Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Издалека донеслась песня – в лагерь возвращались роты. Бесстужев заторопился: надо было отвести взвод в столовую и ехать на вокзал провожать Дьяконского.

* * *

В этот вечер долго горел свет в землянке полкового комиссара Коротилова. Давно прозвучал сигнал отбоя, затих лагерь, давно спали уставшие за день красноармейцы и командиры, а комиссар все еще сидел за дощатым столом, писал очередное политдонесение. И не столько писал, сколько думал.

Разговор с Бесстужевым взволновал Коротилова. Собственно, лейтенант не сказал ему ничего нового. Комиссар и сам знал о том, что за Бугом сосредоточиваются немецкие войска, что на границе неспокойно, что почти каждый день появляются над нашей территорией фашистские самолеты. Бесстужев только лишний раз напомнил ему об этом.

Надо было принимать какие-то серьезные меры. Но в штабе округа будто не замечали того, что происходит на границе. Воинские части занимались обычными мирными учениями. Коротилов уже сообщал о слухах среди жителей города, о том, что эти слухи проникают в войска. Писал, что в полку большая недостача личного состава, мало автоматов и радиостанций. Но его донесения попадали, вероятно, к равнодушным людям и оставались под сукном. На одном из совещаний Коротилову даже намекнули: не следует сгущать краски. И вообще, полковой комиссар должен, дескать, думать о своих делах, у него достаточно их в своей части. Об остальном позаботятся те, кому следует.

Нет, с этим Коротилов не мог согласиться. Партия учила его другому. Коммунист отвечает за все, с чем ему приходится сталкиваться. Он не может быть равнодушным. Выполняю, мол, свою работу, и ладно. Так мог рассуждать только беспринципный делец, а не большевик.

Смело вскрывать недостатки, прилагать все силы для исправления их – вот обязанность каждого члена партии и просто каждого порядочного человека. Надо смотреть правде в глаза – об этом говорил Владимир Ильич Ленин. И сам он всегда поступал именно так.

В этот вечер, составляя политдонесение, Коротилов снова, в который уж раз, вспоминал осенние дни 1919 года. В Москве голод и холод. Нет продовольствия, нет топлива. Остановились заводы. Редко отходят от вокзалов поезда. Изношенные паровозы с трудом тянут старые, расхлябанные вагоны.

Над страной нависла смертельная угроза. Деникин взял Орел. Юденич шел к Петрограду. Революция напрягала все силы, чтобы остановить и отбросить врага.

16 октября перед зданием Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов выстроились на улице коммунисты Ярославской и Владимирской губерний, мобилизованные партией для укрепления Красной Армии. Коротилов, тогда еще молодой парень, стоял на левом фланге, сжимая винтовку.

На балкон вышел Ленин. Он поднял руку. Стихли приветственные крики. Шеренги замерли в напряженном молчании.

Да, Владимир Ильич не боялся правды, какой бы горькой она ни была. Он без обиняков оказал, что положение чрезвычайно тяжелое. Партия обращается к сознательному пролетариату и крестьянству с призывом стать грудью на защиту своих завоеваний.

Краткой была в тот раз речь Ленина. Но его горячие, полные революционной страсти слова помогли коммунистам глубже осознать свою ответственность, поверить в победу своего дела.

Коротилов воевал под Орлом и под Харьковом. Потом послан был для политической работы в Первую конную армию, в которой и прослужил до конца гражданской войны. Два десятка лет прошло с той поры. Кажется, не такой уж большой срок. Но за это время на глазах комиссара неузнаваемо изменились вооруженные силы страны.

В дырявых шинелях, иные в лаптях, с одними винтовками громили красноармейцы белую гвардию. А теперь многие из этих красноармейцев окончили училища и военные академии, сами командуют полками и дивизиями. Тысячами танков и самолетов располагает Красная Армия. И с каждым годом, с каждым месяцем стремительно растет ее могущество. Совсем недавно начали поступать на вооружение новые танки, новые истребители. Их еще немного, но это – первоклассная техника, о которой двадцать лет назад можно было только мечтать.

