Неизменная любовь

— Нет, все в порядке, — поспешила я успокоить мальчика. — Здесь есть кровать, а на данный момент ни мне, ни тебе ничего больше и не нужно, ведь так?

Он кивнул.

Сколько ему лет? Хоть бы ему уже был двадцать один год и он не приехал в Европу, чтобы на законных основаниях покупать себе пиво. Мне не хотелось чувствовать себя бабой, спаивающей ребенка. За пиво-то платила я!

— Ложись спать! — скомандовала я строго. — Ты еле на ногах стоишь. Куда хочешь лечь? Вниз? Наверх? — махнула я рукой в сторону двухъярусной кровати, чтобы Паясо случайно не выбрал для себя большую.

— Я бы пошел наверх. Только вам, наверное, будет некомфортно. Вдруг вы раскроетесь во сне. Тем более, тут такая жара.

— А ты собрался за мной подглядывать?

Я улыбалась. Заставляла себя улыбаться. Это не был трехлетний ребенок, это был молодой мужчина. И подобные «разговоры на грани» даже на пьяную голову мне не нравились.

Но бедняга вдруг вспыхнул, как факел. Все же, он ребенок… И ему нельзя пить даже пива.

— Да боже упаси!

Паясо даже вздрогнул. Может, конечно, с мокрых волос ему на плечо упала капелька воды….

— Почему вы так подумали?!

Он обижался? Злился? Негодовал? Во всяком случае, мои слова задели его за живое.

— Я не буду… Конечно, не буду подглядывать за вами. Но ведь вам может показаться, будто я…

Ненормальный!

— Мне ничего не покажется, — отчеканила я. — Спи, где хочешь.

Он сделал шаг. Ко мне. В сторону моей кровати. Я стояла как вкопанная. Даже когда он протянул ко мне руку. Что он делает?!

— Сеньора, вы обиделись? Я не хотел…

Его рука повисла в воздухе в умоляющем жесте, а потом он прижал кулак к своей голой груди. Ненормальный… Но напугать меня он успел.

— Просто понимаете, у меня был неприятный случай с соседом по комнате в первый год учебы…

Ну, тогда ему двадцать лет точно есть… Но все же я бы, наверное, предпочла сейчас рядом пятнадцатилетнего… Нет, я бы предпочла пустую кровать. Вот дернуло же меня смешать сангрию с гаспачо! Пиво было уже после того, как я согласилась разделить с ним номер в хостеле.

— Он был какой-то странный… — Паясо продолжал между тем рассказ о соседе.

«Не страннее тебя, мой мальчик!» — думала в это время я.

— Я просыпался среди ночи и видел, что он сидит на своей кровати и смотрит на меня. Вот так!

Паясо вдруг придвинул ко мне лицо, но тут же отпрянул. До того, как я вздрогнула. Или после того — не знаю.

— В первый раз я спросил его, что случилось? Он сказал, что ничего. В другой раз я потребовал объяснений такому странному поведению. Он сказал, что просто любит смотреть на спящих людей. И тогда я понял, что терпеть не могу, когда на меня смотрят во сне. Я говорил ему прекратить, а он сказал, что не может. И я не мог больше спать с ним в одной комнате. Пару раз уходил в холл на диван. Потом написал заявление с просьбой отселить меня. Мне официально ответили, что нигде не написано, что нельзя смотреть на соседа, когда тот спит, и что у них нет свободных мест. А отец сказал, чтобы я привыкал к тому, что рядом будут люди, которые могут тебя раздражать. Просто надо привыкнуть…

Я смотрела на него, не мигая. Нет, мой сын в двадцать лет рта для произнесения такой чуши бы не раскрыл.

— Это всего на две ночи, — сказала я.

— Что?

И он действительно не понял меня. Хлопал карими глазами, как ослепленный.

— Мы с тобой в одной комнате будем спать всего две ночи, — проговорила я чуть ли не по слогам. — Мы не будем друг друга раздражать. У нас на это не будет времени.

