Немезида
Шрифт:
Так что я продолжаю бежать.
Снова и снова перебирая в своей голове историю королевств, я встаю на колени. Под палящим солнцем Долины я голыми руками выкапываю яму в песке. С того момента, как я в последний раз создавала спекторий, прошло всего несколько часов, и, хотя у меня есть ещё время, прежде чем я ослабну и рухну без сознания из-за энергии, нарастающей во мне, мне хочется использовать свой дар по максимуму, пока я одна в долине, и могу скрыть его от посторонних глаз.
К тому же, создание спектория и захоронение улик — хороший повод отдохнуть. Жара утомила меня больше, чем я думала. Длинное платье служанки, которое дала мне мама, тоже тому виной. А я ведь ещё даже не дошла до пустыни Теории. Пот стекает по вискам, шее и спине. Если бы теорианцы были такими умными, как о них говорят, то
Отец всегда говорил, что теорианцы слишком горды, чтобы признать собственную глупость. Возможно, в чём-то он был прав.
Из-за жары я начинаю ещё больше скучать по Серубелю. По прохладному воздуху в горах, по скалам, обвитым стеблями ночных фиалок, метёлок и смолёвок, таких ярких, словно они сделаны из самого спектория. По оврагам, от которых пахнет цветущей весной. Я скучаю по тому, как бегала по опасно раскачивающимся верёвочным мостам между горами, по мимолётному чувству полёта в тот момент, когда ноги отрываются от мостовых досок. Что может быть такого в этой заносчивой Теории с её современными машинами и сложными изобретениями, что могло бы сравниться с простым ущельем и бурно переливающимися в нём водами? Кажется, тяга к знаниям заставила Теорию — умнейшее из всех королевств — упустить из виду многие вещи.
Отгоняя от себя мысли о высокомерной Теории, я извлекаю из своего тела жидкое вещество и направляю его к ладоням. Спекторий выделяется каплями, будто пот, собираясь в лужицу в моей ладони. Он сияет всеми цветами радуги, между ними невидимые глазу цвета, переливается ярко-белым и металлическим одновременно. Когда я высвобождаю спекторий, это освежает меня: поток прохладной энергии, открывающий поры и вытекающий, словно из крана у колодца.
Так как частицы спектория притягиваются друг к другу, он накапливает в себе статическую энергию и висит в воздухе между моими руками. Я скатываю его в шарик и прокалываю, пытаясь решить, закопать ли его просто в землю, или что-нибудь из него сделать. Неосознанно я леплю из шарика фигурку летящей Нуны. Я растягиваю и разглаживаю жидкий спекторий, прежде чем он застынет, леплю большими пальцами фигурку размером не больше ладони. Крылья вылепить сложнее всего, я делаю их такими тонкими, как только возможно, дуя на них, чтобы они быстро остыли.
Она действительно красива, моя миниатюрная сияющая Нуна. Я решаю оставить её, эту маленькую статуэтку, и взять с собой в путешествие. Это противоречит маминым наставлениям, и моему здравому смыслу, но как только я заканчиваю лепить глаза, понимаю, что фигурка может стать заменой Нуны. Я кладу её на песок, чтобы та остыла, и выделяю ещё немного спектория в маленькую глубокую ямку, которую выкопала. В такой жаре он охлаждается гораздо дольше, но постепенно начинает затвердевать в земле, пока я наполняю ямку светящейся, расплавленной энергией. Энергию, которую я должна буду прятать от всего мира до конца своих дней.
И я чувствую не только печаль по этому поводу. Были времена, когда люди ещё не понимали, что такое спекторий, и королевства выживали без него. Серубель — благодаря горам, которые служат нам укрытием и защитой. Теория — благодаря достижениям в точных науках и архитектуре. Хемут — благодаря мимолётным проявлениям изобретательности, многолетнему опыту, приобретённому с навыками выживания в землях, покрытых льдом. Вачук — благодаря примитивной природе своих жителей, которые довольствуются минимум, а также их миролюбивой вере. А Пелусия — благодаря океану поблизости, который обеспечивает королевство рыбой и благодаря морской торговле с другими чужеземными королевствами. Чаще всего я не причисляю Пелусию к нашим королевствам, так как она лежит далеко на севере, и ведёт себя довольно обособлено от остальных. Даже когда люди признали спекторий источником огромного могущества, Пелусия никогда не пыталась за него торговаться.
Все королевства жили и без спектория, напоминаю я себе. И опять смогут.
