Немец

Пока бежали к машине, Игорь набирал номер знакомого опера, а после, уже когда маленький джип «хонда» выскочил на улицу Софьи Перовской, успел проинформировать милицию, что, гуляя по Петровской набережной, слышал, будто кто-то возится в Успенской церкви. После этого связь резко прервалась. Сигнал пропал. Выругавшись, Игорь свернул в Бауманский переулок и тут в зеркале заднего вида заметил проблесковые маяки.

— Люстра, — пробормотал он.

— Что? — переспросил Антон.

— Мигалки. ГАИ или ППС. И связи нет. Что будем делать?

— Уйдем?

— Можем, они далеко.

— Лучше уйти. А то пока объясним…

— Там что, полиция?! Если полиция, лучше бы остановиться, — воскликнул Ральф, оглядываясь.

Его призыв остался без внимания.

От Университетской площади автомобиль Игоря помчался вверх по улице Платонова, оставив милицейскую машину далеко позади.

— Они, скорее всего, на уазике, — прокомментировал он, не сбавляя скорости на перекрестке с улицей Кирова. — Там подъем. Надо уходить в переулки. На проспектах догонят. В этом они мастера.

— Номер не заметили?

— Не должны, далеко было!

«Хонда» пересекла Кольцовскую, ушла вправо, в сторону Московского проспекта. Через пять минут беспорядочного петляния в переулках Игорь остановил машину у дома номер 47 по улице Задонской.

— Ну чего, ушли? — спросил с волнением Антон.

— Кажись, — ответил Игорь.

Ральф в разговоре участия не принял. Глядел в пустоту и вздыхал.

Глава двадцать первая

Было принято решение не возвращаться в гостиницу этой ночью. Компаньоны оставили машину на дороге, взяли такси и поехали к Игорю. Здесь они заперли дверь на все замки, достали из оружейного сейфа мелкокалиберную винтовку и только после этого приступили к изучению содержимого добытой коробки.

Крышка сначала не хотела поддаваться. Пришлось аккуратно вскрыть ее ножом. Внутри коробочки в неплохо сохранившемся отрезе мешковины была труха — скорее всего, те самые записи Ральфа Мюллера-старшего, — и листок картона, почти в идеальном состоянии (слава Богу!), с карандашными надписями и подобием схемы.

Легко догадаться, что на схеме автор пытался изобразить лес, поле, дорогу. Он пометил крестом какое-то место, далее, в стороне от него, был начерчен кружок со свастикой в середине. Также можно было частично разобрать несколько слов, скорее всего, изначально составлявших названия населенных пунктов: B…ryi..no…oleteni.

Крест и кружок со свастикой находились в противоположных частях картонки. Крест сопровождала надпись на немецком, но она почти стерлась, и даже Ральф не смог ее идентифицировать.

Новоявленные любители приключений и справедливости приуныли. Итог ночной вылазки, которая только по счастливому стечению обстоятельств и благодаря Ральфу, очнувшемуся после удара по голове раньше, чем предполагали нападавшие, окончилась без жертв, был неутешительным: записи ефрейтора Мюллера пропали, а без них схема, скорее всего, теряла всякую ценность.

По очереди снова и снова изучали они теперь уже бесполезную схему, а затем с полчаса сидели молча за столом. Но горевать никто особо не стал. Опасное приключение притупило чувство разочарования. Постепенно языки у заговорщиков развязались. По-мальчишески шумно, перебивая друг друга, вспоминали пережитое. Кто-то предложил выпить за победу.

— Что у вас за привычка такая: чуть что, сразу пьете? — весело спрашивал Ральф, держась за ушибленный затылок.

Игорь и Антон рассмеялись.

— Видишь ли, — отозвался Игорь, — это обычай предков. Помогает выжить в любых условиях.

— Пьянка, Ральф, это, если хочешь знать, наша национальная идея. Сам процесс объединяет, а утренние последствия сплачивают.

— Правильно, — кивнул Игорь, откупоривая запотевшую бутылку «Финляндии». — Сам процесс состоит из правил, которые легко запомнить, если мы тебе их расскажем.

— Интересно, — Ральф опять почувствовал не известное в его «дороссийской» жизни ощущение эмоционального подъема при виде открывающейся бутылки.

— Для начала, — объяснил Антон, — нужно научиться вместе со всеми предвкушать… В компании наблюдается легкое оживление. Разговор приобретает благодушную тональность. Но можно и ничего не говорить, а ограничиться звуками, междометиями, наконец, кряканьем.

— Кряканье, кстати, — заметил Игорь, — показывает окружающим, что тебе с ними хорошо, что ты доволен и у тебя так много здоровья, что тебе его не жалко.

— Верно, — Антон взял в руку рюмку. — Начало процесса, которое многие у нас называют «мероприятие»…

— Как?

— В смысле, event, событие, не знаю, как точно перевести. Так вот, начало процесса хорошо несколько оттянуть, смакуя момент. Ведь будет первая рюмка, за ней — вторая, а после третьей уже пойдет большой и бессмысленный мужской разговор. Прост!

Антон улегся на диване перед телевизором. Вспомнил о Рите и моментально «отрубился». Игорь еще немного пообщался с Ральфом, используя весь известный ему словарный запас английского языка.

На рассвете, в шестом часу, Антону захотелось пить. Укладываясь спать, он предвидел это желание. Пошарив рукой около кровати, обнаружил бутылку спасительной минералки из Липецка и сделал несколько глотков.

И тут его посетила интересная и неожиданная догадка. Перед глазами словно запрыгали слова с картонки, оставленной Ральфом Мюллером-старшим в наследство Кате Зайцевой. Антон вскочил с дивана и бросился на кухню. Взяв с подоконника коробку, извлек оттуда карту и включил подсветку кухонной вытяжки.

— B…ryi..ino…oleteni… А, может быть, это?.. Впрочем, тогда все было бы слишком просто! Но первое слово очень походе на Барятино! А если это Барятино, то oleteni — это деревня Плетни! Итит твою мать… Это же наши деревни! Да нет, не может такого быть…

Он еще раз изучил карту и понял, что не ошибся. Даже ландшафт на примитивной схеме слегка напоминал очертания той местности, к которой он привык, отдыхая у бабушки в калужской деревне Хизна. Он провел здесь все летние месяцы своего детства.