Очень интересно!
– Я просто существую. Но попробуй спросить Августу! Она, может быть, знает обо мне больше, чем я сам.В воскресенье погода вела себя примерно, не было туч, ветра и дождя. Природа наблюдала прогулку Марины Романовны в сопровождении учениц и серой лошади. В лугах – тепло и тишь. Дуновение ветерка – только чтобы донести до обоняния эстетки аромат прелых листьев и теплой земли, облачка-барашки – только чтобы украсить небо и позволить ей помечтать вслух.
– Посмотрите-ка вокруг! Посмотрите-ка на этот свет! Посмотрите-ка на это небо! Всё так прекрасно! Приобщайтесь! Пользуйтесь! Живите! Это всё адресовано каждой из нас лично! А ещё верьте в свои силы! Надейтесь! Не вздумайте сомневаться, что все мечты сбудутся! Так учил Лев Толстой. А я добавлю – кроме тех, что необходимы вам просто как мечты. Что бы ни случилось! Если в сердце у вас любовь, жалость, вам нечего бояться в этом мире! «Кто любит, тот любим! Кто светел, тот и свят!» Каждая из нас может быть ясным солнышком для других, для мира. Неужели можно, будучи в своём уме, отказаться от такой участи и думать о чём-нибудь пустом и ненужном, ну, вроде денег? – обратилась Марина Романовна к Полине, которая не отставала от учительницы ни на шаг, хотя все время попадала ногами в лужи и давно промочила ноги.
Её удивляло, что другие предпочитали упустить какое-нибудь слово эстетки, но зато обойти кочку или лужу. Марина Романовна обняла за плечи свою верную Полинку и улыбнулась ей.
– Конечно, такое невозможно, – уверенно заявила Полина, улыбаясь Марине Романовне.
– А по моему всё это сказки, – заявила чересчур строгая девочка в очках, шедшая по другую руку Марины Романовны.
Учительница обернулась к ней. А Полина зажмурила глаза и обратила лицо к солнцу. Под ее веками пылал, играл, звучал, жил пурпурно-золотой счастливый мир улыбок, любви, легкого объятия Марины Романовны, чудесного осеннего дня, листиков бересклета и надежды, огромной, как мир.
Лицеистки вовремя успели погулять, по последнему теплу. Настала пора дождей и беспощадного холода. Правда, у Полинки теперь была теплая красивая одежда, но Августа по-прежнему ходила в потрепанном тяжелом пальто и не хотела купить себе другое. Да и сбережений у нее уже не оставалось. А писем от Анки не было.2. Прошка-зевака и эстетка
«Дорогая ба! Ты меня еще не забыла? Но все равно, вряд ли узнала бы теперь…»
Куча фотографий. Блестящие, пестрые, многолюдные. Глаза разбегаются и не видно Анку. Солнечная улица пёстрого города. Смуглые девушки в розовом, желтом, синем, зеленом. Они смеются, бегают и мельтешат даже сфотографированные.
– Вот она! – нашла Полинка, – обернулась к плюшке в шортах. Только ухо видно.
– Действительно, – Августа узнала, – это ее стройная фигурка! И точеное ушко!
На Анке были красные кеды и жёлтые носки, яркие клетчатые короткие брючки «капри» с рубахой, и цветные браслеты на загорелых руках. На другой карточке Анка изобразилась сидящей на балконе, окруженная все теми же подружками, среди цветов и синего неба. Поза ее была непринужденна, улыбка – ослепительна, в руке – сигарета, на ногах – все те же красные кеды. Еще на одной картинке Анка держала под руку сеньора во всем белом, в темных очках и с браво закрученными усами.
– Кажется, это Кузя? – спросила Августа Полинку.
– Конечно, он! Интересно, он все еще князь? Или теперь повар? Интересно, может быть повар князем?
– По-моему, он выглядит вполне прилично, – заметила Августа, – лучше, чем здесь.
– Анка тоже лучше, – подтвердила Полина, с интересом разглядывая изображения сестры.
Августа вернулась к письму. Она читала вслух, Полинка с Прошкой рассматривали фотокарточки и слушали.