Немецкие шванки и народные книги XVI века

Наконец, хозяин принес ему кувшин воды, и еврей отпил довольно много по причине палящего зноя, но питье вызвало у него сильный кашель. Еврей кашлял долго, пока один крестьянин не сказал: «Слушай-ка, еврей, что у тебя за чертов кашель!» На что еврей ответил: «Я кашляю дождем». — «Как, — возмутился крестьянин, — ты можешь кашлять дождем и ты так долго не приезжал?» — «Да, — сказал еврей, — я могу и впрямь кашлять дождем, и такой дождь сидит во мне давно». Тогда взбеленился другой крестьянин, уже совершенно пьяный; он схватил еврея за шиворот и принялся таскать его по беседке, пиная ногами и приговаривая: «Ах ты, скверный еврейский пес, ты так долго держал в себе дождь и не выпускал его ни в какую; сколько же ты погубил вина, плодов и кормов; это все уродилось бы, если бы ты изверг столь сильный дождь». Еврей завопил: «Караул, помогите! Я не это хотел сказать, вы меня не поняли. Позвольте, я все вам объясню!»

Другие сообразили, что шутка зашла чересчур далеко, и помирились с евреем. Еврей не стал ждать новых тумаков; он пожелал как следует умыться, и для него не пожалели щелока. Потом еврей сел на свою лошадь и поехал дальше своей дорогой. Словом, этот еврей поперхнулся дождем, как оденвальдская крестьянка снегом.

49 Простоватая бабенка повествует, как она оскоромилась в пост

Во многих местах полагается исповедовать простой народ великим постом, а именно на Страстной неделе; тогда, дескать, духовная жизнь хоть малость дает себя знать. А как минует Пасха, так духовной жизни в помине нет, ибо мы прогоняем Иуду за ограду, [21] а сами ходим по церковным праздникам, и Закхею [22] на сумрачной всенощной не слаще, чем Иуде; кричим, поем, хлещем розгами, а о страстях Господних мало думаем. О Закхее проповедуют во всех церквах, но никто не подражает его деяниям. Закхей влез на смоковницу, дабы лицезреть Господа, и когда Господь призвал его, он оставил все мирские вожделения, последовав за Господом. Мы же всё переиначиваем: чем больше мы внимаем Евангелию о Закхее, тем своевольнее отступаем от Господа и Его Слова и бежим Церкви чревоугодия ради. Так же и с исповедью. Каждый мнит, что главное — отвести людям глаза. Так вот и та добрая женщина: она пришла к духовному отцу и по простоте душевной выложила свои грехи. Наконец, когда она запнулась, тот принялся выспрашивать, но выспрашивал сущие пустяки. Так, он осведомился, ела ли она яйца и мясо великим постом. Крестьянка призналась: «Да, сударь, но не все время». Священник сказал: «Добрая женщина, вы совершили великий, тяжелый грех; вам подобало бы искупить его перед нашим святым отцом папой». — «Ах, сударь, — сказала она, — я не знала, что у святого отца можно купить яйца и мясо; я бы лучше платила деньги ему, чем нашим мясникам; все равно мясо даром не дают, а тут еще выстаивай столько времени у прилавка».

21

Стр. 129. …прогоняем Иуду за ограду… — То есть забываем все предостережения, высказанные в «Послании Иуды» (Новый завет).

22

Закхей. — Евангельский Закхей, начальник мытарей, влез на смоковницу, чтобы увидеть Христа, и Христос посетил его в его доме и посулил ему спасение (Лука, 19, 1-10).

Так она ответила, когда ее спросили, а какой толк в таких исповедях, предоставляю судить тому, кто более меня сведущ в подобных делах.

50 Как один господин запретил своим крестьянам сквернословить

Жил-был в замке добрый, благочестивый, старый рыцарь, и ему принадлежала большущая деревня, населенная такими злыми, распущенными крестьянами, что он никак не мог с ними ближе сойтись; ни перед каким кощунством они не останавливались, ни во что не ставили заветы и заповеди. Богохульство было им особенно строго запрещено, однако, как говорится, горбатого могила исправит. Наконец, добрый господин пожалел их жен и детей, полагая, что отцы разорят их вчистую. Вот и издал он указ, установив за богохульство не только денежную пеню, но и телесное наказание. Прошло немного времени, и многие были уличены и крепко наказаны, кто тюрьмой, кто позорным столбом, кое-кому отрезали языки, а самых закоренелых даже казнили. Словом, дело дошло до того, что крестьяне почувствовали острастку, хоть это и было для них горше полыни и хуже острого ножа. Тамошняя сволочь до того распустилась в своем беспутстве, что добром от них ничего нельзя было добиться; никто ничего не желал делать во имя Божие, шагу никто не мог ступить без непристойной клятвы.

