Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

— Вот теперь слушай, — сказал первый (кличка Ричард; подлинное имя не известно никому; явно не англичанин — слишком громаден и раздрызган).

Ричард прибавил рычаг громкости диковинного приемника; женщина стонала, кричала что-то быстрое; мужчина постоянно, словно заклинание, повторял: «чувствуешь меня, а?», «чувствуешь меня, а?». Женщина, продолжая стонать, закричала: «Да, Чарльз, да!»

— Никакой он не Чарльз, — заметил Ричард, — это Дин, легавый из Лондона... За ним и его контактами установить постоянное наблюдение в Лондоне... Хочешь громче?

— Не надо, я и так бабу захотел до ужаса.

— Мастурбируй, Ганс, мастурбируй... Посла сорока это даже полезно, массаж простаты, аденомы не будет...

Они замолчали, потому что Дин, которого записали, слышимо отвалился, сразу же чиркнул спичкой, раскурил сигарету, затянулся...

— Где ты сунул записывающее устройство? — удивился Ганс.

— Ему в задницу... Сейчас будет самое главное, слушай... Ганс

приблизился к лицу Ричарда, потерся носом о его потную

щеку:

— Хочешь, я тебя полюблю?

— Слушай, — повторил Ричард.

Женский голос был уставшим, но безмерно счастливым, колокольчато-поющим: «Дин, ты спрашивал, когда они повернут в русский порт? Завтра». — «Да? Откуда ты все знаешь, Лейла?»

Алекс Мос, президент фармакологической фирмы — седовласый дедушка, божий одуванчик, — тяжело обвис на трибуне международного конгресса врачей:

— Наша фирма «Мос и братья», которую я имею честь возглавлять, — одна из крупнейших фармакологических фирм в Европе, — понесет громадные убытки, если мы исключим наркологические элементы из ряда лекарственных препаратов. Мы, тем не менее, готовы пойти на это, потому что угроза гибели человечества от вторжения наркотиков стала реальностью. Я предлагаю всем фармакологическим фирмам последовать нашему почину!

Овация в зале была шквальная, нарастающая волнами: Мос неловко поклонился и начал шатко сходить с трибуны; его поддержали два рослых секретаря, снесли в зал на руках...

Москва, таможенная инспекция.

— Мистер Петров, наша агентура убеждена, что груз для фирмы «Роу» вышел из Бомбея. Хочу надеяться, что вы сочтете целесообразным наше сотрудничество в этой операции.

— Мы готовы, — ответил Петров. — Могу задать несколько вопросов?

— Да, сэр.

— Какова мера уверенности, что в контейнеры действительно заложен гашиш?

— Есть показания двух достаточно надежных осведомителей: их информация была всесторонне проверена агентом Дином. — Грэйв чуть обернулся к тому, с кем прилетел, — молодому еще, очень худому мужчине с битловской прической; галстучек затянут тоненьким узелком; высокий, туго накрахмаленный воротник рубашки делал его шею какой-то беззащитно-цыплячьей.

— Я купил девку, которая спит с человеком из индийского клана, — голос у Дина был тонкий, высокий, чуть цепляющий на согласных. — Более того, — он улыбнулся (только сейчас Петров заметил, какой этот Дин веснушчатый; любопытно, почему веснушчатыми бывают только молодые люди?), — чтобы верить ей, мне пришлось пойти на жертву — я влюбил ее в себя. А в кровати, как свидетельствует опыт разведки, врут редко. Она мне и сказала, что теплоход «Манчестер» в Индийском океане получит радиограмму об изменении курса: поступит приказ зайти в Ленинград вместо Стокгольма. Она будет держать меня в курсе всех событий, мы — на связи...

— Контригры против вас не предполагаете? — спросил Петров. — Иногда и в кровати лгут...

— Лейла не врет, — убежденно ответил Дин.

Б о м б е й.

— Лейла! — кричала девочка, шлепая коричневыми ножонками по белому песку безбрежного, солено-ветряного пляжа. — Лейла, погоди!

Лейла обернулась; лицо ее было прекрасным; абсолютная гармония точеного лица и стройной фигуры; глаза у нее были длинные, нереально красивые.

— Маленькая, сейчас штормит, вдвоем кататься на серфинге опасно... А завтра я возьму тебя, ладно?

Она встала на серфинг, натянула на себя сине-красный парус и пошла на волну.

Лицо ее стало огромным и близким, казалось, можно слизнуть брызги с чуть приоткрытых губ.

Ганс еще теснее вжался в приклад винтовки с оптическим прибором, поудобнее устроился на палубе яхты, упершись ногами в рубку.

— Господи, прости меня, — прошептал он. — Жаль, что она та кая красивая.

Он любовался ею еще мгновенье, а потом нажал на спусковой крючок.

М о с к в а.

По улицам несся рафик — с синей вращающейся лампой тревоги, включенной сиреной — под красные сигналы светофоров, обгоняя все машины.

Красное-синее, синее-красное, у-ааааааа-у-аааа, — тревога, горе, слезы, дело...

Ольга Лыскова, голубоглазая, молоденькая совсем, лицо как у школьницы, поэтому, видимо, не вытаскивала сигарету изо рта и, придерживая плечиком трубку телефона, записывала что-то в блокнот.

— Только, пожалуйста, пусть бригада не прикасается к шприцу, — сказала она. — Мы должны первыми взять анализ на состав наркотика. Кто я? Лыскова, инспектор следственного управления гостаможни... Нет, я уже в дороге, сейчас буду...

— А ты куда прешь? — хмуро спросил ее милиционер из оцепления: труп юноши обнаружили в кабине туалета, милиционер не видал ту спецмашину, из которой она только что выскочила со своим плоским чемоданчиком.

— Я из следственного управления... Милиционер оглядел ее и, усмехнувшись, заметил:

— Ты косички заплети, управление... Документ где? Лыскова ощупала карманы, посмотрела в сумочке, — документа не было.

— Поглядите, — сказала она, открыв свой плоский чемоданчик. — Это разве не документ?

Милиционер на пробирочки, щеточки, лупы смотреть не стал, повторив со скучающим безразличием в голосе:

— Документ предъявите, женщина.

Лыскова аккуратно закрыла свой лакированный дипломат, — явно импортный, мы такие не умеем, ахнула, в ужасе схватилась рукой за щеку, крикнула:

— Что это?!

Милиционер шарнирно обернулся, Лыскова мгновенно бросилась по лестнице вниз, страж погрохотал за нею, не обращая внимания на то, что десятки зевак побежали, толкая друг друга, следом за ним. Он схватил Лыскову возле майора из угрозыска.

— Вы что, с ума сошли? — спокойно поинтересовался тот. — Это инспектор Лыскова из...

— У нее документов нет! Обманом, понимаете, — в поостывшем, обидчивом запале прокричал милиционер.

— Наведите порядок, — сказал майор сухо. — Попросите любопытных подняться наверх, трудно работать... Воняет, ясно вам? — Лысковой улыбнулся: — Ничего не попишешь, инстинкт гончей... Если бы мы могли платить ему столько, сколько платит муниципалитет Лондона, его место занял бы выпускник университета... И назывался бы он «констеблем», вполне престижно... Пошли, мы не трогали шприц...