Неизведанные пути
Шрифт:
– Осторожно брось мне, – приказала Лани, доставшая уже третий нож. – Только не забывай – медленно и осторожно. Иначе я подарю тебе еще один.
Внутри у нее все дрожало, сердце колотилось, как у пойманной птицы. Холодная струйка пота скользнула по спине: а вдруг он все же рискнет бросить нож? Нет, не рискнул. Бросил аккуратно, прямо к самым ногам.
– Молодец, – похвалила Лани, не рискуя, однако, поднять с земли нож. – Так, теперь быстро, по одному – спрячьте оружие. Вот ты, мордатый, первым.
Удивительно, но столько силы и уверенности было в ее голосе, что бандит подчинился. Медленно наклонился
– Так, теперь спиной вперед вон к тому углу. Потом – свободен, я тебя больше не держу.
Бандит исчез за углом. Девушка посмотрела на серьезно раненного бандита.
– Ты следующий. Просто оставь нож и иди. Ты им все равно не сумеешь воспользоваться. Иди. На похороны потом пригласишь.
– Обязательно, – буркнул бандит, отбросил нож и, кривясь от боли, двинулся прочь.
Один за другим противники покидали поле боя, провожаемые пристальным взглядом девушки. Ни один из них не рискнул ослушаться, ни один не попытался атаковать. Прав был Серый: шайка у Ляся – одно отребье.
Когда последний исчез из поля зрения, Лани бросилась к Рубаю. Тому было совсем худо, он сидел, привалясь к серой стене, руки опущены, струйка крови стекала из уголка губ.
– Рубай! Рубай! Ты живой?
– К-хе… Пока да… Но это ненадолго, солнышко…
– Не умирай! Слышишь? Держись, мы тебя вытащим!
– Не… Уже нет. Лани, побудь со мной. Это недолго.
– Я не дам тебе умереть!
– Просто… кхе… просто посиди…
Слезы текли из глаз девушки. Лани встала рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о том, что пачкает в грязи и крови свою одежду. Взяла окровавленную руку разбойника и прижала ее к губам, орошая слезами. Ей хотелось кричать, выть от безысходности, от невозможности что-то исправить. Рубай был прав – после таких ран не выживают.
Рядом закряхтел, зашевелился Голова:
– Ты там, Рубай, замолви за нас словечко.
Улыбка, слабая, последняя улыбка умирающего скользнула по бледным губам:
– Приходи скорее, Голова. Буду ждать. Пива… кхе… приготовлю…
Мучительным усилием он сглотнул и продолжил:
– А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще… кхе… жить…
Голова его запрокинулась назад, глаза остекленели.
– Не смей называть меня солнышком! – крикнула Лани и заплакала, горько и безутешно. Слезы текли по ее щекам, смывая с них кровь. Сердце болезненно сжалось, боль потери была невыносима. Рубай… за такой короткий срок он успел стать близким ей человеком. Как будет не хватать, уже не хватает его сиплого голоса, теплых, насмешливых карих глаз, постоянного брюзжания насчет пива… Долгих, неторопливых рассказов о жизни, двусмысленных шуток, внимания, заботы…
Лани ревела, нисколько не заботясь о том, что ее услышат. Всхлипывая, гладила еще теплое лицо. Нелепо… так нелепо… Зачем, за что?
Голова нагнулся над телом товарища. Одним движением закрыл убитому широко распахнутые, бессмысленные глаза. Поднял Лани, она повисла у него на руке безвольной куклой.
– Пойдем, девочка. Пойдем в корчму.
– Нет! – закричала Лани. – Я не пойду! Я не оставлю его!
– Пойдем, солнышко. Ему уже не помочь.
– Не пойду! И не называй
меня солнышком!– Пойдем. Надо вызвать стражу, заявить о нападении, как и положено честным гражданам. Ты посидишь пока в номере, наверху.
– Я не хочу больше быть вором, Голова, – удивительно спокойно произнесла Лани. – Слишком это… нелепо. Ради чего он погиб?
– Пошли, девочка. Поговорим после.
Внезапно обмякнув, Лани позволила себя увести. Не осталось ничего – ни чувств, ни мыслей, ни желания что-то делать. Только пустота, бесконечная, гложущая пустота. Как раньше.
Голова отвел ее в номер и ушел искать стражу. Лани сидела на кровати Рубая, тупо глядя в окно. Не было даже слез. Только боль где-то глубоко внутри.
И память. Лани снова и снова слышался его хриплый голос и веселый смех. Снова и снова. Смех, голос… голос, смех. Казалось невероятным, невозможным, что его больше нет.
В какой-то момент она поняла, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Просто не в силах, и все. Слишком много напоминает ей здесь о Рубае. О человеке, который не был ее возлюбленным, не был даже другом. И уже никогда не станет. О человеке, который стал ей близок слишком поздно, и ничего уже не изменить.
Тоска и безысходность с новой силой набросились на ее кровоточащее сердечко. Лани встала и, открыв дверь, вышла в коридор. Спустилась вниз по лестнице, заняла привычный столик у окна. Тот самый, где они сидели прошлым утром.
За окном занимался новый день. Солнечные лучи уже заглядывали в окно, ласково касаясь заплаканных глаз. Ненавижу солнце, подумала Лани. Все будет вновь и вновь, солнце, дождь, ветер, снег… А он этого уже не увидит. Как он там сказал? «А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще… жить». Я буду жить, буду видеть закаты и рассветы, людей и города, а он…
Лани жестом подозвала сонного корчмаря. Тот, похоже, только что проснулся, отпустив отдыхать уставшую за ночь прислугу.
– Принеси, что ли, пиво, – устало попросила Лани.
Тот удивленно посмотрел на нее. Корчмари, как правило, неплохо знают вкусы своих постояльцев, и этот исключением не был. Что такое должно было случиться у этой усталой, измученной девушки из третьей комнаты, что она попросила пиво? Которое терпеть не может…
Но корчмари еще и никогда не спорят со своими постояльцами, и не лезут в их дела. Поэтому он просто пожал плечами и принес требуемый напиток.
Лани сама не знала, почему заказала пиво. Просто Рубай всегда предпочитал его вину, каким бы дрянным пиво ни было. Единственная слабость, которой он не мог противостоять. А ей… может быть, ей просто хотелось выпить в память о нем?
Корчмарь принес ей кружку с белой шапкой пены сверху. Лани кивком поблагодарила его, заранее сморщившись, пригубила. Неожиданно поймала себя на мысли, что ей нравится этот вкус. Горьковатый. Противный. Но он ей нравится. Словно память…
И еще она поняла, что теперь всегда будет предпочитать пиво вину. Вкус пива для нее отныне – вкус потери, вкус чего-то, что ушло, безвозвратно ушло… но оно все же было, было!
Женщина в алой одежде вошла в корчму и остановилась на пороге. Лани равнодушно отметила, что одета она безвкусно, алый цвет ей вовсе не идет. Впрочем, она тут же перестала об этом думать, уставившись в кружку с пивом.