Вот и пали крестьяне духом, собрались всей общиной, посовещались и надумали отправиться в замок, изложить господину свою нужду; сволочь есть сволочь, никак ее не обуздаешь, ежели не дозволить хоть какое-нибудь завалящее проклятие. С таким прошением староста и обратился к господину от имени всей общины. Господин выслушал жалобу и осведомился, какое проклятие им требуется. Староста ответил: «Милостивый господин, просим вашу добродетель дозволить нам выражение не слишком сильное, но и не слишком слабое, чтобы нашу сволочь в страхе держать». — «Ладно, — сказал господин, — если уж вашу сволочь просьбами не проймешь, обмозгуйте дело всем миром и выберите себе проклятие, лишь бы только не касалось оно страстей Господних».

Крестьяне собрались, посовещались, облюбовали чуму и снова отправились перед господские очи. Господин сказал: «Выбрали?» — «Да, — ответил староста, — милостивый господин, мы пришли к вам и просим: ради Бога даруйте нам чуму». — «Идет, — сказал господин, — и французскую болезнь в придачу!» Староста поблагодарил помещика от имени всей общины за щедрый дар, и они вернулись домой с превеликой радостью.

51 Как скупердяй поп сдуру стукнул кулаками по кафедре и крикнул: «Деньги на бочку! Башмаки порвались!»

Есть в Эльзасе горная деревня, где служил поп, долговязый и тощий, как деревянное изваяние; этот поп отличался робостью; бывало, ни с какой кафедры не заставишь его проповедать Евангелие простому народу. Вот и завел поп такое обыкновение: если во время мессы приходится читать или петь Евангелие, он спускается к прихожанам и говорит по-немецки. А был в той деревушке кабатчик, или целовальник, завзятый шутник; он вечно приставал к попу, требуя читать Евангелие с кафедры, за что сулил ему целый гульден. Этим приставаниям не было конца, и бедняга священник совсем застеснялся.

В одно прекрасное воскресенье попу пришла охота заработать гульден, о чем он и предупредил целовальника, дабы тот потом не отнекивался. Целовальник пришел в церковь с хорошей компанией; они расположились как раз напротив кафедры, чтобы поп смутился и не отважился на нее взойти. Когда он пришел и увидел стоящих, душа ушла у него в пятки, однако он скрепя сердце взошел на кафедру и долго стоял там, онемев, поскольку целовальник со своей компанией не спускал с него глаз. Наконец он все-таки начал читать Евангелие и даже произнес коротенькую проповедь. Потом, прочитав покаяние и отпущение, он стукнул кулаками по кафедре и сказал: «Энгельхард, деньги на бочку! Башмаки порвались!» И каждый мог смекнуть, поднялся ли поп на кафедру ради заблудших овечек или ради гульдена.

Когда поп спустился с кафедры и закончил службу в церкви, целовальник пригласил его со всей честной компанией в кабак, и они порядком напоили попа. Когда он захмелел, его уговорили отдать гульден в уплату за пьянку; так что, ничего не имея до проповеди, он ничего не приобрел и после нее, разве только ушел пьянехонек.

52 Как некто по пьяному делу нахлобучил на своего кума шляпу с мочой

На вечерних пьянках чудить не возбраняется, особенно когда осушен пятый кувшин и святой Гробиан [23] уже не таится, дерет свои струны прямо у своего корыта, куда созывают свиней во все колокола; тогда уже каши маслом не испортишь: чем паскуднее, тем приятнее, чем пуще, тем слаще. Так оно и произошло на вечерней пьянке с двумя добрыми приятелями, которые были к тому же кумовьями и занимались одним ремеслом; с обоими, признаться, я водился и вожусь до сих пор.

23

Стр. 133. Святой Гробиан— персонаж, изобретенный Себастианом Брантом в его «Корабле дураков» (1494), грубый, распущенный, нарушающий приличия человек. От этого имени получила свое имя так называемая «гробианская» литература.

