Немецкая идеология
Шрифт:
«В последнее время» в активных кругах «так много говорили» о господстве буржуа, «что не приходится удивляться, если весть об этом», хотя бы уже через посредство переведенного берлинцем Булем Л. Блана {164}и т.д., «проникла и в Берлин» и привлекла там внимание благодушных школьных наставников (Виганд, стр. 190). Нельзя, однако, сказать, чтобы «Штирнер» в своем методе присвоения ходячих представлений «выработал себе особенно плодотворный и выгодный прием» (Виганд, там же), – это уже стало видно из того, как он использовал Гегеля, и еще яснее станет из дальнейшего.
От нашего школьного наставника не ускользнуло, что в последнее время либералы были отождествлены с буржуа. Но так как святой Макс отождествляет буржуа с добрыми бюргерами, с мелкими немецкими бюргерами, то он не понимает действительного смысла фразы, которую он знает только из чужих уст, того ее смысла, который был высказан всеми компетентными авторами; т.е. он не видит, что либеральные фразы являются идеалистическим выражением реальных интересов буржуазии, а полагает, наоборот, что конечная цель буржуа, это – стать совершенным либералом, гражданином государства. Для Макса не bourgeois есть истина citoyen, а, наоборот, citoyen – истина bourgeois. Это столь же святое, сколь и немецкое понимание доходит до того, что на стр. 130 «гражданственность» (читай: господство буржуазии) превращается в « мысль, одну толькомысль», а «государство» выступает в роли «истинного человека», который в «Правах человека» наделяет каждого отдельного буржуа правами «Человека», дает ему истинное освящение. И все это проделывается после того, как иллюзии о государстве и правах человека уже были в достаточной мере вскрыты в «Deutsch-Franz"osische Jahrb"ucher» [161] – факт, который святой Макс отмечает,
161
В «Deutsch-Franz"osische Jahrb"ucher» это было сделано, согласно характеру излагаемого вопроса, только по отношению к правам человека, провозглашенным французской революцией. Впрочем, все это понимание конкуренции как «прав человека» можно обнаружить у представителей буржуазии еще за столетие до того (Джон Гемпден, Петти, Буагильбер, Чайлд и т.д.). По вопросу об отношении теоретических либералов к буржуа ср. сказанное выше об отношении идеологов класса к самому этому классу.
162
– в году. Ред.
163
Далее в рукописи перечеркнуто: «и этим для него „достигается конечная цель“ всякой критики и все кошки становятся серыми; тем самым он признает свой незнание действительнойосновы и действительной сути господства буржуазии». Ред.
Мы приведем здесь несколько примеров того, как святой Макс разукрашивает эту свою собственность историческими арабесками. Для этого он использует французскую революцию, относительно которой его маклер по делам истории, святой Бруно, снабдил его кое-какими данными, согласно заключенному между ними соглашеньицу о поставке.
Посредством нескольких слов, заимствованных у Байи и взятых опять-таки из «Мемуаров» святого Бруно {165} , делается заявление, что «те, кто были до тех пор подданными, приходят» благодаря созыву генеральных штатов «к сознанию того, что они – собственники» (стр. 132). Как раз наоборот, mon brave [164] ! Те, кто были до тех пор только собственниками, проявляют теперь своими делами сознание того, что они больше не подданные, – сознание, которое было достигнуто уже давно, например в лице физиократов, а в полемической форме против буржуа – у Ленге («Теория гражданских законов», 1767), у Мерсье, у Мабли и вообще в сочинениях против физиократов. Эта мысль была тотчас же понята и в начале революции, – например Бриссо, Фоше, Маратом, в «Cercle social» {166} и всеми демократическими противниками Лафайета. Если бы святой Макс понял дело так, как оно происходило независимо от его маклера по делам истории [165] , то он не стал бы удивляться, что «слова Байи ведь звучаттак, [словно отныне каждый стал собственником…»]
164
– дружище. Ред.
