Нелюбимый

Это неправильно, я знаю.

Но я отчаянно хочу, чтобы она помнила меня.

Иногда это единственная мысль, которая придаёт мне сил, когда я думаю о своём одиноком будущем — что после того времени, что мы провели вместе, я всегда буду частью её.

— Знаешь, — говорит она тёплым и кокетливым голосом, опершись локтями о расколотую перекладину, которая отделяет стойло Энни от курятника девочек. — Сегодня мы должны устроить пикник у пруда.

— Да?

Она кивает, улыбка, возможно немного натянутая, озаряет её красивое лицо.

— Разве это не хорошая идея? Солнце? Тёплый денек? Мягкое одеяло? Желающая женщина?

Желающая женщина.

Она собирается убить меня.

Я кладу руки на ограждение по обе стороны от её локтей.

— Вы умеете плавать, миз Кадоган?

— Плавать? Конечно!

— Ты уже несколько дней жалуешься на свои волосы, — говорю я, так близко к ней, что мог бы прижаться своими губами к её. — Как насчёт того, чтобы позволить мне помыть их?

Она ахает, её глаза расширяются.

— Кэсс, я всё бы за это отдала.

— Всё? — вымучиваю я из себя.

— Всё, что угодно, но… — её губы сжимаются, но слегка, и она наклоняет голову. — Разве ты не видишь? Всё уже принадлежит тебе.

«Убей меня. Я мертвец».

Я тянусь к её щекам, обхватываю её лицо и нахожу её губы своими.

Не то чтобы я привык к их вкусу и текстуре, но теперь она мне знакома, и я погружаюсь в её ощущения, раздражённый ограждением между нами. Инстинктивно я хочу почувствовать тепло её тела, прижатого к моему, когда мой язык сплетается с её. Она стонет, и звук выстреливает прямо мне в пах, где мой член набухает от прилива крови, затвердевая в моих джинсах. Я пытаюсь притянуть её ближе, но не могу, и, в конце концов, прерываю поцелуй от разочарования.

— Пруд, — выдавливаю я, задыхаясь.

Она кивает, её зелёные глаза потемнели.

— Пруд.

***

Пока мы идём через луг к пруду, держась за руки, я думаю о том, что нашёл в глубине своего шкафа, когда искал плавки, которыми не пользовался годами.

Это фотоаппарат — старый мамин «Полароид» — и в нём осталось три кадра.

Я положил его на дно сумки, в которой лежат одеяло, два полотенца и бутылка шампуня, и теперь мне интересно, насколько умной была эта идея. То есть, конечно, я хочу фотографию Бринн, но не доведёт ли меня эта фотография до безумия, когда она уедет? Не лучше ли было бы просто жить блеклыми воспоминаниями?

— Твоя мама была меньше меня.

Солнце высоко в небе, и высокая трава колышется на ленивом послеполуденном ветерке. Бринн смотрит на меня.

— А?

Я смотрю на неё сверху вниз, одетую в старый тёмно-синий купальник и джинсовые шорты моей матери. Эластичный материал натягивается на её груди, опускаясь так низко, что едва прикрывает её соски. Я думаю, хорошо, что мы здесь совсем одни, потому что то, что находится под этим костюмом, моё, и я не хотел бы, чтобы другой мужчина пялился на неё.

— Сверху, — говорит Бринн, похлопывая себя по груди свободной ладонью. — Она была меньше, чем я.

— Да, — я киваю. — Она была крошечной.

— Она долго болела?

Я вспоминаю, как она всё больше и больше оставалась в постели, всегда усталая, и это тревожное выражение в её глазах становилось всё сильнее с каждым месяцем.

— Около года. Всё произошло очень быстро.

— Ты заботился о ней?

— Дедушка и я.

— Она никогда не оставалась в больнице?

— Нет. Под конец она пошла к врачу, но к тому времени было слишком поздно что-либо для неё делать.

— Рак, верно?

Я киваю.

— Как твой папа…

— Почти на месте, — говорю я, прерывая её. — Я говорил, что нашёл фотоаппарат?

— Что? Фотоаппарат? Нашёл?

— Угу, — говорю я, сжимая её руку, радуясь, что её внимание было отвлечено. — Старый «Полароид».

— Ха! Теперь они снова в моде, знаешь ли.

— Неужели?

— Да. Подростки любят их. Теперь они меньше и бывают разных цветов, но да, они действительно популярны. Всё старое снова становится новым, не так ли?

Откуда мне знать. Всё старое просто… есть.

— В нём почти не осталось плёнки, — говорю я.

— Достаточно для селфи?

— Э… селфи?

— Ты знаешь! — говорит она, улыбаясь мне. — Мы прижимаем щёки друг к другу, отводим камеру от лица, улыбаемся и щёлкаем. Вуаля!

— Селфи, — говорю я, кивая теперь, когда понимаю. — Да. Пожалуй, мы сделаем его. Осталось три кадра.

— Один Кэсс, один Бринн, одно селфи, — произносит она нараспев.

У Бринн красивый голос. Раз или два, когда я играл Битлз на старой гитаре деда, она подпевала мне, и я старался петь тише, чтобы слышать её.

— Мы могли бы развести костёр завтра вечером, — предлагаю я. — Я достану свою гитару.

— Звучит хорошо.

— Ты будешь петь?

Она кивает.

— Если ты сыграешь «Битлз», я спою.

— Тогда я сыграю «Битлз», — говорю я, когда мы выходим из леса и оказываемся у пруда Харрингтон. — Почему бы нам не расстелить одеяло на твоём камне?

— Мой камень? — говорит она, улыбаясь мне и щурясь от солнца.

Я целую её сладкие губы, один, два, три раза, прежде чем поцеловать кончик её носа.

— Камень Бринн.

— Кэсс Бринн, — шепчет она хриплым голосом, её губы скользят по моей щеке.

Эти два простых слова заставляют что-то внутри меня сильно сжаться, и это почти болезненно, как быстрый пинок в живот.

Ненадолго.

Ненадолго.

— Да, — бормочу я. Я отпускаю её руку и иду через высокую траву к большому плоскому камню. Я раскладываю любимое мамино красное шерстяное покрывало в клетку. — Хочешь сначала пообедать?

Она поднимает корзину для пикника и передаёт мне.

— Нет.

— Не голодна?

— С тех пор как ты сегодня утром упомянул про мытьё моих волос, я едва могу думать о чём-нибудь ещё. Пожалуйста… — она вздыхает со страстным желанием, и мой член подпрыгивает в моих плавках.

— Да, — отвечаю я, поворачиваясь к сумке, чтобы достать шампунь. — Давай вымоем их.

Когда я оборачиваюсь, она стягивает мамины шорты со своих кремово-белых ног. Она выходит из них и бросает мне.

— Кто последний, тот тухлое яйцо!

Хихикая, она бежит к пруду, прыгает в него и почти сразу же погружается в воду с головой, хотя я знаю, что там должно быть холодно. Ледниковые пруды в северной части штата Мэн редко бывают тёплыми, даже в июле. Когда её голова появляется на поверхности, она дышит с трудом, но всё ещё смеётся. Я тянусь за шею и стаскиваю футболку через голову, затем, держа в руке бутылку шампуня, прыгаю с камня в пруд. Он чертовски холодный, но освежает в такой солнечный день, и я поднимаюсь на поверхность, смеясь, как и Бринн.