Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

То есть скандал поставлен во главу угла оценки того или иного произведения искусства.

К сожалению, здесь никто не знает Василия Быкова, скандалы с ним были нашими внутренними, не очень слышными. Никто не знает Александра Бела, Олжаса Сулейменова, а каждый из этих людей пришел со своим словом в литературу. Там их узнают через пять, десять, двадцать лет. Скорее всего через тридцать лет, потому что вещи Быкова о войне — это лучшее в мировой литературе, о нашей войне, естественно.

…Мальчишка в парижском метро ночью: американец с девушкой, которая собирала с прохожих по франку, ударяя в бубен, а он сидел, подложив под себя ноги, и пел песни. Потом, когда я пригласил их пойти выпить кофе, мы с ними долго говорили, и ребята сказали мне очень интересную вещь: «У вас свои проблемы, у нас — свои. Только нам обидно, что вы своих артистов возите и устраиваете им рекламу на каждом углу, а я играю на гитаре, ей-богу, не хуже ваших, а вот бью себе в бубен и голошу в метро. Плохо, наверное, когда слишком опекают, но совсем плохо, когда не опекают вовсе».

Поездка в Марсель. Жил в нашем генеральном консульстве у Саши Купринова, ездил в Монте-Карло, в Монако через Канны. Представился в Бюро прессы, дал свою визитную карточку писателя, попросил подобрать мне документы.

Все документы по Монте-Карло мне были подобраны, с ними еще предстоит разбираться. Потом съездил на легендарный остров Иф на маленьком катерочке, съел в старом порту буябес — лучший рыбный суп Франции, побродил по алжирскому кварталу, отталкивая локтями проституток, которые хва- тают за руки, пришептывая: «я делаю любовь, месье, так, как ее не делают в Париже», и отправился, позвонив предварительно в Мадрид, в поезде второго класса, через Портбу, в Испанию.

В Барселоне меня встретили два шпика, было это довольно нагло, бесцеремонно, водили меня весь день по городу. Бедные люди, запуганный мир. Запуганный и малоинформативный, сказал бы я, потому что если бы они повнимательней ознакомились с моими книгами, то они наверное более спокойно относились бы к моему приезду в Испанию. Ну ладно, Бог с ними.

А Барселона за последние два года изменилась, как изменилась и вся Испания, и изменение это характерно уже в том, что неподалеку от порта, наискосок от корабля Христофора Колумба, поставленного навечно, в Барселоне появилась мемориальная доска на доме: «Здесь жил великий Пабло Пикассо, здесь он начинал работу. Установлена в связи с девяностолетием со дня рождения гениального испанского художника».

Именно здесь, в Барселоне, вспомнил и записал, что даже в Монте-Карло, в маленьком Монте-Карло главная площадь называется «Плас дез арм» — «Площадь оружия», и подумал: им-то пора уже переименовать.

Зашел на Релайо, 28 в известную газету «Авангарди», а на станции купил себе билет на поезд, который уходит в шесть часов вечера в Мадрид.

– Нет ничего ужаснее рекламы костылей для улыбающегося безногого мальчика.

Два шпика вели меня, как дети, играющие в шпиков, от вагона по всему городу, наивно прячась от моих взглядов. Фу-фу.

На Рамба де лос эстудиос, которая идет от площади Каталонии к морю, к Пуэорта де лас пас, все занято продавцами птиц. Голуби жрут еду попугаев, засовывая головы в клетки. А после этой аллеи птиц начинается аллея цветов. А после аллеи цветов начинается аллея книг.

Прошла группка американских хиппи, за ней следовали тридцать молчаливых молодых испанцев с затаенными, но почтительными улыбками на губах.

На Рамбла де капусинос — Гранд театро дель Лисео, 3 декабря давали «Тоску». Тоску пела Флориана Сантуниони. Цены на билеты от 3300 песет до 290. Для справки: заработная плата испанского рабочего — 8000 песет.

Оглядываясь на своих шпиков, я то и дело вспоминаю великолепную французскую картину «Покушение» с Трентиньяном, известным нам по «Мужчине и женщине» в главной роли. Он пытался открыть правду о мафии, и он открыл правду о мафии, которая похитила марокканского патриота Бен Барку, своему магнитофону.

Магнитофон для него был в новинку — эдакая игрушка.

С самого начала была обреченность, магнитофон должен был попасть в руки мафии. Так он и попал в руки мафии. Кому достанется моя записная книжка, если что? Им же? Только мафии здешней.

Дом Пикассо находится на Кайе де ла Плата. Возле привокзальной площади находится фантастический сад с водопадом. Ощущение полной изолированности. Пальмы. Лебеди берут фрукты из рук. Люди ходят с пластиковыми мешками, в которых лежат куски хлеба и ссохшиеся торты.

Вдоль аллей летают жирные селезни — мечта доктора Кирсанова. Около музея современного искусства молодые художники ищут свет. И огромное количество котов, особенно черных.

Какой-то пожилой синьор, в строгом сером костюме, вел на поводке старого, обшарпанного пуделя, а за пуделем, словно солдаты по ранжиру, шло штук двадцать кошек.

Все они пронзительно мяукали. И чайки кричат, расхаживая по траве. Видно, к непогоде.

Мои шпики отстали около трех, когда я, находившись по городу, уснул в этом прекрасном парке прямо на скамейке. А может быть шпики меня передали другим или что-то готовят в дороге, потому что длинный шпик, когда я покупал билет, вслед за мной, оттолкнув всех локтями, подошел к кассиру и спросил, на какой поезд я взял себе билет.

В Барселонетта — это район Барселоны возле пляжа, на перекрестке Кайя дель Альмиранте и Кайе де Грас и Торас до сих пор стоят разбитые бомбовыми осколками дома.

А в центре города установили гигантскую елку. Она в лесах: рабочие украшают ее и скрепляют металлическими проволочками порванные сучья. Заодно они ее иллюминируют. Стоят сотни испанцев и смотрят на эту елку, любуясь тем, как рабочие разбрасывают ватный снег — снег, который они никогда не видели.

Вечером, когда я уже возвращался из города на вокзал, возле кафедрала, сразу после вечерней мессы, вышел духовой оркестр, и толпа окружила его, и дирижер пританцовывал, радуясь, руководил синими, надутыми музыкантами, которые исполняли арии из оперетт.