165
– намек на Б. Бауэра. Ред.
…[и что буржуа… выражают… господства собственников… что ныне собственники стали буржуазией par excellence [166] ] {167}
[…] «Уже 8 июля заявление епископа Отёнского [167] и Барера уничтожило видимость того, что Каждый, Отдельный имеет значение в законодательстве; оно показало полное бессилие избирателей; большинство депутатов стало хозяином положения».
« Заявлениеепископа Отёнского и Барера» является предложением, которое первый из них внес 4 (а не 8) июля и с которым Барер не имел ничего общего, кроме того, что он поддержал его 8 июля вместе со многими другими {168} . Оно было принято 9 июля, поэтому совершенно непонятно, почему святой Макс говорит о 8 июля. Это предложение отнюдь не «уничтожило» «видимости того, что Каждый, Отдельныйимеет значение» и т.д. – напротив, оно уничтожило обязательную силу переданных депутатам наказов, то есть влияние и «значение» не «Каждого, Отдельного», а 177 феодальных bailliages и 431 divisions des ordres {169} ; принятием этого предложения Собрание лишило Генеральные штаты их старого феодального характера. Впрочем, в то время речь шла не о правильной теории народного представительства, а о весьма практических, неотложных вопросах. Армия Брольи держала Париж под постоянной угрозой и с каждым днем подходила все ближе; столица была в крайнем волнении; прошло едва две недели после jeu-de-paume и lit-de-justice {170} ; двор интриговал вместе с массой дворянства и духовенства против Национального собрания; наконец, в большинстве провинций вследствие существовавших еще в них феодальных таможенных пошлин и в результате феодального характера всего сельского хозяйства царил голод и давала себя знать большая нехватка денег. В этот момент было необходимо, заявил сам Талейран, assembl'ee essentiellement active [168] , в то время как наказы дворян и прочей реакции давали двору возможность объявить недействительным решение Собрания, ссылаясь на избирателей. Приняв предложение Талейрана, Собрание объявите себя независимым, узурпировало власть, которая ему была необходима, что естественно, в области политики могло произойти лишь в рамках политических форм и при использовании существующих теорий Руссо и т.д. (сравни «Le Point du jour», 1789, № 15 и 17, издаваемый Барером де Вьёзак). Национальное собрание вынуждено было сделать этот шаг, ибо многочисленная масса, стоявшая за ним, толкала его вперед. Благодаря этому оно, таким образом, отнюдь не сделалось «совершенно эгоистичной Палатой, оторвавшейся от пуповины и не знавшей пощады», напротив, оно впервые стало действительным органомогромной массы французов, которая в противном случае его бы уничтожила, как это и случилось позднее с «совершенно эгоистическими» депутатами, «отрывавшимися от пуповины». Но святой Макс при посредстве своего маклера по делам истории [169] видит в этом решение только теоретического вопроса; он рассматривает Учредительное собрание, за шесть дней до штурма Бастилии, как собор отцов церкви, которые спорят относительно какого-то места в догматах! Впрочем, вопрос о «значении Каждого, Отдельного» может возникнуть лишь в демократически избранном представительстве, и во время революции он был поставлен лишь в Конвенте, по столь же эмпирическим причинам, как в данном случае вопрос о наказах. Вопрос, который Учредительное собрание разрешило такжеи теоретически, – это различие между представительством господствующего классаи представительством господствующих сословийи это политическое господство буржуазного классабыло обусловлено положением каждого Отдельного, и, следовательно, тогдашними производственными отношениями. Представительство является совершенно специфическим продуктом современного буржуазного общества, которое столь же трудно отделить от него, как и современного отдельного индивида.
166
– по преимуществу; начало вышеприведенных строк повреждено. Ред.
167
Имеется в виду Талейран, который был епископом Отёнским с 1788 по 1791 год. Ред.
