Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

Лыскова опустилась перед трупом, тот самый юноша, что убил песика в парке: льняные крупные кудри, рука исколота, наркотик, видимо, был не той консистенции.

Подняв шприц профессионально-бережным жестом, она вышла из кабины, поглядела на свет, он был тусклым, словно в тюрьме; нет ничего страшнее наших туалетов, подумала она; ругают кооператоров, которые берут двадцать копеек; не жаль пятьдесят уплатить, чтобы чувствовать себя человеком и в сортире, — кстати, сколько времени мы проводим в сортире, любопытно подсчитать...

— Препарат, судя по цвету, индийский, — сказала она майору. — Будете снимать пальчики?

— А куда денешься, форма есть форма... Хотя убийства здесь наверняка не было.

— Наркомания — это убийство.

Майор кивнул:

— Это из «Пионерки»? Молодец, цитируйте чаще, популярная газета.

— Только не пролейте остаток, — улыбнулась Лыскова, — вы живете формой, я — содержанием.

— Присаживайтесь, товарищи, — сказал Петров, кивнув на стулья возле длинного стола заседаний.

Генерал Романенко и Лыскова устроились друг против друга. Петров закрыл папку, отошел к сейфу, спрятал документ, сел во главе стола:

— Товарищ Лыскова, из следственного управления, — Петров представил Ольгу, словно бы ответив на недоумевающий взгляд Романенко. — Она воспитывалась с родителями в Вашингтоне, абсолютное знание английского...

— А... Представители золотой молодежи, — усмехнулся Романенко.

— Платиновой, — поправил Петров. — Ее батюшка был шофером-механиком посольского гаража. Золотыми мы называем детишек номенклатурных работников... Наших с вами... А товарища Лыскову я позвал потому, что решил ее ввести в комбинацию с англичанами.

Романенко усмехнулся:

— Они такие же англичане, как я чукча.

— В Англии, — чеканяще заметила Ольга, — понятия национальность не существует, товарищ генерал, там есть лишь одно понятие, не разделяющее, впрочем, подданных: вероисповедание. Они чужды расистской истерии.

— Вы обвиняете меня в расизме? — спросил Романенко.

— Не имею прямых оснований...

Петров закурил:

— Ну что, обмен мнениями начался довольно интенсивно... Продумайте, товарищ Романенко, легенду для Лысковой... Ее надо легендировать... Англичане готовят свою версию, мы — свою...

— Англичане будут знать все подробности? — поинтересовался Романенко.

— Партнеры обязаны знать все подробности. Иначе это услуги, а не партнерство...

Ольга спросила:

— Разрешите и мне закурить, коли вы сами курите?

— Я не курю, — заметил Романенко с холодной улыбкой. Петров

тщательно затушил только что начатую сигарету (курил

«Мальборо»), откинулся на спинку кресла и, не ответив Ольге, обернулся к Романенко:

— Ваши соображения, пожалуйста.

Тот отвел глаза от сигареты, затушенной Петровым:

— Константин Иванович, вы меня неверно поняли... Я спокойно переношу запах табака...

— Лишнее напоминание о том, что сигареты вредны, я воспринимаю с благодарностью, — сухо улыбнулся Петров.

Ольга спрятала пачку «Явы» в карман жакетика:

— Стрессы страшнее сигарет.

Петров положил квадратные, сильные ладони на стол:

— У нас мало времени. Пожалуйста, товарищ Романенко...

— Я бы хотел поговорить с глазу на глаз, Константин Иванович.

— Товарищ Лыскова введена в комбинацию... Какие уж тут секреты...

— Хорошо... В таком случае, если вы считаете это возможным, я скажу мое мнение в ее присутствии...

Петров поинтересовался:

— Вы имеете в виду Ольгу Никитичну?

Не ответив на сдержанно-раздраженный вопрос, но ясно поняв, какой смысл был в него вложен шефом, Романенко продолжал, еще более тягуче, словно бы говорил наперекор себе:

— Я против того, чтобы вводить в операцию нашего человека.

— Причины?

— С противником, — а они все же наши противники, не так ли? — рискованно идти на столь широкие контакты.

— С противниками воюют, — заметил Петров.— С идейным — спорят, ищут истину в дискуссии.

— Эт видит куод эссет бохум, — сказала Ольга, тоскливо глядя на недокуренную сигарету в пепельнице.

— Простите? — Романенко чуть обернулся. — Я недостаточно силен в разговорном английском...

Петров спрятал улыбку в уголках жесткого, но в то же время очень живого рта, — верхняя губа была точным абрисом летящей чайки:

— Это латынь, — пояснил он. — «И увидел, что сделанное — хорошо».

— Сделанное может быть плохо, Константин Иванович. Очень плохо. Англичане хотят работать в ленинградском порту вместе с нами, значит, они увидят наши методы. Думаете, это разумно — расшифровываться перед противником, пусть он даже идейный?

— Их методы лучше наших, товарищ Романенко. У них техника прекрасная, а мы работаем кустарно, по старинке, на ощупь. Им от нас надобно скрывать методы, а не нам... Если это все ваши замечания, то я хотел бы сказать несколько слов перед тем, как придут англичане... Ольга Никитична уезжает в Лондон, как только мы ее оформим — характеристики и прочая формальная чепуха... Вы тоже отправитесь в Англию: как представитель пароходства. И будете работать под крышей морского представительства — у тех есть связь, будем постоянно обмениваться новостями.

— А она? — спросил Романенко, не обернувшись даже к Ольге.

— Ольга Никитична будет работать под руководством англичан, — ответил Петров. — Но в присутствии партнеров называть собеседницу «она» в Англии будет плохо понято, вас перестанут считать джентльменом...

— Так я ж по-русски говорю...

— Дело в том, — отчеканил Петров, — что агент Дин в совершенстве владеет русским...

Ленинград.

Улицы были праздничные, мужчины не очень толкали женщин в автобусе, прижимая к себе букеты мимоз и гвоздик.

— Ольга, почему у вас букеты носят цветками вверх? — спросил Дин, прижатый пассажирами к билетной кассе; к нему то и дело обращались с просьбой оторвать билетик; он смотрел на Ольгу вопрошающе; она переводила.

— Потому что они у нас только-только стали появляться в продаже, не научились еще, не объяснили, как принято...

— Вопрос не в том, как принято... Просто цветы лучше сохраняются, когда их не жмешь к груди... Стебельки не сломаются... Где, кстати, можно купить цветы, я был бы счастлив, прими вы от меня букет...