— Спасибо, сеньора.

За что он только что меня поблагодарил? Нет, английский меня не напрягает. Он говорит медленно и не использует молодежный сленг — большое ему за это спасибо. Мы не понимаем друг друга на каком-то астральном уровне. Мы не только из разных поколений и стран, мы вообще с разных континентов!

Паясо отступил еще на шаг и рухнул на кровать, лишь чудом не шарахнувшись башкой о планку верхней лежанки. Я тут же схватила свой рюкзак и пожелала изможденному «свинопасу» приятных снов. И, мысленно добавив «пусть тебе приснится рыжая свинья!», шагнула в ванную комнату, молясь найти в ней задвижку. Ура, задвижка на двери была. Но больше здесь ничего не было. Квадратное зеркало в темной раме над белой раковиной. На стене диспенсер для мыла на все случаи жизни, чтобы и руки помыть и из душа, откинув занавесочку, дотянуться можно было. Стена за ванной выложена сверху белым, а снизу темно-синим кафелем. Одним словом — убожество.

Впрочем, за такие маленькие деньги и на две ночи — нормуль. Надо просто суметь превратиться на сорок восемь часов в беззаботную студентку! Или загонять себя по памятникам старины до высунутого языка, чтобы стало плевать, где отбросить копыта!

Глава 5 "Ми пиро, вампиро"

Завернувшись в полотенце, я стояла перед зеркалом, колдуя над лицом — одного купания в Средиземном море недостаточно, чтобы сделать кожу бархатисто-гладкой, потому на помощь водной стихии пришли крема. Клоун сделал мне правдивый комплимент — я действительно пока еще не выглядела на сорок. Хотя бы с того расстояния, на котором общаются незнакомые люди. А морщинки вокруг глаз можно списать на усталость, которую душ не смыл, а наоборот утроил.

Подсушив полотенцем волосы, я достала из рюкзака свежее черное белье и красную майку, достаточно длинную, чтобы прикрыть бедра. Завтра добавлю к наряду короткую юбку и пойду гулять по римским развалинам. Одна! А сейчас мне надо попытаться уснуть, как можно быстрее, а то, как я понимаю, мое американское чудо проснется ни свет ни заря.

Но только я вышла в комнату, за спиной сразу завопил телефон. Никогда так долго я его не искала — наверное, больше поглядывала, не проснулся ли мальчик, чем смотрела в недра рюкзака. Потом, к счастью, до меня дошло, что можно выскочить на стремный балкон и закрыть дверь. И вот наконец телефон оказался у уха, а сердце в пятках:

— А у нас тут ЧП…

Я замерла.

— Посудомойка сломалась.

Хорошо еще Слава не растягивал слова, и я не успела представить себе никакое другое ЧП, которые последнее время ассоциировались только с папиным и маминым здоровьем. К счастью, Слава пока был в форме, в относительно хорошей для своих шестидесяти двух лет.

— И для этого ты звонишь? — Я все еще не могла открыть глаз.

— Нет, — в голосе Славы послышались звонкие нотки. — Чтобы пожелать моей девочки доброй ночи, — и тут же серьезно. С чувством, толком, расстановкой: — Хочу завтра закрыть вопрос с посудомойкой. Если теща в довершение всего будет мыть посуду руками…

— В довершение чего?

Я наконец открыла глаза и, сообразив, что стою слишком близко к шатким перилам, отступила к двери и даже прижалась к стеклу спиной.

— Янусик, давай не начинать…

Я аж представила себе, как он положил сейчас на стол руку с растопыренными пальцами. Это «знак-кирпич», дальше говорить нельзя. Но он сам говорил, а я лишь слушала:

— Без тебя даже посудомойка не хочет работать. Я час с ней провозился. Давай купим новую?

— Давай, — согласилась я, глядя на проезжающий по улице мотоцикл. — Купи белую, под цвет кухни. И главное не Бошевскую. И с третьей полкой… Ну той, что для ножей. Энерджи-Эфишент. И обязательно Фристендинг.