Нелюбимая для Крутого

Я невольно влюбилась в него и сама даже не поняла, как и когда это случилось.

Все было быстро, будто снежная лавина накрыла меня с головой, а после снег стал огненной массой, и я не знаю, как оставить теперь это.

Моя ложь повесила мне огромный булыжник на шею и теперь тянет на дно.

Первобытный дикий страх, ощущение загнанности, беспомощности и ужаса.

Нет, я не испытывала его тогда, когда едва не попала под машину Савелия, и даже тогда, когда они дрались с Фари.

Я распахиваю пересохшие губы и не могу выдавить ни звука. Он так быстро меня нашел, Крутой пришел, чтобы убить меня.Я чувствую это теперь, когда Крутой входит в мою палату тяжелым шагом и останавливается прямо у моей кровати.

Еще недавно он целовал и обнимал, а теперь я боюсь его рук, потому что он умеет делать больно.

Одет дорого, изысканно, шикарно. Широкие плечи и крепкая спина, уверенный шаг, взгляд как у льва – из-под лба, серьезный. Дорогие часы, на пальцах золотые перстни. Прежде мне это нравилось, а теперь пугает до чертей.

Как ты раньше этого не понимала, Даша, он бандит.

Уложенные назад волосы, щетина, полные губы. Цепкий взгляд хищника, волевой подбородок и трижды ломанный нос. Я запомнила это навсегда.

Строгий взгляд Крутого режет меня без ножа, а на его суровом лице теперь читаю только одно – ненависть.

Я не любимая для него больше. Теперь Савелий считает меня врагом, крысой, предательницей.

Запах его парфюма всегда будоражил меня, а сейчас я точно сбитая с радара птица: дезориентированная, не понимающая, как себя вести.

Мне просто страшно. И я боюсь. Его.

– На кого ты работаешь, сука?

Басистый низкий голос, бархатный, чуть с хрипотцой.

Я даже не сразу понимаю его вопрос, настолько заторможена. Мои мысли словно порезали на кубики, и я никак не могу собраться.

Мне страшно. Страшно смотреть на Крутого после того, КАК он меня наказал, страшно даже быть с ним рядом в одной палате.

И воздух словно стал таким густым, мне уже даже эта трубка в носу не помогает.

Легкие сковало обручем, и выхода нет. Только окно, четвертый этаж. Это мое спасение.

Боже, как Савелий теперь смотрит на меня. Совсем иначе, в его взгляде я не нахожу ничего, кроме агрессии, ненависти и злости.

Он прикончит меня здесь, но признаться в том, что я от Мамая, означает навлечь на Алису беду.

Нет, боже, нет, пожалуйста. Для нее такого ада я не желаю.

Теперь я знаю, какой Крутой на самом деле, и я лучше сдохну, чем поставлю под удар сестру. Со мной уже все понятно, что будет, но Алиса должна жить.

Глава 5

Распахиваю двери. Змея на кровати лежит, а я даже по имени ее звать уже не могу, я просто… ненавижу.

Кукла писаная. Лялька голубоглазая, она бледная сейчас как стена. Губа разбита, в носу трубка, на скуле заметный синяк. Рядом капельница, поднос с едой. Неплохо устроилась, в отличие от Фари.

Глазищи свои дьявольские распахивает сильнее, как только видит меня, и я уже сам не верю в то, что совсем недавно обожал ее, своей считал.

Я, сука, сердце ей свое бы отдал, а она предала. По самому больному ударила, отравила меня, и, пожалуй, так, как ее, я еще никого в жизни не ненавидел.

Подхожу ближе, она дергается. В стену серую вжимается, еще сильнее бледнеет. Распахивает губы, мельтешить начинает, ухватившись рукой за одеяло. Что еще она мне нашепчет, какую еще песню запоет?

– На кого ты работаешь, сука?

Простой вопрос, а Воробей только ресницами хлопает. Дьявольская сучья ведьма, о нет, девочка, этот трюк уже не сработает.

Ее глаза в этот момент, боже, а они ведь и правда хамелеоны! Никакие не голубые – фиолетовые темные, практически черные сейчас.

Они мгновенно наполняются слезами, а я бешусь. Что плакать-то теперь, актриса недоделанная. Пусть вон с Моникой пойдет поплачет, которая без мужа осталась по ее вине. Или с Брандо, который родного брата лишился.

– Я в слезы твои не верю, тварь, так что не старайся. Кто твой заказчик, кто тебе платил, кому ты сдавала информацию? – гремлю рядом, и ноль просто реакции. Снова тишина, ни звука не говорит. Трясется как заяц, поглядывает на дверь через мое плечо.

Какая умница, жертва, блядь, страдалица.

– Не смотри на выход, сопля, тебе никто не поможет. Ты будешь отвечать на мои вопросы, не то, клянусь, я тебя по стене размажу.

Нет, я не ору, я ее предупреждаю. Ощущение такое, что внутри кипит кровь.

Говорит ли она что-то в ответ? Нет. Воробей просто смотрит на меня своими этими глазищами, хлопает мокрыми ресницами, и все. Ни единого звука, как будто онемела.

Бешусь, хватаю ее одеяло, сметаю на пол, а ведьма руку поднимает, зачем-то прикрывая голову.

Стискиваю зубы, когда вижу ее теперь без одеяла. Перебинтованное плечо, вся в этих капельницах, а я ведь любить ее мог. Я хотел, сука, ее любить, думал, не такая. Баран.

– Что ты молчишь, лярва, язык проглотила? Я задал вопрос: говори, кто тебя нанял, кто-о?!

Подхожу ближе, но Воробей не дает себя тронуть. Она тупо падает с кровати, сваливается с нее, выдергивает капельницу из руки и забивается в угол.

И воздух тяжелеет, давят стены, потолки. Я в страшном сне такого представить не мог, чтобы на девку руку поднять, но перед глазами то и дело Фари в гробу, и клянусь, я мечтаю задавить ее голыми руками прямо здесь.

Тишина давит на нервы, мы теряем драгоценное время, которого у меня нет, и в игрушки играть с ней я не собираюсь.

Вот что бывает, когда крысу прижмешь. Как лохов нас все время разводила, потешалась, а после танцевала на костях.

Не пожалела Фари, а ведь я должен был на его месте быть, это меня она хотела кончить.

Я не дам ей уйти, и она это прекрасно понимает. Я выбью из нее правду любым способом, и мы это оба тоже прекрасно знаем.

Достаю из кармана нож. Щелчок, и острое лезвие открывает нам новые горизонты. Воробей сильнее вжимается в стену и глухо дышит. Ее грудная клетка быстро вздымается, она держится за перебинтованное плечо. Смотрит на меня, распахнув сухие губы.