Правда, в последние годы случалось и такое, что настораживало Коротилова, вызывало тревогу. Комиссар не мог поверить, что те десятки и сотни командиров, которые подверглись репрессиям, были врагами народа. Ведь в большинстве своем это старые коммунисты, делом доказавшие свою преданность. Но, может быть, Коротилову не все известно о них? Может, и, правда, существовали тайные враждебные организации? Странно. Очень странно все это было. Во всяком случае комиссар знал, что ложь не живет долго: рано или поздно правда восторжествует.

Но не это было главным. Отдельные люди, какой бы пост они ни занимали, могли допускать просчеты и ошибки. И в то же время партия, созданная Лениным, хранившая революционные традиции, шла верным путем. Ее вел коллективный разум миллионов большевиков.

Сам Коротилов поступал всегда только так, как подсказывала ему партийная совесть. Сейчас на границе – грозовая предвоенная атмосфера. И его долг, его обязанность писать об этом, требовать, чтобы войска были приведены в боевую готовность. Такие сигналы наверняка поступают и из других мест, от других политработников и командиров. Комиссар надеялся, что в штабе округа прислушаются к мнению тех, кто находится на передовом рубеже.

…Коротилов поднялся по ступенькам и несколько минут постоял у входа в землянку, вдыхая прохладный ночной воздух. Потом возвратился к столу, еще раз прочитал свое донесение. Все в нем было правильно. Комиссар стряхнул перо и размашисто подписался под текстом.

* * *

Всю весну 1941 года в районы стратегического развертывания, к западным границам Советского Союза, выдвигались полностью укомплектованные, готовые к наступлению немецкие дивизии. Это была сильная и гибкая армия, хорошо вооруженная, имевшая опыт боев в Польше и Франции, в Норвегии и Греции. Солдаты и офицеры были убеждены, что перед ними не устоит ни один противник, что русские побегут от них так же, как бежали французы и англичане.

В общей сложности сто девяносто немецких дивизий и дивизий их союзников передвигались на восток. Скрыть от русской разведки сосредоточение такой огромной массы войск было, конечно, невозможно. Чтобы ввести в заблуждение советских руководителей, был пущен слух о том, что сосредоточение войск является крупнейшим мероприятием для маскировки высадки в Англию.

Начать кампанию в России планировалось в мае, но непредвиденные обстоятельства помешали этому. Только что закончилась война в Югославии, и часть войск еще находилась в пути. Да и весна выдалась поздняя, широко разлились реки, на лугах стояла вода, набухли болота. До самого конца мая грязь на дорогах затрудняла движение.

Задержка беспокоила Гудериана. Он боялся, что русские осознают нависшую угрозу, примут необходимые меры, и тогда фактор внезапности будет потерян.

14 июня Гудериана вызвали в Берлин, в ставку Гитлера. Здесь собрались все командующие группами армий, армиями и танковыми группами. В обширной, но довольно мрачной приемной с узкими окнами толпились фельдмаршалы и генералы, сдержанно переговаривались. Явились в парадных мундирах, со всеми наградами. На лицах – торжественная серьезность.

Гудериан и командир 3-й танковой группы Гот, небольшого роста, худощавый генерал-полковник с крупным висячим носом, остановились недалеко от двери. Гейнц ценил опыт и солдатскую прямоту коллеги, но по натуре они были совершенно различными людьми, их давнее знакомство так и не переросло в дружбу. Импульсивный, порывистый Гот любил повеселиться, охотно присутствовал на кутежах молодых офицеров. Это отталкивало от него сдержанного, сухого Гудериана, рассуждавшего логично и трезво. Гот считался вторым после Гудериана специалистом массированного использования танков, и Гейнц в глубине души опасался, как бы коллега не подсидел его, не захватил себе пальму первенства.