Неизведанные пути

Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.

Кострище уже готово. Все как полагается – вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол – едва ли не толще ее. Помост – чтобы все увидели казнь получше.

Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.

– Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата Царствия Небесного! Покайся, ведьма!

Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!

Лани плюнула в сторону – чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу – и ответила ругательством, из тех, что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.

– На костер ведьму!

– В огонь! – неслаженно откликнулась толпа. – Жги, жги!

Староста подал преподобному факел. Тот зашлепал губами – молился, – но за гулом толпы слов было не услышать. Лани скользнула взглядом по толпе. Горящие в праведном гневе глаза, перекошенные рты, сжатые в кулаки руки. «Людями остаться», да, дядька Шарап?

Где-то далеко в лесу завыл в скорби волк. Чапа! Он не придет, волки боятся людских толп, да и огня тоже боятся. Но он с ней, сочувствует, скорбит… Маленькое серое сердце рвется от горя. Волк – хороший человек. Верный друг. А люди…

Священник закончил молиться.

– Сим предаю ведьму злокозненную в руки Творца для Суда его и наказания посредством пламени огненного, ибо огонь – свят, он очистит душу ея от скверны…

– Жги, жги ведьму, – ревет толпа.

Факел коснулся груды хвороста. Тот откликнулся радостным треском. Маленькие язычки пламени заплясали у ног Лани.

Все! Уже не свистнут стрелы удалых разбойников, которых она тоже когда-то врачевала. Не примчится в последний миг сияющий рыцарь на белом коне. И премудрый маг не явится в огненном столбе, чтобы отвязать ее. Все. Это – смерть…

Перед глазами девушки пробегала ее короткая жизнь. Вязанка трав под потолком хижины. Ее детский еще голосок: «Тетя Мафья, а оборотни взаправду бывают?» – «Бывают, солнышко, и взаправду бывают». – «Вот бы мне одного встретить!» – «А тебе-то он зачем?» – «Интересно ведь, какие они? А вдруг совсем-совсем не злые?»

Нож, свистнув в воздухе, вонзается прямо в центр мишени. Голос дядьки Шарапа: «Молодец, светлячок. Ловко! Теперь двумя сразу попробуй».

Деревенская улица. Стайка ребятишек, метнувшаяся врассыпную при ее приближении. «Ведьма, колдунья – злючка и лгунья!» Детская обида, слезы на глазах. Один – не побежал. Застыл посреди улицы, в глазах – страх и любопытство. «А ты что не побежал?» – «А я тебя не боюсь. Я вообще никого не боюсь». – «А вот я тебя как заколдую!» – «Не… Ты не умеешь. Ты еще маленькая». – «А зовут тебя как, герой?» – «Добрел». – «А меня – Лани…»

Ночное болото. Свистящий шепот упыря. Серебряный нож в руке. «Я не в твоей власти. Убирайся!» Тоскливый вой волка, почуявшего свою смерть. «Не бойся меня, серенький. Я не причиню зла. Давай-ка освободим лапку и перевяжем… Тише, не рычи. Будет больно, но ты потерпишь, правда? Ты же сильный и храбрый, да? Чапа, хороший…»

Хворост уже полыхал вовсю. Неторопливо занимались сухие дрова. Почти не было дыма, этого последнего милосердия для ведьм. Странно: она чувствует жар, обжигающий жар огня, но боли нет.

– Гори, ведьма! Гори, мерзкая тварь!

Как отвратительны эти оскаленные морды. «Оставаться людьми». И это – люди?

«Тетя Мафья, а как приворотные чары делать?» – «А вот об этом, девочка, тебе рано знать. Да и ни к чему». – «А почему?» – «Не дают они того, что в них ищут. Подобие любви дают, а самое любовь – убивают. Не нужны они тебе. Ты у меня вон какая красавица – к чему тебе приворот?» – «Да-а, а вон все девчонки целуются, а меня мальчишки стороной обходят». – «Значит, нет твоего суженого среди них. Подожди его, он появится. Только жди крепко!»

Поляна грибов. «Ищи, Чапа! Вот такие грибы – ищи!» Серый волк стрелой срывается с места. «Ой, какой же ты смешной, Чапа! Я говорю, грибы ищи, а ты мне зайца принес… А, ты, наверное, считаешь, что он вкуснее, правда? Ай! Не смей лизаться! У тебя же морда в крови! Ну не обижайся, Чапа, хороший…»

«А давай на спор, что я нашу реку переплыву!» – «Слушай, Добрел, а зачем – на спор?» – «Я докажу тебе, что я могу!» – «Да верю я, верю. Ох и дурачок же ты! Лета бы, что ли, сначала дождался…»

Пролетающий где-то вдалеке, над горами, дракон. Маленькое сердечко, подпрыгнувшее в груди. «Смотри, Добрел! Смотри, какой красивый! Почему люди их так боятся?» – «Потому что они злые». – «И вовсе и не злые! Смотри, какой красивый!» – «Ну и что, что красивый?! У него пасть – во! Когти – во! И огнем плюется! А у людей что?» – «А у людей – хитрость, коварство и подлость. Что против этого зубы и когти?» – «Не подлость и коварство, а – разум!» – «Уверена, что драконы считают по-другому!»

«Знаешь, Чапа, а мы вчера с Добрелом видели дракона. Такой красивый, серебристый! Да не Добрел серебристый, башка лохматая! А дракон. А Добрел – это мой друг. Такой же, как ты, только совсем не похож. Чапа, хороший, ты же все понимаешь, да?»

Огонь уже окружил Лани. С сухим треском занялось платье, еще недавно – предмет восторгов и гордости. Огненные язычки плясали около лица. Странно, но боли она не чувствовала. Казалось, огонь не жег, а ласкал ее тело. И еще более странно – на лицах толпы она видела уже не жажду смерти. Растерянность. Похоже, они опомнились, как после пьяной драки. Поняли, что сотворили. Завтра в глаза друг другу смотреть не смогут. Только ей-то что с того? Для нее уже не будет никакого завтра. А стыд – он глаза не выест…

– Гори, ведьма! – Да и откуда у них стыду-то взяться?

«Смотри, дядька Шарап, это – Чапа». – «Это волк!» – «Нет, не тронь его! Он друг!» – «Это зверь, девочка. Дикий зверь. Он не может быть другом. Отойди, дай мне выстрелить!» – «Нет! Беги, Чапа! Беги». Толчок под руку. Стрела уходит высоко вверх. Серая молния исчезает в лесу. «Зачем… Зачем? Он же… хороший». – «Однажды он перегрызет тебе глотку, твой хороший». – «Никогда! Он – друг!»

«Добрел, это Чапа. Он мой друг». – «Ты что, с ума сошла? Это же волк!» – «Ну и что?» – «Он тебя съест!» – «Нет. Он же друг. Ты ведь меня не ешь?» – «Я – человек! А он – волк. Он же не понимает!» – «Чапа все понимает. Ты что, его боишься?» – «Конечно, нет! Я… Знаешь, если честно, да. Боюсь». – «Не бойся. Чапа, это – Добрел. Он – друг. Понимаешь?» Огромный волк обнюхивает протянутую руку мальчишки. Потом осторожно, чтобы не напугать, подставляет под нее массивный лоб. «Можешь погладить. Он тебя не тронет. Он знает, что ты – друг». Тонкая мальчишечья рука, чешущая волку надбровья. Тихий неуверенный смех. Искры счастья в глазах человека, поборовшего свой страх и нашедшего друга.