Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове
Шрифт:
Но отчего молчит Мелкум-хан? Фатали послал ему, чуть ли не первому, экземпляр «Писем». «Где ж твоя уверенность, друг? Ведь это твои слова: «Я оставлю все свои дела, брошу занятия, чтоб издать ваши труды, особенно «Кемалуддовле»!»
Фатали передали слова иранского посла в Турции Гусейн-хана, того самого, у которого Фатали в Стамбуле гостил: «Разве глупцам, выжившим из ума, еретикам и бунтовщикам следует отвечать на письма? У нас за такие речи — в каземат, в крепость, львам на съедение!..»
Скажи мне, юный мой друг Мелкум-хан: я ли спятил с ума или они, государевы мужи?
И даже Ханыков против идеи реформы алфавита и «Обманутых звезд»! А как ему верил Фатали. Еще в те далекие годы, после секретной миссии по поводу бывшего мучтеида, духовного вождя мусульман-шиитов Феттаха, Ханыков стал отговаривать Фатали, — стоял перед ним,
А принц Джелаледдин-Мирза, умнейший из сыновей персидского Фатали-шаха, — за! Может, потому, что в опале? Иные наследники заняли ключевые посты, а он: «Даже губами пошевелить не могу!» Шах, что на троне, Насреддин-шах, всех этих сынков Фатали-шаха (они доводятся ему, по схеме Фатали, двоюродными дедами!) с их уже очень взрослыми сынками, троюродными шаху дядями, люто ненавидит! Наплодил Фатали-шах детей!
А что с Мирзой Юсиф-ханом, с его идеей конституции на основе корана? Он отозван из Парижа в Тегеран, как бы с ним не расправились. На его место, послом в Париж, едет Мирза Гусейн-хан? Подкапывался — и докопался! Поганить коран бредовыми идеями? Ну да, ведь дружен с Фатали — вот откуда идет ересь! И подкинул шаху: вам, мол, казалось, что Юсиф-хана с пути истинного сбили французы, как бы тут не было руки наших северных соседей!
Молчит отозванный из Парижа Мирза Юсиф-хан.
И эта проклятая эпидемия холеры, — что ни год, новая эпидемия! Фатали застрял на даче под Тифлисом, в Код-жори, — выехать не может.
Наконец-то пришла весточка от Мелкум-хана: записка, посланная нарочным. «Что за дикость? — возмущается Мелкум-хан. — Кое-кто из османцев твердит: «Мы, только мы должны выступить с реформой алфавита, а не какой-то полуиранец Фатали или армянин Мелкум!» Премьер Али-паша? На словах он как будто за нас, но такие горластые у него министры, на весь меджлис вопят: «Изменение алфавита станет началом конца исламских государств!.. Этот священный шрифт — неразрывная часть нашей чистой веры!..» Но только ли мы хотим изменить арабский алфавит для тюркских народов? Ученые французский, английский, итальянский — все, кому дороги интересы просвещения народа! Что можно сделать?
«Порой я стыжусь, что живу в это время, — пишет Мелкум-хан Фатали и приводит в письме диалог двух земляков, слышал у Греческой стены в Стамбуле:
«Ты жалуешься, что мы безмозглы? Ты прав: надо, чтоб белый царь заменил нашу кровь, позолотил наши волосы, окрасил в голубое наши глаза, может, тогда мы поумнеем!»
«Вот-вот! — отвечает ему другой. — Хорошо бы! Нечисть покроет мир, и явится тогда скрывшийся двенадцатый имам! Но не будем отчаиваться — будущие поколения воздадут вам честь, и об их будущей благодарности я хочу написать вам, Фатали, именно сегодня! Пусть ныне раздаются в ваш адрес проклятия: настанет день, и благодарные потомки придут на нашу могилу!..»
Был густо исписан лист — ответ Фатали. Обидно, что потомки будут думать о нас: какие ж они были глупые, слабые и трусливые! Глупые — потому что поклонялись глупцам. Слабые — потому что порыв благородного негодования вспыхивал лишь изредка. И трусливые: дрожали за свою жизнь (а ведь смерти не миновать!). Но были среди нас и такие, и они — современники наши, которые осмысленно шли в бой. Гибли в казематах, сходили с ума, лезли в петлю, кидались на штыки.
Сожженное письмо.
И снова, уже давно, молчит Мелкум-хан. «Что ж ты, а?! Судьба благоволит к тебе — дважды ты вырывался из лап шаха-деспота…»
Когда познакомились в Стамбуле — молодой, образованный, а Фатали — почти в отцы ему годился.
— Да, у меня был друг… Слыхали? Хачатур Абовян. Нет? Как же можно? Ну да, он исчез, когда вы были еще подростком.
— Не он ли поднимался на Арарат в поисках Ноева ковчега?
