Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.

11 сентября, в воскресенье, казалось, что все успокоилось. В саду организовали гуляния строителей. Рабочие подходили к Степаненко, выслушивали его обещания и миролюбиво расходились. В общежитие отправили члена партии, который попытался убедить людей выйти в понедельник на работу и прекратить волынку. Никаких эксцессов в этот день не было, и начальство несколько успокоилось. Впоследствии бюро Кемеровского горкома КПСС, разбирая ход событий, «указало», что заместитель начальника управления КГБ «проявил беспечность и не знал, что делалось среди рабочих накануне массовых беспорядков». [292]

292

Там же. Л. 6.

Пока власти тешили себя надеждой на мирное урегулирование конфликта, рабочие уже обрели неформальных лидеров, которые занялись подготовкой стачки. Один из них, уроженец Таджикистана, узбек по национальности, имевший всего два класса образования и работавший бригадиром, ездил к своим знакомым из числа бывших солдат строительного батальона. Вернувшись в общежитие, он рассказал, что они 12 сентября не выходят на работу и все направляются в трест требовать увольнения с работы. Призывал рабочих поддержать своих товарищей и не выходить на работу. После этого трое бывших солдат направились в стройгородок и распространили это сообщение среди всех рабочих, также призывая их к стачке. [293]

293

ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 67 201. Л. 22.

Утром 12 сентября, в понедельник, на дверях одного из общежитий была обнаружена анонимная полуграмотная прокламация: не выходить на работу, а идти к зданию треста для решения вопроса о демобилизации с «высшим начальством с министерства строительства». [294] Степаненко так описывал события этого дня: «А в понедельник пришли в кабинет, побили стол, графин, кричали: „Когда нас отпустишь?“… Я стал говорить, что вот есть решение правительства, предложил записать себе номер, но дать его я вам не могу, так как оно секретное. Затем говорю, что есть такое решение и в облвоенкомате… Тут военком говорит: „Что вы их мне привели?“. Я ему говорю: „Я не вожу, а они меня водят“. Он опять сказал, что это не мои солдаты, и мы никакого отношения к ним не имеем, и мы никакого права не имеем их привлекать, служащие твои, и как хочешь, так и делай. Потом, когда они начали переть, лезть, он начал звонить в гарнизон, чтобы прислали войско. Я говорю:, не делайте этого, ведь это не полтысячи, не двести человек, это же две-полторы тысячи. Я говорю: я к ним пойду, я не боюсь.

294

Там же. Л. 30.

Вопрос: Где он с ними говорил?

Ответ: Он с ними говорил из окна второго этажа. Я вышел во двор и говорю: „Пойдемте в клуб“. Здесь начались выкрики: „Дайте генерала!“ Я говорю: я генералом не распоряжаюсь. И все мы, полторы тысячи человек, прямо пошли в клуб. Я позвонил по телефону в трест, к нам приехал наш парторг Семенов, приехал начальник политотдела — полковник. Там начали разговаривать, я объяснил, что я сообщил в Москву, должны приехать из главка, давайте разойдемся, выйдем на работу. А завтра нужно будет машины, я дам… и будет какая-то ясность… Слушать они не хотели, но разошлись». [295]

295

Там же. Л. 18–19.

Вечером того же дня прилетел из Москвы начальник управления по строительству в районах Сибири Министерства строительства СССР («Сибстрой»). А 13 сентября, во вторник, рабочие, около 2000 человек, собрались у здания треста. Места для всех в клубе не было, и митинг переместился на стадион. Туда же прибыли представители обкома и горкома партии, областной прокурор и военный комиссар, заместитель начальника областного управления КГБ, прилетевший из Москвы начальник «Сибстроя» и управляющий трестом Степаненко. Они попытались «разъяснить» распоряжение правительства. Сначала рабочие слушали спокойно, но когда, вопреки их ожиданиям, руководитель «Сибстроя» опять повторил, что срок им продлен до 1 апреля, поднялся шум. Начальство с этого момента потеряло контроль за ситуацией. Рабочие стали выходить на трибуну и читать «гарантийные письма», обещавшие демобилизацию вместе со сверстниками. Успокоить их обещаниями не удалось. Официальный митинг был сорван.