Когда вещество полностью застывает, я засыпаю яму и разглаживаю оставшийся мокрый песок, следя за тем, чтобы оставить следы, ведущие в том направлении, куда я продолжу своё путешествие. Ветер, бушующий в пустыне, не оставит никаких доказательств того, что на этом месте
вообще кто-то возился, сметёт песок в естественную рябь, поднимающуюся к вершине бархана. Песок скроет белый свет, проникающий из ямы.Я делаю глоток из фляжки и ещё раз сверяюсь с картой Теории, надеясь, что на этот раз что-то изменилось, и что я ближе к Аньяру, чем изначально думала. Но, пока я в Необитаемой Долине, меня ждёт ещё очень и очень долгий путь. На какой-то момент я безумно хочу вернуться домой, ведь пока я ещё ближе к уютному замку и Нуне, чем к своему новому дому в Кварталах низших в Теории.
Единственное утешение, что теперь я недосягаема для отца. Как и сказала мама, он никогда не заподозрит, что я направилась в Теорию, к его величайшему врагу, в королевство, разжигающее ненависть отца. Он ни за что не додумается искать меня в Кварталах низших, где до сих пор живут все рабы, освобождённые после старой войны.
И он никогда не догадается, что мне помогла мама. Для отца она всего лишь никому не нужная вещь, служанка со званием. Она делает всё, что ей говорят. Нет, она не будет перечить отцу. Было бы глупо думать, что она помогла мне бежать из-за материнских чувств, ей важна лишь судьба Серубеля. Отец подумает, что я из моей тюремной камеры, возвышающуюся над крутым обрывом, бросилась в реку Нефари. Он подумает, что я мертва.
Ох, если бы он только не был таким жадным. Если бы он довольствовался своим королевством вместо того, чтобы хотеть завоевать другие. Если бы он был благоразумным. Тогда мне не пришлось бы отправляться в это проклятое путешествие.
4. ТАРИК
Тарик сжимает борт королевской колесницы и смотрит вверх на небольшое собрание туч над головой. Он знает, что они не прольются дождем, в Теории никогда не идет дождь, но кажется, что даже небеса признают великую утрату королевства — смерть короля Кноси.
Рядом с ним стоит напряжённый Сетос, его челюсти сжаты. Прошло много времени с тех пор, как его брат наносил на теле церемониальную золотую и серебряную раскраску королевской семьи. По сути, в последний раз это было на похоронах матери, и, будучи всего лишь маленьким мальчиком, он размазал её еще до того, как началось шествие к пирамидам.
— Ты точно пригласил только лучших бальзамировщиков? — шепчет Сетос.
Лошади проезжают по ухабистой дороге, и Сетосу тоже приходится ухватится за край колесницы.
Тарик останавливает взгляд на движущейся впереди, украшенной и позолоченной повозке, которая везёт тело короля к своему последнему месту назначения в Королевской Долине.
— Он хорошо сохранится на многие годы, — мягко говорит Тарик, зная, что нужно успокоить брата, но не уверен, насколько далеко должен зайти. — Без сомнения, до тех пор, пока не будет найдено лекарство от смерти.
Сетос кивает, как будто именно это он и хотел узнать. Если в пяти королевствах кто и сможет повернуть смерть вспять, так это их Целители. В течение столетий их Лицей собирал знания, и никакое другое королевство не могло сравниться с ними. И как только его отец испустил последний вздох, Тарик сразу же удвоил ресурсы, предназначенные для исследований Лицея — все средства, которые можно было выкроить у живых.
Но Рашиди доложил, что новая болезнь покинула стены дворцов, и сейчас распространяется среди высшего общества. Некоторые погибают быстрее, чем умер король, другим удается продержаться несколько дней дольше. Все сильно страдают. Все умирают, теряя кровь и жизненную силу на глазах своих семей.
Все же, болезнь не является заразной; слуги, ухаживающие за своими хозяевами и находящиеся рядом с больными, не заболевают.
— Странно, — говорит Тарик скорее себе, чем Сетосу.
Его брат искоса смотрит на него; разговаривать во время похоронной процессии было бы проявлением неуважения. Тарик склоняет голову перед притворством — в конце концов, его брат только минуту назад говорил сам — и следит за тем, чтобы оставшиеся мысли держать при себе. Кажется, язык тела Сетоса просит о молчании и о том, чтобы его оставили в покое. Он плохо переносит смерть отца и ничего не хочет слышать о симптомах, от которых страдал отец перед смертью и о том, что некоторые в королевстве, кажется, имеют иммунитет.