Случилось однажды так, что хоронили собрата по цеху. Как только погребение состоялось, некоторые мастера уговорились отправиться в цеховую залу и как следует выпить, чтобы не поминать покойника лихом. Войдя в залу, они встретили своих, расселись и заказали обильное угощение. Словом, один из двух приятелей быстро набрался и не прочь был выйти из-за стола, чтобы отлить. Кум сидел с ним рядом, и, норовя протиснуться мимо него, наш пьянчужка не скрыл, в чем дело. А тот сказал: «Так вот из-за чего вы встаете? Возьмите мою шляпу и отлейте в нее!» Пьянчужка не заставил себя два раза просить, взял шляпу и помочился в нее под столом, так что шляпа наполнилась до половины, но никто ничего не заметил. Однако шляпа начала изрядно протекать, и добряк смутился, молвив своему куму: «Куда же теперь шляпу-то девать?» А куманек сказал: «Невдомек вам, что ли, где полагается быть шляпе?» Тот не заставил себя дважды просить, взял и надел шляпу на своего кума, так что моча потекла по его волосам, по бороде, забрызгала его с головы до ног, и, прежде чем другие раскумекали, непоправимое произошло: он весь намок и омылся. Что было делать дальше? Не ругаться же! Как-никак сам предложил для этого свою шляпу. А вся компания так и покатилась со смеху; напрасно они дергали друг друга за полы, все равно не могли утихомириться. Когда все прочухались от смеха, мир был восстановлен, и кумовья остались добрыми задушевными приятелями, иначе их изгнали бы из братства святого Гробиана.

53 Славный кутила сочиняет песенку, за что Фуггеры [24] оплачивают его счет

Когда в 1530 году в Аугсбурге заседал рейхстаг, в забавную передрягу впутался придворный певец герцога Вильгельма Мюнхенского. То был знаменитый музыкант и композитор, а по имени звался Н. Грюненвальд. Он был знатный собутыльник, не довольствовался тем, что подавали на стол милостивого князя, его господина, а искал повсюду хорошую компанию себе под стать, и когда находил ее, пировал и пьянствовал без устали, нередко спускал все полученные подарки и наличные деньги, оплачивая выпивку и закуску. Однако не все коту масленица; кутила задолжал трактирщику восемь гульденов, а герцогу Мюнхенскому с другими князьями и представителями других городов пора было уезжать.

24

Стр. 136. Фуггеры— в XVI в. богатое и влиятельное семейство купцов и финансистов из Аугсбурга, получившее в 1530 г. от императора Максимилиана I, которому они ссужали деньги, графский титул. Благодаря своему богатству Фуггеры имели возможность выступать в качестве меценатов, покровителей музыкантов, архитекторов, поэтов. Здесь, очевидно, имеются в виду Антон Фуггер (1493–1560) или его брат Раймунд (1489–1535).

Хозяин пронюхал об этом и взял Грюненвальда в оборот, требуя долг. «Любезный хозяин, — сказал Грюненвальд, — ради хорошего дружелюбного общества, долго собиравшегося под вашим кровом, не настаивайте на сей раз, пока я не вернусь в Мюнхен. Сами видите, сейчас я в некотором замешательстве. Да и не так уж много я вам должен. Поверьте мне, я вам вышлю деньги со дня на день. Их у меня в Мюнхене достаточно, есть и кое-какие драгоценности, так что я расплачусь».

«Дай тебе Бог, — сказал трактирщик, — только мне от этого мало проку. Мне мои поставщики тоже не верят на слово и заставляют платить чистоганом за хлеб, вино, мясо, сало и другие припасы. Повсюду нужны наличные; прихожу я на рынок, а рыбаки смотрят в оба, расплачусь ли я с ними наличными, возьму ли товар в кредит. Берешь в кредит — плати двойную цену. А ваш брат сидит себе за столом, и сколько вам ни подай, все мало, даже если у вас в кармане нет ни единого пфеннига. Так что слушай мой сказ: никаких поблажек тебе не будет. Заплатишь — все в порядке, а не заплатишь — придется мне обратиться к секретарю милостивого господина, князя Мюнхенского; уж он поможет мне получить мои денежки». Доброму Грюненвальду приставили пику к брюху, и он не знал, как ему от нее уклониться, ибо хозяин, этот чертов выученик, поистине не давал ему спуску. Певец выложил все сладкие, гладкие слова, которые заучил и измыслил на своем веку, однако тщетно. Хозяин от своего отнюдь не отступился и сказал: «Хватит разглагольствовать; гладко отшлифуешь, скорее наточишь. Ты угощался день и ночь; я тебе подавал лучшее вино из моего погреба. Так что нечего увиливать. Если у тебя нет денег, оставь мне свой плащ, тогда я могу погодить некоторое время. Но если ты нарушишь срок, я продам твой плащ с аукциона. Надеюсь, теперь мы понимаем друг друга».