Нелюдь

Это и в самом деле было так, особенно после этой ночи.

— Ты в этом уверен? — спросила женщина. — Ты так уж уверен, что тебе хочется знать все? Не лучше ли оставить некоторые вещи в стороне, в качестве интригующей загадки?

— Нет, — твердо сказал я. — Я уверен в своем желании стать тебе ближе. Мне кажется, что и ты этого хочешь.

— Ну, пожалуйста, — ответила она. — Только не пожалей потом. История не будет простой и легкой для понимания.

— Ничего, я буду стараться тебя понять, — успокоил я ее.

— Это как раз сомнительно, — хмыкнула Хельга. — Но что же, попробуем.

Мой папа был директором мотеля под Таллином. Мотель располагался километров в десяти от города, на берегу Финского залива.

Ты не можешь, наверное, себе представить атмосферу, которая царит в мотелях на прибалтийском побережье. Каждый день — толпы людей, туристов со всей страны. Теперь это, вероятно, совсем не так, но тогда — в семидесятые годы Прибалтика была самым престижным и шикарным отдыхом в Советском Союзе.

К нам ехали отдыхать люди со всей страны. Обслуживающего персонала в мотеле было человек пятьдесят — администрация, рабочие… Мы жили в домиках чуть в стороне от мотеля. Я училась в школе неподалеку. Каждое утро на шоссе останавливался школьный автобус, и мы садились в него, чтобы ехать в школу. Для Эстонии это обычное дело. При хуторской системе школьный автобус — это панацея.

И вот, мы все впятером — все дети работающих в мотеле, выходили на шоссе и школьный автобус забирал нас, чтобы после окончания уроков отвезти назад.

Я училась в школе, по вечерам помогала маме по хозяйству, готовила уроки к следующему дню. Моя мама не работала, она только вела наш дом.

Папы вечно не бывало, у него было много дел в мотеле. То ремонт, то еще какие-то проблемы с туристами. Тогда был огромный наплыв, особенно летом и осенью. Почему-то холодные берега Балтики привлекали людей со всех концов нашей огромной страны.

В семидесятые годы у многих были машины, и целые орды туристов атаковали наш мотель со всех сторон. Ночь они проводили у нас, а утром отправлялись осматривать достопримечательности Таллина.

Вероятно, папа был хорошим директором. Мало того, что он был на хорошем счету у таллинского начальства. Он еще и проявлял собственную инициативу. Например, он по собственному почину организовал в мотеле дискотеки.

До этого туристы только и знали, что жгли по вечерам костры и жарили шашлыки. Тогда я впервые услышала это слово. Надо сказать, что «шашлык» — это совершенно непроизносимое слово для эстонца. В эстонском языке вообще нет шипящих звуков, и поэтому сказать слово, в котором их целых два — непреодолимая преграда.

«Шашлык» — это ужасное слово, с которым ни один нормальный эстонец не может совладать. Оно звучит почти так же устрашающе, как названия русских городов. Барнаул, Кустанай, Челябинск — ужас, кошмар в этих звукосочетаниях… От этих звуков эстонское ухо каменеет, и человек впадает в кому…

Так вот, русские туристы жарили на кострах этот чудовищный шашлык… Папа завел дискотеки, организовал их проведение, приглашал из Таллина эстрадные ансамбли. Он был хорошим организатором. Я отлично его помню в то время — высокий стройный мужчина с красивым худощавым лицом. Он всегда ходил в помятом светлом костюме, и в уголке его рта была вечно зажата сигарета. Иногда она дымилась, иногда он просто жевал погасший окурок.

У папы был один серьезный недостаток — он много пил. Наверное, к этому его вынуждала работа. Что ни день, приезжали комиссии из Таллина, всех нужно было угощать и принимать как дорогих гостей. Со всеми нужно выпить и сводить каждого в сауну за свой или за казенный счет. Этому татарскому обычаю эстонцы научились у русских.

Вообще, каждый народ заимствует у другого только все самое плохое, это я давно заметила…

У папы была приличная по тем временам зарплата, и еще он имел что-то «слева», так что мы вполне могли бы жить припеваючи, но всему виной водка. Не буду говорить «русская водка» — это нехорошо, и было бы с моей стороны совершенно неоправданной клеветой. Водка — общая. Это такой же национальный эстонский напиток, как и русский…

Так что нашей семейной бедой была просто водка. Не русская, и не эстонская. Папа сначала пил ее по обязанности, а потом втянулся и пил уже просто из удовольствия.

А водка тогда было недешева. Сейчас водка — это самое дешевое, что есть в России. А тогда, при СССР — нет. И большая часть нашего семейного бюджета уходила именно на папины оргии. Нет, ничего особенно плохого он не делал. Просто каждый вечер он надевал свой светлый костюм и шел в мотель, за полкилометра от нашего дома.

Мы с мамой оставались одни и сидели на кухне, прислушиваясь к крикам и воплям, доносившимся из мотеля. Это «гуляли» туристы. Может быть, их и можно понять. В конце концов, они были на отдыхе.

А вот наш папа — нет. Для него это стало естественным и каждодневным времяпрепровождением.

Я тогда училась в девятом классе и не особенно интересовалась подробностями жизни моих родителей. У меня тогда было много своих интересов, которые свойственны этому возрасту.

В девятом классе я впервые поцеловалась с мальчиком. Для девочки такого возраста это ведь целое событие в жизни.

Так что у меня было много тем для размышлений, чтобы не вдаваться в нюансы взаимоотношений родителей.

Но потом все выяснилось и встало на свои места. Просто я не замечала, что творится во взрослом мире. Моя мама совершенно отчаялась. Ее одинокие вечера вдвоем со мной совершенно ее доконали. Сейчас я могу представить себе ее состояние. Она сидела одна в доме вдвоем с дочерью и все время напряженно думала о том, где сейчас и чем занимается ее муж.

Под вечер, или ночью папа приходил, и я шла спать, довольная, что все в порядке и папа дома. Но каково было маме встречать его — выпившего, веселого, и знать, что он провел вечер в окружении таллинских знакомых и красивых девиц легкого поведения?

Что она чувствовала и что переживала при этом? А девицы такие крутились тогда возле каждого начальника средней руки в Эстонии, особенно в туристском деле…

Свобода нравов тогда в нашем окружении была ужасающая. Вся Эстония пыталась брать пример с Европы и главным образом брала пример в смысле свободы морали. Я же говорю, что народы заимствуют друг у друга только самое плохое…

Вероятно, моя мама сильно переживала все происходящее. Просто она была нордическая женщина и не позволяла себе высказывать чувства при посторонних, тем более при собственной дочери.