Неизвестная переменная, или О роли личности в истории
Шрифт:
— Ты не сможешь убежать от себя, — прокричал мужчина вслед, но догонять не стал.
* * *
Протаскавшись по лесу больше часа, Ри вновь вышел на знакомую поляну. Риддл сидел, облокотившись на спину его двойника, и, казалось, спал.
— Я же говорил, что от себя не убежишь, — проговорил он с закрытыми глазами.
— Убирайся! — но мужчина в ответ только рассмеялся.
— Глупый мальчишка, когда же ты поймешь, что это неизбежно — прими мою память, позволь мне жить.
— Нет!
— Детеныш,
— Я никому ничего не должен, — огрызнулся Ри, — тем более тебе, убийца.
— Значит, у нас с тобой гораздо больше общего, чем тебе кажется — убийца.
— Это была война.
— Ошибаешься. Для тебя война стала лишь поводом отомстить. Твоя ненависть, наконец–то, нашла выход.
— А если и так, то что? Мир без тебя стал лучше!
— Ты в этом уверен?
— На все сто.
— Какой же ты еще ребенок, Гарри — максималист. Не видишь дальше собственного носа.
— А не пошел бы ты на хрен, дядя?
— И это все твои аргументы? Ты никогда не избавишься от меня.
— А я постараюсь.
— Глупец!!! — разъярился Риддл. — Упрямый мальчишка!!! Придя, ты сам отдал себя в мои руки.
Мужчина подошел к, застывшему на краю поляны, Ри и, вытянув руку, коснулся плеча юноши. Резкая боль хлестнула по нервам, заставив колени подогнуться — Гарри упал на душистую мягкую траву, судорожно хватая ртом воздух. И словно через пелену тумана донесся до него голос Риддла:
— Знаешь, Гарри, — проговорил он, — нервы проводят боль. Человек может выдержать любую боль. Если ты не хочешь по–хорошему, то будет по–плохому: боль станет неотъемлемой частью твоего бытия, и когда ты больше не сможешь терпеть, ты сам придешь ко мне.
— Никогда! — прохрипел Ри.
— Придешь, — улыбнулся Том, — у тебя просто не останется другого выхода.
Присев на корточки рядом с юношей, Риддл вновь прикоснулся к нему.
Сознание полыхнуло багрово–алыми сполохами, перед глазами замелькали цветные круги, а затем вновь пришла боль. Она нарастала и нарастала, подобно волне, и Ри, не выдержав, закричал.
* * *
Сириус не знал, что делать. Гарри должен был принять свою анимагическую форму, а вместо этого крестник сидел на полу, уронив голову на грудь и ни на что не реагировал.
Лорд Блэк знал, насколько опасно прерывать такой транс, поэтому, боясь что–либо предпринять, расхаживал вокруг крестника.
Вдруг ситуация резко изменилась — Гарри запрокинул голову и, упав на пол, забился в судорогах.
Подскочив к Ри, Сириус подхватил крестника и попытался привести его в чувство, но ни заклинания, ни холодная вода, ни пощечина — ничего не помогало.
И тут в дверь постучали — раздался детский голос:
— Профессор Блэк, можно войти? — в приоткрывшуюся дверь просунулась девичья мордашка. — Я хотела спросить…
— Быстро беги к директору! — перебил ребенка Сириус. — Зови его сюда!
Девочка забыла, зачем пришла, и, застыв на месте, во все глаза рассматривала тело, скрючившееся на полу.
— Бегом!!! — прикрикнул Блэк, и девочка, тонко ойкнув, убежала.
Посмотрев
на крестника, Сириус начал было успокаиваться — судороги, кажется стали проходить, но затем беспомощное тело выгнулось дугой, грозя порвать мышцы или сломать позвоночник. А несколько секунд спустя с искусанных губ сорвался хриплый вой.Не зная, чем помочь, мужчина попытался прижать крестника в полу, чтобы он не навредил сам себе, а в голове у него билась только одна мысль: «Все обойдется, все будет хорошо». Сириус и сам не знал, когда стал повторять это вслух, словно мантру.
Казалось, прошла вечность, прежде чем хлопнула дверь кабинета, возвещая о том, что пришла помощь.
В помещение черным вихрем ворвался директор.
— Северус, — почти прошептал Блэк, подняв на него беспомощный взгляд.
Бросив взгляд на корчащегося на полу юношу, Снейп, направив на него палочку, бросил:
— Petrificus Totalus, — и как Сириус сам об этом не додумался? — Что произошло, — выдохнул он.
— Урок анимагии, — отозвался Блэк, — магический транс.
— Заклинания пробовал?
— Да. Enervate не помогает.
— Нужно отнести его в больничное крыло — Поппи лучше нас знает, с чем это может быть связано.
Вдруг юноша вздрогнул, и заклинание, наложенное директором, спало. Ри застонал, и к нему с двух сторон бросились взрослые:
— Гарри! — воскликнул Блэк. — Что случилось? Как ты?
Взглянув на крестного, юноша только и нашел в себе силы, чтобы едва заметно кивнуть, прежде чем провалиться в темноту.
* * *
— Я такого никогда не видела, директор, — заговорила мадам Помфри, как только закончила осматривать Гарри, — у него нет никаких повреждений, но очень сильное нервное истощение вкупе с повышенной протуберативной активностью[1] магического ядра.
— Что? — не понял Драко, который тоже пришел в больничное крыло, как только услышал, что герой опять попал в неприятности. Кстати говоря, от Гермионы услышал.
— Это когда избыток магической энергии хаотично выплескивается и дестабилизирует общее состояние энергообмена организма, — пояснила колдоведьма.
— У вас есть предположения, что стало тому причиной? — спросил директор.
— Боюсь, что нет, — вздохнула она, — на моей практике я впервые встречаю такую сильную аномалию. Обычно это случается у детей в возрасте где–то до 10 лет, да и то не в столь ярко выраженной форме.
— Вы говорите, следов нет, — заговорил Сириус, — но у него были судороги, он кричал. Это тоже объясняется аномалией?
— Я ничего не могу сказать точно, профессор, — отозвалась мадам Помфри, — я просто не знаю. Сейчас состояние мальчика нормализовалось — подействовали зелья, но ему еще придется провести у меня под наблюдением несколько дней.
* * *
— И что? Ни у кого никаких мыслей? — спросил Драко.
В кабинете директора собрались Гермиона, Сириус, Малфой и сам директор.
— Мысли–то есть, вот только к делу они не относятся, — анимаг потер лицо ладонями.