— Да, он. С профессором из Дерпта, Парротом!.. — «Я слышал о вас, о вашем масонстве, «Доме забвения», но о каком забвении может быть речь, когда кругом творится такое? Рад, что нашли в себе силы оправиться после
высылки. Вам что: в совершенстве владеете французским, турецким, родными вам фарси и армянским! И вы придумали прекрасно, приняв турецкое подданство, больше будут считаться с вами в Иране! Увидите, вам еще в ноги кланяться будут! Это только начало, что вы советник посольства в Стамбуле, где им найти таких, как вы, образованных людей?»Мой Рахул-Гудс, Мелкум-хан! Ты крепил во мне веру в будущее!.. И наша борьба за просвещение народа! И наши беседы о твоих масонских ложах!.. Отчего же ты молчишь?
Фатали недавно только мечтал: Рашид пойдет учиться, а он уже изучил арабский, фарси, знает свободно русский и французский, закончил гимназию, куда дальше? В Петербург? Тубу ни за что: климат погубит! Он пошлет Рашида в Париж! «Это уже было в твоей комедии, хватит! Ни за что! Может, новую комедию написать?!» А и правда: закрутят развлечения голову! Мадам Фабьян Финифтер — из Брюсселя, а там известный на всю Европу инженерный институт по строительству железных дорог. Как же он забыл? Еще когда родился Рашид, год или два ему было, — завершилось, девять лет ждали! строительство железной дороги, Николаевской. Вот бы и Рашиду здесь в Тифлисе… Но возможно ли? И вышел потом указ: привлечь специалистов иностранцев к строительству железных дорог; и где, как не за границей, научиться? Да, это ново, это твердая специальность, не то что сочинение, романов и пьес, которые, если ты честен и правдив, останутся в сундуке, «сундучная», как говорит Тубу, литература!
Рашид и впрямь стал переводить, причем с французского на русский: Мелкум-хан с братом иранского посла в Лондоне (с кем Фатали посылал «Кемалуддовле», а тот на обратном пути из Лондона заехал в Париж и случайно встретил Мелкум-хана, жив, слава богу) прислал Фатали знаменитое письмо французского ученого Шарля Мейсмера премьеру Турции о необходимости замены арабского алфавита, неудобного для тюркоязычных народов и мешающего их просвещению; Рашид перевел это письмо на русский, а Фатали взялся переводить с русского на фарси и свой родной тюркский.
И уже пишет Фатали его превосходительству губернатору Тифлиса Орловскому заявление, просит, чтоб выдали два паспорта для поездки за границу — сыну Рашиду и семейному повару, который присмотрит за Рашидом. Правда, он уже привык к пансиону: когда неожиданно уехала мадам, учить Рашида по ее рекомендации взялся тифлисский педагог французского языка Гинярд, с пансионом, и специально было оговорено, какой пищей кормить Рашида: чтоб не было ни при каких обстоятельствах свинины!
Губернатор отказывает. Подключается великий князь-наместник, а к нему ходатаем — немецкий путешественник, востоковед и генерал Куно Фишер, профессор из Гейдельберга, — никак не получается без ходатаев!.. «А может, пошлете к нам?.. Ах да, увы, увы, немецкому вы его не учили, а между тем востоковедение… Ах, простите, вы его по инженерной части!..» Сдружились они, Фатали и Фишер, еще в пятидесятые; тот часто приезжал в Тифлис, а однажды обиделся, что Фатали — гость уже столько дней в Тифлисе! — еще не навестил его; прислал к Фатали слугу с запиской, а Фатали сидел погруженный в чтение удивительной книги об удивительной личности — Христофоре Колумбе… «Что ж ты забыл нас, друг? Зайди к нам, доставь удовольствие своей милой беседой». И чтоб князь-наместник отказал немецкому генералу?! Вот оно — разрешение. Да еще рекомендательное письмо на имя российского консула в Брюсселе.
И пошли написанные по-русски письма Рашида из Брюсселя: «Дорогой отец», «Отец мой», «Папаша». А то, первое, начиналось так: «Отец! Я, кажется, оставил «Ке-малуддовле» в Тифлисе. Прибыв в Брюссель, я его не обнаружил». Как так? Ведь Фатали сам положил в чемодан! «Сынок, поищи!» «Да нет же, — пишет Рашид, — не иголка ведь!..»
А мысль была такая: отчаявшись (ведь все молчат!), Фатали решил послать свой русский перевод «Кемалуддовле» с сыном в Брюссель: переведет на французский и, может быть, издаст там? Или, всякое случается, прямо на русском? «Поищи, сынок!..» А потом: «Я пришлю тебе новый экземпляр, с почтой!» То ли послал, но осело на таможне, то ли не послал — дело ведь безнадежное. Потом успокоит сына: «Любезнейший Рашид! Кажется, готовится выпуск на русском языке «Писем Кемалуддовле»; и месяца через три: «Живу надеждой, что скоро выйдет «Кемалуддовле»; и еще: «Не знаю, увижу ли до конца дней своих осуществление этого моего желания; или и оно, как и другие, останется призрачной мечтой?»