Немецкий брульон
Шрифт:
– Не вижу. Пусто!
Попробовал представить паровоз. Не получается легко как у Бима. Вообще не получается: исчезла фантазия, а ещё в писатели пишется: мало, видать, курнул.
Совсем, совсем–присовсем забыл Егорыч, как выглядит железный, нет чугунный, нет фашистский паровоз.
О, этот чёрный кошмар маленького мальчика, крольчонка, зайчика Кирюши вскорости Егорыча. Это ночное проклятье с вонючими колёсами, красными, скользкими, в три Кирюшиных, в двадцать три крольчоночьих роста!
«Мама, зачем по ним стучит дядя?»
«Почему молотком?»
А этот наводящий оцепенение рык! А
Хорошо, что жив Склероз. Спасибо, милый Склероз, что затолкал этот ужас на дно воспоминаний взрослого Егорыча.
А ещё – страшно подумать – взрослый Егорыч забыл, как выглядят голые девки. Взрослые бабы… В бане… Нет, ну что вы, это другое.
Кто был последней в бане? А, – вспомнил, – Маленькая Щёлочка. Давненько, давненько не тёр он Маленькую.
Пиво с водкой лишают фантазии. А из пользы ничего. Если не считать болтливости. От которой толку никакого. Вообще. Лишь разве что баб повеселить.
Но от голых девок Егорыч, ей–ей бы, не отказался.
***
– Ну и дурак, – сказал Бим, глядя на дядикирюшины мытарства, – не там щупаешь.
– Бим, а, может, вызовем местных? Мотель–то, помнишь, как наш называется? С большим намёком наш мотель! – выдвинул здравую мысль Кирьян Егорыч. И подмигнул.
Видимо, не угадал. Так как Бим, с чего–то обидевшись, не ответил ни словом.
Измученный 3D–видением чайников и паровозов с вокзаями он объявил себя уставшим в усмерть.
Снял трусы. Это его конёк – спать без трусов (как с автоматом на предохранителе, когда в окопе), но обязательно в майке. Как маленькая, бля, игрушечная девочка… в засаде, против снайпера–громилы… наш нежный Бим–Розовое Яичко.
И не с первой попытки, но таки примостился: на предназначенное для двоих (выглядит по–пидорасьи, конечно) спальное место.
Развалился по диагонали.
Егорыча финт возмутил: «Бим, а я–то как?»
– Плювать. «Ты же вумный, Кирюха», – сказал Бим, – дюже вумный. Решай сам.
Для размещения егорычева тела Бим оставил острый прямоугольный треугольник, большой катет которого свешивается с края.
– Тут у тебя резерв, – вот что сказал егорычевый товарищ Порфирий Сергеич Бим.
– Ну и козлик же ты, Бим!
***
Бим сравнил игру мозга – все эти паровозы и девок – с реалиями. С кряхтеньем подтянулся к изголовью. Ещё раз ткнул пальцем в стену, и тут же отдёрнул, будто сильно обжёгся.
– Не судьба поросёнкам жить! – сказал.
Поворочавшись, свернулся калачом. Натянул майку на колени. Вышли костлявые сиськи. Явил миру оттарахтевшие компрессором по шахтному назначению, многолетние, но молодцеватые на вид коки–хихи. Видать, в живой и мёртвой воде парил. Наш принц старожилистый.
– Нет, Карл, не для вашей фабрики сюжетец, – сказал Егорыч, наблюв картинку, – прости и ты, Густав. И не стал фоткать представленный перформанс. Не конкурс тут… на приз Дома Фаберже.
Эпизод 6. Четвёртый квартет Бима–Бартока
Мотель преисполнился бимовским храппеджио.
Раскатились по койке розовые шарики, поник нефрит–небрит пинг–понг.
Побежали тараканы кто куда, не вынеся психоделической музыки 100 тире 500 герц от
маэстро Бима.***
Allegro напомнило Егорычу детство – скрип колодезного вала, далекий перестук товарного поезда, затем бурчание живота проказника, наевшегося фруктов в соседском саду, и, наконец, встревоженное кудахтанье курицы, до смерти напуганной скотчтерьером 9 .
9
Цитата из письма Алана Дента, цит. по: James Agate, «The Later Ego». Цитата злодейски и в то же время весьма искусно, то бишь умеренно ненавязчиво переделанная Егорычем под себя – «ленивого графомана» и совсем редко – плагиатора. В оригинальном же тексте цитаты речь идёт о Четвёртом квартете Белы Бартока, первоначально очень плохо принятом публикой. Далее, метафорические вставки о «храппеджио Бима–Бартока» – оттуда же.
***
Старый паровоз, отдохнувши в ресторации, подобрел.
***
Вторая, недлинная часть на всём своём протяжении была наполнена гудением ноябрьского ветра в телеграфных проводах.
***
Вагоны поужинали, пообедали и позавтракали в станционном буфете.
***
Третья часть началась с собачьего воя в ночи, продолжилась хлюпаньем дешевого ватерклозета, перешла в слаженный храп солдатской казармы незадолго до рассвета – и завершилась скрипкой, имитирующей скрип несмазанного колеса у тачки.
***
Именно в таком порядке.
Бухнули по чарке кроватные ноги и стали топтать пол: чечётка, сабантуй, плясовая. Это Биму.
***
А Егорычу четвёртая часть напомнила звуки, которые он издавал от скуки в возрасте шести лет, растягивая и отпуская кусок резины.
***
Велика и прекрасна Россия! И всё, что на ней, резиновое, и всё что над ней, и над Егорычем, и над Егорушкой из Степи, и над Бимом козликом, всё жвачкообразного, америкосного вида – ничто не испортит России: силушек не хватит.
***
Исчез потолок, выставив напоказ мерцающие точки тёмного татарского неба.
***
Множество звёзд и три Луны со спутниками бомбардировали Бима.
***
Проститутки отплюснулись от поезда вглубь стены и встали в очередь.
***
Бим был главным Красным Фонарём.
Белые заходили в ухо Фонарю.
Чёрные чесали Красному тестикулы.
Гурьба третья сосала огромную – с Эйфелеву башню – сморщенную вервь.
***
– Кирюха, у тебя тоже так? – спросил Бим, привстав на локоток. Жажда секса пробила дрёму видений.
– Чего говоришь?
– Ты кого трахаешь? Нотр–Дам или Парижскую Мать? – и снова упал.
И, наконец, пятая часть бимовского квартета безошибочно напомнила Егорычу шум деревни зулусов, которую ему довелось наблюдать на Международной выставке в Глазго. Никогда Егорыч не думал, что доведется услышать его вновь. На заднем же плане к нему примешивался пронзительный визг шотландских, блин, волынок…
***
Егорыч приблизился к дедушке Биму.
Устал Бим и обездвижел.
Отрежь ему писюн – не заметит. Не поступает в половой механизм тестостерон. Органическая химия жжёт Биму мозг.