168
–
исключительно активное Собрание. Ред.169
– намек на Б. Бауэра. Ред.
Подобно тому как святой Макс считает 177 bailliages и 143 divisions des ordres «Отдельными», так же он видит затем в абсолютном монархе и его саr tel est notre plaisir [170] господство «Отдельного» в противоположность конституционному монарху, «господству призрака» (стр. 141), а в дворянине, члене цеха снова «Отдельного» в противоположность гражданину государства (стр. 137).
«Революция была направлена не против Существующего, а против этого существующего, против этого определенного состояния» (стр. 145) {171} .
170
– «ибо такова наша воля» – заключительная формула французских королевских эдиктов. Ред.
Следовательно, не против существующей системы земельной собственности, налогов, таможенных пошлин, препятствующих торговле на каждом шагу и…
[… «Штирнер» думает, что «„для добрых бюргеров“] безразлично, [кто защищает их] и их принципы, – абсолютный ли король или конституционный, или же республика и т.д.» – Для «добрых бюргеров», мирно распивающих светлое пиво в каком-нибудь берлинском погребке, это несомненно «безразлично»; но для исторических буржуа это далеко не все равно. «Добрый бюргер» «Штирнер» здесь опять воображает, – как он это делает на протяжении всего данного отдела, – что французские, американские и английские буржуа, это – добрые берлинские филистеры, завсегдатаи пивных. Вышеприведенная фраза, если перевести ее с языка политических иллюзий на понятный человеческий язык, означает: для буржуа, мол, «безразлично», господствуют ли они безраздельно или же их политическая и экономическая власть ограничивается другими классами. Святой Макс думает, что абсолютный король и вообще кто угодно мог бызащищать буржуазию так же успешно, как она сама защищает себя. И даже «ее принципы», состоящие в том, чтобы подчинить государственную власть правилу «chacun pour soi, chacun chez soi» [171] и эксплуатировать ее для этой цели, – даже и эти «принципы» мог бы защищать «абсолютный король»! Пусть святой Макс назовет нам такую страну, где при развитой торговле и промышленности, при сильной конкуренции, буржуа поручают защиту своих интересов «абсолютному королю».
171
– каждый для себя, каждый у себя. Ред.
Превратив таким образом исторических буржуа в лишенных истории немецких филистеров, «Штирнер» может, конечно, не знать никаких других буржуа, кроме «благодушных бюргеров и честных чиновников» (!!) – два призрака, которые смеют появляться только на «святой» немецкой земле, – и может объединить их в один класс «послушных слуг» (стр. 139). Пусть он хоть раз присмотрится к этим послушным слугам на биржах Лондона, Манчестера, Нью-Йорка и Парижа. Так как святой Макс сел на своего конька, то он может делать все the whole hog [172] и, поверив на слово ограниченному теоретику из «21 листа», что «либерализм есть познание разума в применении к нашим существующим отношениям» {172} – заявить, что «либералы, это – ревнители разума». Из этих […] фраз видно, до какой степени немцы еще не избавились от своих первоначальных иллюзий о либерализме. «Авраам сверх надежды поверил с надеждою… потому его вера и вменилась ему в праведность» (Послание к римлянам, 4, 18 и 22).
172
– основательно. Ред.
«Государство платит хорошо, дабы его добрые граждане могли безнаказанно платить плохо; оно обеспечивает себя слугами, из которых образует силу для охраны добрых граждан – полицию, посредством хорошей оплаты; и добрые граждане охотно платят государству высокие налоги, чтобы уплачивать тем меньшие суммы своим рабочим» (стр. 152).
