Некромант . Трилогия

Но все же не они были главной деталью на этом лице. Не они, а глазки.

Маленькие, хитрые, быстро бегающие по сторонам и все вокруг замечающие. От шустрого цепкого взгляда их укрыться не могло ничего, и, уж тем более, — не Мей, начавший потихоньку, и как, наверное, он сам полагал — очень незаметно, выдвигаться из-за спины леди Кай, громко при этом цокая когтями по камню.

– Эй, алеоуу… Ну-ка хорош там… — Говорок у него был чудн ой — гласные он тянул сверх всякой меры, так что получалось именно «алеоуу».

Осси сделала успокаивающий жест, попридержав Мея, и тот, ни мало не обескураженный провалившейся попыткой поучаствовать в переговорах, уселся рядом.

Иффа стоял — как стоял, только маленькие колючие глазки под светлыми мохнатыми бровями быстро прыгали с кота на девушку и обратно. Все, значит, у них было под контролем…

Румяную щекастую морду его венчали небольшие редкие кудряшки, произрастающие только на самой макушке, но зато в полном беспорядке и сообразно каким-то очень своим представлениям о красоте.

Одет пришелец был в зеленую куртку и — вы не поверите, — в ярко оранжевые порты!

На лямках!!!

У Осси аж дыхание перехватило, когда она такую красотищу разглядела. Хорошо еще в свете луны буйство и великолепие красок несколько скрадывалось и размывалось, но днем… Это даже представить себе было трудно…

И все же, глядя на эту нелепую фигуру, невесть как возникшую на площади потерянного Храма, смеяться не хотелось. Совсем не хотелось. И виной тому был арбалет, который держал в руках этот несуразный мужичок с хитрющими глазами. Да и не арбалет, это был, а скорее — полуторный балестард [42] в пол-мужичкового роста. Гасил он как-то, знаете, улыбки. Прямо в зародыше гасил.

42

– разновидность арбалета, отличающаяся большими размерами, а соответственно, и убойной силой.

Причем, держал Иффа эту громадину в руках легко и уверенно, даром, что ладошки у него были хоть и маленькие, но видно, что сильные и крепкие. Такие камень, как хлебушек накрошат, а потом в муку изотрут.

Пока Осси разглядывала этого красавца, вооруженного словно для небольшой войны, тот, в свою очередь, не таясь, и с нескрываемым любопытством изучал интессу. И, понятно, что от взора его пристального и внимательного такая необычная и приметная деталь, как клыки, укрыться никак не могла.

– Вот оно значит как… — протянул Иффа и перехватил арбалет поудобнее. — И давно ты это?.. — Двумя пальцами левой руки он изобразил клыки, а затем, чтобы придать этой конструкции максимальное сходство с оригиналом, потряс ими у рта.

– Шестой день, — ухмыльнулась Осси, потихонечку продвигая руку к жезлу на поясе. — А что? Тебя это смущает?

– Да, нет, вроде… — мужичок задумчиво почесал в затылке. — Не особо. Мне до этого дела как-то нет. Стой, где стоишь, и все ладно будет. И руку… — он дернул арбалетом.

Сдвоенное жало толстого как кол арбалетного болта качнулось и вновь вернулось на место, нацеленное, как и прежде прямехонько в грудь вампирши. Промахнуться с пяти шагов коротыш не смог бы, даже если б очень постарался, а двузубый стальной дрын, выпущенный с такого расстояния пришпилил бы леди Кай к стене раньше, чем та успела бы «мама» сказать.

Ко всему, от двузубого острия вверх тянулся тонюсенький дымочек. А поскольку железо, как известно, не горит, то и дыма от него никакого быть не должно. А коль так, — значит, было там помимо стального сердечника еще что-то…

Проверять же на собственной шкуре, во что там такое добрый человек Иффа арбалетный болт макнул, перед тем как его снарядить и в живот леди Кай нацелить, пока не особо тянуло… А ну, как были там не витамины, а что-нибудь вредоносное и для здоровья губительное. В общем, Осси послушно замерла и смущающие собеседника помыслы о жезле на время оставила.

– Во-во, и руку-то подальше… А то, не ровен день, сорвется болт-то… Знаешь, как оно бывает?

Осси кивнула — «знаю, мол, — у самой сколько раз арбалет сам палил, я и хотеть-то — не хотела…»

– Вот и ладненько, — ухмыльнулся, обнажив неровные желтые зубы, мужичок. — Хорошо, что ты понятливая…

В разговоре наступила пауза.

Она повисла в воздухе, никем и ничем не нарушаемая, постепенно обретая силу предвечного положения вещей и превращаясь в хин-хлиф [43] .

Первым из этой неловкой ситуации выбрался Иффа. Причем, сделал это способом для леди Кай несколько неожиданным.

– Продай мне, — он качнул арбалетом в сторону Мея.

43

– патовая позиция при игре в серклеш, когда все мыслимые ходы сторонами уже сделаны, ни к чему хорошему не привели, и изменение позиции уже невозможно.

– Что? — Не поняла Осси.

– Продай, говорю… Этого…

Осси оглянулась на Мея, посмотрела, будто видела в первый раз, а затем повернулась и изумленно уставилась на владельца умопомрачительных оранжевых портов.

– Зачем?

– Как зачем? — удивился Иффа. — А что я, по-твоему, тут делаю?

Это был вопрос вопросов. На пятак золотом был вопрос. А ответ на него тянул, надо полагать, на десяток таких кругляшков — не меньше. Вот только ответа этого Осси не нашла, а посему тупо, как эхо повторила:

– А что ты тут делаешь?

Теперь обомлел Иффа. Даже арбалет опустил.

– Ты что, серьезно?

– Серьезно что? — Разговор все больше походил на беседу двух тихопомешанных в приюте для дураков…

– Серьезно меня не узнаешь? И не знаешь кто я?

Осси помотала головой, судорожно примеряя оранжевые порты на всех своих знакомых, начиная от соседского шалопая Заха и заканчивая — помилуй Странник великодушный — его величеством Норвиком II Бросс. И никому, они, что примечательно не шли. А вот на Иффе, душу его грешную, смотрелись они совершенно естественно, органично, и в другом наряде его представить было, пожалуй, что уже невозможно.

Проделав эту напряженную мыслительную работу, Осси замотала головой с удвоенной силой.

– Нет. Не знаю.

Мужичок пробормотал что-то себе под нос, закинул арбалет за спину, — причем, дымок, что характерно, тут же куда-то исчез, — выставил вперед правую ногу, и важно выпятив нижнюю губу, церемонно поклонился:

– Иффа Тас — торговец мертвецами. К вашим услугам. — Застыв на несколько мгновений, которых, к слову сказать, леди Кай не хватило, чтобы переварить это откровение и прийти в себя, он расслабился, закатал губу обратно и уже обычным для него тоном прогундосил: — Тока ты это… не балуй все ж таки…