Немезида
Шрифт:
Я осознаю, что ложь стала частью меня. Интересно, настанет ли время, когда мне не придется лгать, чтобы выжить.
Она улыбается.
— Она сливается в Реку Нефари.
Она хватает меня за руку, которая, кажется, ужасно пухлой в ее. Хотя осмелюсь заметить, что в ее руках даже веточка выглядела бы толстой. Всё же я задаюсь вопросом, насколько у меня действительно «женственные формы».
— Меня зовут Гоня. А вас?
— Сепора. Гоня, мне…
— Да, да. Идите и облегчитесь.
Я выпускаю спекторий из ладоней, не заботясь о том, чтобы придать ему форму.
Множество занавешенных мест здесь в уборной заставляют меня задуматься о том, сколько у короля наложниц. И почему ему нужна еще одна, когда у него для времяпровождения есть такая, как Гоня.
И, как будто мои мысли оживают, она появляется в открытом дверном проеме роскошной уборной, ее лицо встревожено. Я решаю, что не буду чувствовать к ней симпатию. Потому что я не останусь здесь достаточно долго, чтобы заводить дружбу.
Я прекращаю выделять спекторий, и втягиваю оставшуюся жидкость обратно в ладони. Затем встаю и приветствую ее.
— Гоня, привет. Я как раз закончила.
Если ей интересно, почему я стояла на коленях перед сливным отверстием, она об этом не упоминает.
— Что ж, тогда пойдем, — говорит она. — Я всё тебе покажу и представлю остальным.
Остальным.
Я позволяю Гоне провести меня мимо мягких, разноцветных кушеток и комнат, разделенных прозрачными занавесками, полы которых, выложены рисунком из золота. Наконец, мы приближаемся к выходу во двор, который полон солнца и легко одетых женщин. С двух сторон выхода стоят стражники, пики и щиты наготове. Звук плещущейся воды и тяжелый запах орхидей доносятся до нас ещё до того, как мы доходим до сада.
Все великолепные наложницы, почти голые, расслабленно растянулись вокруг прозрачного, мелкого бассейна, который блестит и искриться, как будто его дно выложено драгоценными камнями. Некоторые из женщин болтают в воде ногами и беседуют между собой. Они сильно накрашены, губы красной помадой, глаза тенями и окружены подводкой, нанесённой так искусно, что рисунок мог бы сравниться с любым произведением на стенах замка Серубеля. Каждая женщина сверкает драгоценностями, золотом и камнями, которые украшают их шеи, запястья и даже лодыжки. С каждой женщины свисает больше безделушек, чем есть во всей коллекции у моей матери.
Мама ужасно бы расстроилась, если бы увидела всю эту растраченную в пустую роскошь. И здесь я должна с ней согласиться.
Разговоры умолкают, когда мы идём к задней части сада, где похожая на кошку женщина восседает на роскошном маленьком стуле и обозревает
собравшихся. У женщины гораздо больше драгоценностей, чем у других и, кроме того, головной убор, полностью сделанный из чешуек Змея, ярко сверкающих, когда она обращает на нас свое внимание.Я слышала, что у теорианцев есть варварская традиция убивать Змеев, только чтобы украсить себя их чешуей, но я никогда не видела такого зрелища лично.
Немедленно воспылав неприязнью к этой женщине, я благодарю святых Серубеля, что не взяла Нуну в это путешествие. Затем разглядываю её так внимательно, что могла бы сравниться с любым Змеем-Наблюдателем. Глаза женщины окружают морщины, которые привлекают к себе взгляд, благодаря толстому слою черной краски вокруг, подчеркивающей глубокий изумрудный цвет вокруг ее зрачков. Её губы не накрашены, но стоило бы накрасить, потому что если какой рот и нужно подправить, то ее. Она хмурится, когда мы с Гоней подходим.
— Значит добыча гарема проснулась, — громко объявляет она.
Возможно, я нравлюсь ей еще меньше, чем она мне.
— Тука, это Сепора, наш новый член, — дипломатично говорит Гоня.
— Значит король Сокол желает чего-то нового, помоложе, хотя даже не потрудился ознакомиться с теми женщинами, что уже находятся здесь.
Тука откидывается на спинку стула, медленно вдыхая. Когда-то она была красивой женщиной и в некотором роде, была бы ею даже сейчас, если бы её привлекательные черты лица не были изуродованы горечью.
— Сепора, — говорит Гоня, слегка дрожащим голосом, — это Тука. Она самая старшая в гареме Его Величества, и фаворитка короля Воина.
Значит Тука завидует моей молодости. Для нее я угроза. Она была фавориткой отца короля Сокола, а сейчас я первое прибавление с тех пор, как он умер. Если бы я могла проявить хоть немного симпатии к этой женщине, и если бы собиралась остаться здесь немного дольше, то заверила бы её, что не хочу никоим образом занимать место чьей-либо фаворитки. Будет прекрасно, если король будет держаться от меня подальше. Возможно, она даже мне поможет, если я скажу ей об этом.
— Я не хочу находиться здесь, — прямо говорю я. — Я уйду, если вы покажете мне выход.
Гоня восклицает, когда все начинают шушукаться:
— Сепора! Вам не стоит говорить такие вещи, как бы об этом не узнал Его Величество.
Я поворачиваюсь к ней.
— Я бы хотела поговорить с Его Величеством, — говорю я. — Меня купили на базаре.
Гоня ждет, что я продолжу.
Я краснею.
— Вы меня слышали? Я сказала, что меня купили. Меня. Человека, не лошадь, или корову, или…
— Да, да. — быстро прерывает меня Гоня, протягивает руку к моему плечу и мягко его сжимает.
— Я вас слышала, Сепора, — но судя по выражению ее лица, она недооценивает серьезность ситуации. — Но покинуть гарем может позволить только король, и маловероятно то, что он даст на это своё разрешение. Находиться здесь — большая честь.
Я задираю подбородок, стараясь изо всех сил выглядеть царственно. Привилегия быть рабыней? Неужели все сошли с ума?
— Как мне вызвать этого короля Сокола?