Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
ФИГАРО. Десять лет слышу.
БОМАРШЕ. Если нет холодной воды, принеси бутыль холодного вина.
ФИГАРО. Так бы сразу и говорили.
Уходит.
Бьют часы. Бомарше считает бой часов, достает из походного сундука пистолет, кладет его на стол и сверху прикрывает куском шелка.
Входит ОГЮСТ ШАРЛЕРУА.
ШАРЛЕРУА.
БОМАРШЕ. На чем вы плывете во Францию?
ШАРЛЕРУА. Я нанял маленькое суденышко, чтобы отгородиться от шпионов Британии: говорят, они стали угощать вином тех людей, которые их интересуют; в вине — снотворное. Выпьешь — уснешь, а они переписывают послание, которое везет нарочный.
БОМАРШЕ. Вас много раз напаивали?
ШАРЛЕРУА. Меня? Да никогда.
БОМАРШЕ. Шарлеруа, я живу в окружении лжи, и это понятно, ибо мне врут мои здешние английские противники. Они обязаны лгать мне, посланцу Версаля, который к тому же не официальное лицо, а шевалье де Норак, представитель «Секрета короля». Ложь врагов, лакеев и торговцев — обычное дело. Но когда лгут друзья, я перестаю верить миру.
Входит ФИГАРО с кувшином вина.
БОМАРШЕ. Фигаро, где ты видел этого досточтимого кавалера?
ФИГАРО. На фрегате. Он там спал, пьяный в дупель.
ШАРЛЕРУА. Я притворялся спящим!
ФИГАРО. Сударь, так притворяться даже актеры не умеют: им если соломкой в носу пощекотать — сразу начинает извиваться, а ведь, бывает, покойника играют. Я же вам щекотал в двух ноздрях, но вы лежали, как дуб, сраженный молнией. (Бомарше.) Вино разбавленное, но лучшего в этом паршивом вертепе не достанешь...
ФИГАРО уходит.
БОМАРШЕ. Я тоже был юным, Шарлеруа, и тоже любил веселье. Но я знал — где, когда и с кем можно веселиться.
ШАРЛЕРУА. Но вы не были в молодости разведчиком, Бомарше! Вы были сочинителем!
БОМАРШЕ. Я только сейчас становлюсь сочинителем, Шарлеруа! В молодости я был бумагомарателем. Я до сих пор стыжусь своей пьески «Севильский цирюльник», как солдат стыдится невинности... Я окунулся в дело лишь для того, чтобы лучше понять людей, ибо нигде, кроме как в интриге, ты не можешь увидеть человека в двух измерениях — таким, каков он с тобой, и таким, когда он пишет рапорт своему монарху о беседе со мною.
«Здравствуйте, мой родной друг, мой талантливый и щедрый Бомарше!» — кидается он ко мне на шею при встрече. А когда мои люди, напоив его, похищают письмо, написанное им монарху, я читаю: «Это алчное, бездарное, похотливое животное Бомарше сегодня, в беседе со мною...» Вам же ясно, мой бедный Шарлеруа? Как ваш шеф, я должен был бы отстранить вас от работы, отобрать шпагу и выслать на родину, чтобы вами занялись в Бастилии...
Но мне
жаль вас — с одной стороны, я все-таки надеюсь на вашу ловкость, с другой — я ненавижу костоломов Бастилии и, наконец, исповедую порядочность. Вы заучите письмо королю наизусть и проговорите его только Людовику — никому другому.Выслушав вас, Людовик спросит: «Где товар?» Ответите, что «товар» в Лондоне, у Бомарше, и скажете, что несчастный Бомарше живет в сарае и пьет разбавленное вино, похожее на (пробует вино) на конскую мочу, и что его с утра и до вечера пытаются перевербовать британские тори, подсылая к нему то несчастных потаскушек, то утонченных поэтов; ему сулят огромные деньги, но Бомарше никогда не изменит Франции.
Нет, скажите — не изменит государю, ибо Людовик утверждает, что он — это и есть Франция. Так пусть же мне пришлют денег, чтобы я мог достойно представлять мой великий народ. Нет, скажите: моего великого государя.
Нет, не говорите государя, потому что я не являюсь его личным посланцем, на основании этого он откажет в субсидии. Скажите — Бомарше в отчаянии; он ест сухой хлеб и принимает агентов в дешевой гостинице. Нет, скажите — в гостинице с тонкими стенами: в соседнем номере слышно все, что здесь говорят шепотом.
ШАРЛЕРУА. Зачем же вы тогда кричите?
БОМАРШЕ. Я не кричу! Я рыдаю!
ШАРЛЕРУА. Но вы прорыдали столько секретов, сколько не могло быть в тех письмах, которые я возил в Париж.
БОМАРШЕ. Шарлеруа, не вздумайте пугать меня: с тех пор как я взял в руки перо, я лишился чувства страха. Запоминайте то, что я вам буду говорить, слово в слово: «Государь! Рукопись книги “Тайные мемуары публичной женщины”, порочащая Двор и известную вам особу, в моих руках. Гнусный сочинитель Тевено де Моранд торговался, как провансалец во время конной ярмарки.
Сначала он вообще отказался встретиться со мной, опасаясь, что я приехал в Лондон с единственной миссией — похитить его. Наконец, мне удалось сплести вокруг него сеть (чему не научит драматургия!), и он согласился передать мне рукопись, в которой множество гнусностей, посвященных самой чистой и умной женщине Франции — нежной мадам Дюбарри.
Он согласился также уничтожить в моем присутствии листки его будущей книги, которая готовится к печати в издательском доме «Борк & Рей».
Но он затребовал тридцать две тысячи ливров и обязательство платить ему пожизненную пенсию, а после смерти содержать его жену. Я молю Бога, чтобы он не добавил пункта о содержании после его смерти прижитых детей, собак и трех сиамских кошек. Если эта сумма будет вручена Моранду, я берусь обратить его в друга Франции — такие люди нужны: он станет смотреть за потомками альбигойцев, подвизающимися в Лондоне.
Государь, я пребываю вашим почтенным слугою. Ваш шевалье де Норак».
ШАРЛЕРУА. Сударь, но весь мир и без рукописи Тевено де Моранда знает, что государь спит с мадам Дюбарри!
БОМАРШЕ. Знание дает слово, Шарлеруа, только слово! Анекдоты умирают, потому что их не записывают! Если появится книга о шалостях нашего монарха, это уже документ — можешь опровергать его хоть тысячу раз! Он есть! Он — вечен!