Нелюбимый

папа обнимает маму и притягивает её к себе, — начались схватки. Ну, я съехал с шоссе, и, слава Богу, что эта больница была здесь и ждала нас.

— Аминь! — предлагает администратор.

Папа смеётся и кивает.

— В самом деле, Аминь!

— Что потом?

— Ну, мы провели здесь две ночи, и за нами присматривала замечательная медсестра. И знаете что? Спустя все эти годы, мы здесь, снова в этой лесной глуши, и подумали, почему бы нам не воспользоваться шансом зайти и сказать ей спасибо.

— О, черт возьми! Это так, так, так мило!

Мой отец опирается локтём на стойку и одаривает её улыбкой в тысячу мегаватт, с которой выигрывал все свои самые трудные судебные дела.

— Как вы думаете, вы могли бы помочь нам?

— Конечно! — говорит она, заговорщически улыбаясь каждому из нас. — Что я могу сделать?

— Вы знаете имя той медсестры из родильного отделения, которая здесь уже…

— Типа, сто лет? — серьёзно спрашивает молодая женщина.

Клянусь, я вижу, как мама украдкой закатывает глаза, но, к её чести, она кивает и улыбается.

— Всего тридцать, дорогая.

— Бетти Лэндон тут уже давно, — говорит администраторша.

— Вы уверены? — спрашивает мой папа. — Бетти. Хмм. Имя Бетти кажется правильным.

Молодая женщина шепчет:

— Она принимала роды у моей мамы, а ей тридцать восемь!

— Тогда Бетти наша девчонка! — радуется мой папа.

— Она здесь сегодня. Хотите, я посмотрю, свободна ли она, чтобы спуститься и быстро поздороваться?

— Оу, — произносит он, — вы бы могли?

— Конечно!

Я смотрю, как администраторша берёт трубку, просит позвать с Бетти, рассказывает нашу историю, и торжествующе улыбается моему отцу.

— Вы все садитесь вон за тот стол. Я отправлю её к вам, когда она сюда спустится, хорошо?

— Кто лучший? — спрашивает папа.

— Я? — спрашивает она его, хихикая.

Он кивает, указывая на неё двумя указательными пальцами.

— Вы!

Мама берёт меня за руку и ведёт к столу, подавляя смешок.

— Он неисправим.

— Тебе повезло, что он предан тебе, — говорю я.

— Да, — соглашается она, сжимая меня крепче. — И тебе.

Мы садимся, и через секунду к нам присоединяется папа.

— Больше пчёл слетается на мёд, а?

— Ты можешь очаровать весь улей, — говорю я.

Мгновение спустя пожилая чернокожая женщина останавливается у стойки администратора, затем смотрит в нашу сторону, улыбаясь нам, когда подходит к столу и встаёт позади единственного свободного стула.

— Я Бетти Лэндон. Я так понимаю, вы меня искали?

— Мисс Лэндон, — говорю я, вставая. — Вы не присоединитесь к нам на минутку?

Она кивает, садится на стул и поправляет свой светло-голубой кардиган.

— Здесь холодно. Наверху мы поддерживаем тепло для маленьких детей, знаете ли.

— Конечно, — кивает мама.

— Вы хотели поговорить со мной? — спрашивает Бетти, глядя на моего отца.

— Боюсь, под ложным предлогом, — произносит отец. — Бринн?

— Я не здесь родилась, — говорю я, чувствуя себя немного не по себе, когда улыбка мисс Лэндон исчезает. — Но я не хочу ничего плохого. У меня только пара вопросов, и я надеялась, что вы сможете мне помочь.

Она прочищает горло, отстраняясь от нас, в её глазах настороженность.

— Вопросы о чём?

— В воскресенье, 15 апреля 1990 года, здесь родились двое детей: Джексон Уэйн-младший и Кэссиди Портер. Есть ли шанс, что вы работали в ту ночь?

— Великая Белая Пасхальная Буря, — произносит она, откидываясь на спинку стула, затем делает глубокий вдох и кивает.

— Плохое время. Да, я была здесь. Я помню.

— Плохое время? — спрашиваю я.

— Ни один грузовик не мог проехать несколько дней.

Она снова качает головой.

— Если раненные могли добраться сюда, мы им помогали. Но персонал, который был здесь, когда разразилась буря, оказался в ловушке. Мы пробыли тут, ох, полагаю три дня подряд.

— Должно быть, это было утомительно, — замечает мама.

— Очень, — соглашается мисс Лэндон.

Я тянусь к её руке, отчаянно пытаясь выяснить всё, что можно о Джексоне и Кэссиди.

— Эти два маленьких мальчика. Они родились в то воскресенье.

— Да. Я помню, что у нас родились два мальчика во время той бури, потому что позже нашли двух местных мальчиков мёртвыми на Катадин, и все говорили, что природа уравновесила себя.

Я знаю, что она говорит о Вилли Долби и его друге, и вздрагиваю от ужасной банальности.

После вздоха, она продолжает.

— Я не присутствовала ни на одних из родов. Я присматривала за малышом в отделении интенсивной терапии новорождённых. Он был в бедственном положении. И тоже не выжил.

— Мне жаль, — говорю я и делаю паузу, прежде чем спросить: — Вы не помните, кто ещё работал в ту ночь? В те выходные? А именно, кто мог участвовать в родах?

— Могли быть… ах… хмм.

Она кивает, её губы опускаются.

— Кто? Кто был здесь?

— Ну, доктор Гордон. И доктор Максвелл.

У меня такое чувство, что мы ещё не дошли до «ах… хмм».

— Кто ещё?

— Медсестра Хамфрис. Тереза Хамфрис. В ту ночь она была дежурной медсестрой. Фактически, старшая медсестра родильного отделения. Она пробыла тут все три дня.

— Вы не возражаете, если я спрошу, почему вы так сказали «ах», когда вспомнили её?

Мисс Лэндон вздыхает, глядя на меня печальными глазами.

— Конечно, сейчас её уже нет. Ей тогда было почти семьдесят.

— Было что-то тревожное на счёт медсестры Хамфрис?

— Почему вы спрашиваете об этих мальчиках? — задает она встречный вопрос, её лицо становится холодным. — Потому что мне действительно нужно возвращаться к р…

— Возможно ли, что их перепутали? — выпаливаю я. — Возможно ли, что в какой-то момент между их рождением и выпиской, что младенцы были перепутаны?

Её глаза расширяются, она качает головой, отодвигает стул от стола и встаёт.