На самом же деле: буржуа хорошо оплачивают свое государство и заставляют нацию оплачивать последнее, чтобы иметь возможность безнаказанно платить плохо; хорошей платой они обеспечивают себе в лице государственных служащих силу, которая их охраняет, – полицию; они охотно платят и заставляют нацию платить высокие налоги, чтобы иметь возможность безнаказанно перелагать уплачиваемые ими суммы на рабочих в виде дани (в виде вычета из заработной платы). «Штирнер» делает здесь новое экономическое открытие, что заработная плата, это – дань, налог, уплачиваемый буржуазией пролетариату; между тем как другие, обыкновенные экономисты считают налоги данью, которую пролетариат платит буржуазии.
От святого бюргерства наш святой отец церкви переходит теперь к штирнеровскому «единственному» пролетариату (стр. 148). Последний состоит из «мошенников, проституток, воров, разбойников и убийц, игроков, неимущих людей без определенных занятий и легкомысленных субъектов» (там же). Они составляют «опасный пролетариат» и в одно мгновение сводятся «Штирнером» к «отдельным крикунам», а потом, наконец, к «бродягам», законченным выражением которых являются « духовныебродяги», которые не «держатся в рамках умеренного образа мысли». … « Такой широкий смыслимеет так называемый пролетариат, или» (per appos. [173] ) «пауперизм!» (стр. 159).
173
– посредством приложения. Ред.
На стр. 151 «наоборот, государство высасывает все соки» из пролетариата. Выходит, что весь пролетариат состоит из разорившихся буржуа и разорившихся пролетариев, из коллекции босяков, которые существовали во все времена и массовоесуществование которых после падения средневекового строя предшествовало массовому образованию обыкновенного пролетариата, как святой Макс мог бы убедиться в этом из английского и французского законодательства и из соответствующей литературы. Наш святой имеет о пролетариате совершенно такое же представление, какое имеют о нем «добрые благодушные бюргеры» и, в особенности, «честные чиновники». Он также остается верен себе, отождествляя пролетариат с пауперизмом, между тем как на самом деле пауперизм означает то положение, какое занимает лишь разоренный пролетариат, ту последнюю ступень, до которой опускается обессилевший под натиском буржуазии пролетарий, – только такой лишившийся уже всякой энергии пролетарий становится паупером. Ср. Сисмонди, Уэйд {173}и т.д. «Штирнер» и его братия могут, например, при известных условиях сойти в глазах пролетария за пауперов, но уже никак не за пролетариев.
Таковы «собственные» представления святого Макса о буржуазии и пролетариате. Но так как он с этими иллюзиями насчет либерализма добрых бюргеров и бродяг ни к чему, конечно, не приходит, – то для того, чтобы перейти к коммунизму, он вынужден привлечь к делу действительных, обыкновенных буржуа и пролетариев, в той мере, в какой он знает о них понаслышке. Это происходит на стр. 151 и 152, где люмпен-пролетариат превращается в «рабочих», в обыкновенных пролетариев, а буржуа «с течением времени» проделывают «подчас» ряд «всевозможных превращений» и «многообразных преломлений». В одной строке мы читаем: « Имущие господствуют», это – обыкновенные буржуа; шестью строками ниже говорится: «Буржуа есть то, что он есть, по милости государства», это – святые буржуа; еще шестью строками ниже: «Государство есть status [174] буржуазии» – речь идет об обыкновенных буржуа; а затем следует объяснение: «государство передает имущим» «их имущество в ленное владение», так что «деньги и добро» «капиталистов», это – «государственное добро», переданное государством в «ленное владение»; речь идет, стало быть, о святых буржуа. Под конец это всесильное государство превращается снова в «государство имущих», т.е. обыкновенных буржуа, с чем и согласуется одно из дальнейших мест: «Благодаря революции буржуазия стала всесильна» (стр. 156). Эти «терзающие душу» и «ужасные» противоречия даже святому Максу не удалось бы состряпать, – он, по крайней мере, никогда не посмел бы их обнародовать, – если бы ему не пришло на помощь немецкое слово «бюргер», которое он по желанию может толковать то как «citoyen», то как «bourgeois», то как немецкий «добрый бюргер».
174
– состояние. Ред.