«Все бросились ко мне, — рассказывал Степаненко, — начали матом: „Так ты распускай“. Один толкнет, второй толкнет, а потом они окружили и говорят, что нужна кровь. Потом они меня толкнули, я ПОДНЯЛСЯ, ОНИ меня ударили ПО голове j потом под бок, потом по ногам. Затем они меня обыскали, они думали, что решение правительства у меня. У меня был партийный билет. Посмотрели его и положили в карман плаща. Потом они говорят: „Где решение?“. Я говорю: „У меня в тресте“, — и повели меня к тресту. Когда меня вели, я помню, что один черный человек стоял около меня и защищал, он говорил: „Убивать не надо“. А тут такой маленький с ножом лез ко мне, а тот, который меня защищал, его тоже ударил. Меня повели к тресту, я посидел и чувствую, что я теряю сознание. Там они кричат: „Давай приказ“. Я говорю: „Этот приказ не будет иметь силы. Я не могу отменять приказы правительства…“ Потом они все навалились, я чувствую, что уже все. Я говорю: „Военкомат же вас не отпустит“. — „Ну, тогда мы распорем толстый живот генералу“. Когда я подписал приказ, они говорят: „Ну, начальник хороший, несите вина, будем поить“…»

Вопрос: Какие вам помнятся выкрики, заявления из толпы по вашему адресу и вообще?

Ответ: Из толпы я слышал возгласы и крики, что это демонстрация будет известна в Америке, что „сила, которая вооружена одной идеей, чтобы противостоять, такой силы нет“. Милиции не давали подходить. Какой-то подошел ко мне в штатском, они говорят: „Это шпион, гоните всех этих шпионов“. Вытолкнули его. В основном требовали, что надо крови, тогда быстро решение из Москвы придет, во всяком случае, они требовали — убить». [296]

296

Там же. Л. 19–21.

В конце концов, Степаненко потерял сознание и был доставлен в больницу, А толпа, получив «приказ», постепенно успокоилась.

По сравнению с обычными беспорядками и волнениями события в Кемерово отличались довольно высокой самодисциплиной участников. В толпе явно чувствовалась сдерживающая сила, не допустившая бессмысленной крови и человеческих жертв — несмотря на провокационные выкрики и призывы. Участники волнений не занимались обычными в таких случаях грабежами и погромами. Материальный ущерб поражает мизерными для такого большого числа участников размерами.

У стачечников была своя доморощенная идеология, основанная на коллективной солидарности некриминального типа, уверенности в силе объединенных справедливой идеей людей. В то же время в мотивах действий участников стачки присутствовала знакомая российским властям еще со времен крестьянской реформы 1861 г. идея о «поддельной грамоте» и нерадивых чиновниках, исказивших волю высшей власти, в данном случае — маршала Жукова.

КГБ, несмотря на все усилия, так и не удалось обнаружить в действиях участников беспорядков даже намека на «антисоветскую агитацию». Участники волнений в Кемерово готовы были ждать (и ждать достаточно терпеливо), когда, наконец, придет «правильная бумага» из Москвы. Выкрики о том, что происшедшее станет известно в Америке, похожи на подсознательную попытку «пристыдить» власть: что о нас подумают «империалисты»?! Московское руководство, со своей стороны, решило в этом случае пойти на компромисс с «народом» и поддержать репутацию доброго и справедливого ЦК. 300 агитаторов, направленных в трест «для проведения политработы» не уставали повторять: «имеется распоряжение правительства о демобилизации их с 1 декабря 1955 г.» [297] Целых четыре месяца «бунтовщики» у «начальства» отыграли!

297

ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 67 201. Л. 29.

По делу об организации массовых беспорядков в строительном тресте № 96 к уголовной ответственности было привлечено пятеро молодых людей (1931–1932 года рождения). В ноябре 1955 г. Судебная коллегия по уголовным делам Кемеровского областного суда вынесла жестокий приговор. В. П. Михневич был осужден к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 5 лет, А. В. Новгородцев — к семи годам с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 3 года, А. Д. Диденко — к 6 годам с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 3 года. Длительные сроки получили Т. Кулахматов и И. И. Сивчук. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в процессе пересмотра дела выяснила, что никто из осужденных ни 10, ни 11 сентября в беспорядках и погроме не участвовал, вооруженного сопротивления не оказывал, тем более не был организатором и руководителем волнений. 24 февраля 1956 г. приговор Кемеровского областного суда был отменен, деяния, осужденных переквалифицированы, а сроки лишения свободы снижены. [298]

298

См.: Коновалов А. Б. История Кемеровской области в биографиях партийных руководителей (1943–1991). Кемерово: Кузбассвузиздат, 2004. С. 152.

Спустя месяц отголоски кемеровских событий донеслись до Киселевска — небольшого городка в той же Кемеровской области. Тридцатишестилетний Иван Трофимович Жуков — заместитель начальника Киселевского городского отдела МВД по политической части, член КПСС, участник Великой Отечественной войны, имевший боевые награды, сформулировал бессознательно мучившую «бунтовщиков» мысль о «неправильном коммунизме» и несправедливостях власти. Добропорядочный советский гражданин под впечатлением событий в Кемерово написал, расклеил по городу и отправил в ЦК КПСС несколько листовок: