Немного страха в холодной воде
Шрифт:
— Почти все наши сюда возвращаются, — говорила Матрена. — Завещают детям на чистом воздухе под березками схоронить… На Пасху — форменная демонстрация случается… Все бывшие односельчане подъезжают, земляки собираются…
Но как бы ни берегли память о предках родственники, большинство могил заросшими стояли. Надежда Прохоровна останавливалась у некоторых, вчитывалась в почерневшие таблички, вглядывалась в облупившиеся медальоны с неулыбчивыми лицами…
Печальной та прогулка вышла. Хоть и нашла Надежда Губкина Васину могилку прибранной, ухоженной, с совсем не выгоревшим пластмассовым букетиком на железном бортике… Но радости от этого — мало.
Повыдергали
Обратно возвращались уже под полуденным слепящим солнцем. Хорошо, Сергей Карпович на «запорожце» почти с половины дороги подхватил.
— Дай, думаю, съезжу за вами, — сказал он, распахивая дверцы перед женщинами. — Чего вам по жаре через поле топать?
Довез печальных женщин до Матрениной калитки и, когда односельчанка вышла, сказал тихонько:
— Надежда Прохоровна, когда к Глафире пойдем?
— Сейчас. Только умоюсь.
За высоким забором Глафириных угодий заходился лаем здоровущий кобель. Надежда Прохоровна глянула в щелочку: огромадный пес рвался с тяжелой цепи, опасно натягивал звенья, пугая бабушку страшенным оскалом зубастой пасти.
— Вот смотрите, что получается, Надежда Прохоровна, — поджидая появление хозяйки, говорил Фельдмаршал. — Наши кобели — родные братья. Из одного помета от кавказской суки Сычей. Те, как только переехали, всей деревне бесплатно породистых щенков предложили, да только я и Глафира псов взяли. И вот мой Гаврош — добродушнейший парень, Глафирин Буран — злобнейшая зараза. — Пожаловался: — Ни один почтальон к глухой старухе не проберется. Пока мобильные телефоны не появились, по полчаса стояли у ворот, дожидались, чтоб пенсию передать. Раньше-то у бабы Глаши за забором культурная Ночка тихонько побрехивала… — Отодвинув Надежду Прохоровну от щелочки, поглядел на дом. — Что-то долго баба Глаша ковыряется — неужели Бурана не слышит? Надо позвонить…
Подслеповато щурясь и тыкая пальцем в кнопочки, Фельдмаршал продолжал рассказ о кобелях:
— Я Глафире так и сказал давеча — Гаврош к тебе не кур давить лазает, а на свидание к брату пробирается. Скучно же… — Удивленно посмотрел на верхушку дома за забором. — Странно, трубку не берет… Глафира!!! Баба Глаша!!! Это я — почтальон Печкин!!
Тезка орбитального корабля грудью ударил в забор, тот покачнулся, и «почтальон Печкин» испуганно отпрыгнул за канаву:
— Вот я тебе! Попросишь у меня еще косточек!! Глафира, открывай, а то нас загрызут!!
Бурану уже вторили остальные деревенские собаки, с той стороны улицы недовольно цыкнула появившаяся за калиткой старуха Стечкина:
— Тихо! Чего орете?! У меня Ольга спать укладывается!
Фельдмаршал конфузливо приподнял кепочку над лысиной:
— Прощенья просим, Серафима Яковлевна… — И обернулся к бабе Наде: — Наверное, в сельмаг потопала, в Красное Знамя…
— В такую-то жару? — удивилась Надежда Прохоровна.
— Действительно… Куда же она делась? — пробормотал задумчиво и предложил почтовик: — Пойдемте-ка к Сычам, Надежда Прохоровна. Я утром видел, баба Глаша к ним пробегала…
Крепкие, обитые железом ворота отставного прапорщика Тараса Сыча также оказались заперты. Сергей Карпович нажал на пумпочку звонка, на всякий случай ударил пяткой в ворота…
С обратной стороны заскрежетал засов, и почти одновременно с противным тягучим звуком раздался не менее противный женский вопль:
— Матвейка!
А ну, отойди от ворот! — Скрипение моментально закончилось.— Татьяна Валерьевна, это я — Суворов! — оповестил хозяйку Фельдмаршал. — Откройте!
Засов, отодвигаемый уверенной женской рукой, взвизгнул испуганно и кратко, дверь приоткрылась — в щели нарисовалось совсем не гостеприимное краснощекое лицо пожилой тетки в синем сарафане. За подолом сарафана прятался мальчишка лет пяти с перепачканной мордашкой.
— Чего тебе? — сурово поинтересовалась супруга отставного прапорщика, которую в деревне называли старшей Сычихой. (Дочка ее прозывалась Сычиха младшая, свекровь соответственно — Сычиха старая.)
— Дак вот, — разулыбался почтовик, — шел мимо с Надеждой Прохоровной, дай, думаю, зайду, познакомлю московскую гостью с соседями…
Против истины Фельдмаршал почти не погрешил: шли действительно мимо, и познакомиться Надежда Прохоровна собиралась.
Тяжелая дверь распахнулась во всю ширь, хотя гостеприимства на лице Татьяны Валерьевны совсем не добавилось.
— Входите, — сказала она хмуро и отодвинула в сторону заинтересованно задравшего голову вверх внучка.
— Что-то вы запираетесь, — полувопросительно проговорил Сергей Карпович, проникая во двор.
— Мальчишки наказаны. Не пускаем на улицу, — недружелюбно проворчала Сычиха. В небольшой песочнице, расположенной в тени от дома, играл второй хозяйский внук — Виталик, четырех лет, — самозабвенно откручивающий у самосвала последнее колесо. — Не балуй, Виталька, — походя, но строго приказала бабушка. Баловник и ухом не повел, выдернул колесо с оси и взялся за отламывание дверцы. (На лице малолетнего проказника читалось выражение — раз вы нас на улицу не выпускаете, так получите…)
Дом прапорщик отстроил замечательный: с приличной высоты нулевым этажом из камня — для гаража и механической мастерской, с двумя деревянными этажами — второй, мансардный, под пологой крышей, с высоким, основательным крыльцом из мореного дерева под длинным навесом…
Сейчас на этом крыльце, согнув ногу и показывая разбитую серую пятку, стояла могучая молодуха с округлым, обтянутым платьем животом и грызла внушительного размера магазинное яблоко. Густые рыжеватые волосы младшая Сычиха связала на затылке в растрепанную дулю, на гостей взирала сверху вниз, смешно морща конопатый нос при каждом проникновении зубов в твердокаменный бок заграничного яблока.
— Вот, — повел рукой Суворов, — прошу любить и жаловать — Надежда Прохоровна. А это Татьяна Валерьевна и Марина Тарасовна.
Молодуха проглотила кусок яблока и кивнула, Татьяна Валерьевна продолжила хмуро разглядывать столичную визитершу.
Сергей Карпович почувствовал себя неловко. Покосился на Надежду Прохоровну… Та откровенных комментариев лицом не делала, но внутренне недоумевала — обмельчала российская деревня, что ли? Раньше, в какой дом ни зайди, везде редкому гостю рюмочку предложить норовят, припасы на стол мечут, разговором радуют, от чая и вовсе не отвертеться — обидишь! Ходишь потом по деревне, как полный самовар, в животе булькает.
Нынешние сельчане смотрят так, словно к ним продразверстка заглянула. За последним тюком соломы: не отдашь — раскулачат!
Пауза становилась совсем уже неловкой. Фельдмаршал поднял брови вверх, сказал смущенно:
— Та-а-ак… А сам-то где?
— В поле, — лаконично ответила старшая Сычиха, подумала и добавила: — Мама Галя в огороде.
— А Дениска, значит, на работе? — продолжил «беседу» пенсионер Суворов.
— Естес-с-ственно, — нечленораздельно прошепелявила Маринка.