Немой 1: охота на нечисть

— Ой! — сказала блондинка и покраснела. — Так он немой? А мы думали — почему не кричит?

— Он закричал — мы сразу и отпустили! — добавила рыжая. — А сначала решили, что ему нравится! Делать нам нечего — такого красавчика топить!

Она подмигнула мне и улыбнулась до ушей.

Лягуха, бля!

— Ясно! — проворчал Потапыч. — Ладно, брысь отсюда! Дедушка купаться будет!

— Ныряй, Потапыч! В компании веселей! — захохотала рыжая и чуть вынырнула, показав великолепные сиськи.

— О как! — оценил ситуацию Потапыч. — тогда ты вали, Немой! Пожри пока, что ли. Я через часок подойду — медитировать будем.

Вот так, бля! Как топиться — так Немой! А как с девками поплавать — так вали отсюда!

Я допил кислятину и поставил кружку на песок. Гордо развернулся и полез на высокий берег.

Дружинники уже поднялись. На костре в пузатом котелке тихонько булькала ячменная каша с салом и сушёным мясом.

— Здорово, Немой! — улыбнулся Джанибек и подвинулся, освобождая мне место на поваленном бревне. — Кашу будешь?

— Буду, — не задумываясь, брякнул я.

Глаза Джанибека стали круглыми. Бедолага!

— Немой! Ты заговорил, что ли? Или…

Я кивнул и почувствовал, как хлебальник расплывается в дурацкой улыбке.

— Дед помог?

— Вроде того.

— Ох, шайтан! — восхищённо воскликнул Джанибек.

Прошка от души навалил мне в деревянную миску горячей каши.

— Ешь!

Видел, как я вчера жрал после превращений в кота и обратно. Да и Потапыч от души приложился к вечернему котелку.

Когда я, обжигаясь, навернул добрую половину миски, Прошка на правах старшего спросил:

— Что будем делать дальше, Немой?

Остальные промолчали, но тоже навострили уши.

Я пожал плечами. Спешить с решением не надо. Посоветуюсь с Сытиным и Потапычем.

— Сегодня точно отдыхаем, — сказал я. — А завтра — поглядим!

— Давай я тебя из лука стрелять научу? — предложил Джанибек. — Пока время есть!

— Давай! — согласился я.

Мы нашли сухую сломанную осину толщиной в человека. Ветер обломал её макушку, оставив расщеплённый ствол нелепо торчать из земли.

— Годится для начала! — одобрил Джанибек.

Топориком он сделал на осине затёс. Светлое пятно древесины выделялось на фоне серой коры.

— Начнём с двадцати шагов.

Мы отошли от дерева. Джанибек протянул мне свой лук и несколько стрел с наконечниками в виде четырёхгранных пирамидок.

— Эти глубоко не засядут.

Он показал мне, как правильно натягивать жильную тетиву, поднимая локоть и отводя его назад.

— Целься прямо в пятно!

Я прицелился и выстрелил. Стрела скользнула по осине, содрав кору.

— Во время выстрела не дёргай тетиву. Просто отпускай. Давай ещё раз!

С третьей попытки стрела вонзилась в нижний край стёсанного пятна.

Есть, бля!

— Молодец, Немой! Настоящий степняк! — похвалил Джанибек. — Теперь давай с тридцати шагов. Целься в верхний край пятна.

Когда Потапыч подошёл к костру, я уже дважды попал в пятно с пятидесяти шагов.

— Что, молодцы? Оставили пожрать старичку? — ухмыляясь, спросил Потапыч.

Старичок, бля! Чуть не три часа с русалками плескался! Мыш обзавидуется!

Дружинник уступили Потапычу место у огня. Ел он не жадно, но быстро. От высыхающей бороды шёл еле заметный пар.

— Спасибо за угощение! — сказал Потапыч, облизав ложку. — Ну, пойдём, Немой! Будем балансировать твой энергетический каркас. Ты на что больше глядеть любишь? На воду, огонь, или на небо? А может, на деревья?

На девок я глядеть люблю!

Но варианта с девками пасьянс Потапыча не предусматривал. Видать, для себя приберёг!

Пожав плечами, я выбрал небо.

Потапыч расстелил на траве старую овчинную шубу.

— Тогда ложись и гляди в небо. И постарайся не думать о всякой херне. Херня в мыслях — первый противник душевной гармонии.

Философ, ипать!

Я завалился на шубу и уставился в небо. Оно уже не было по-летнему голубым. В бездонной глубине проступала холодная осенняя синева.

— Дыши ровнее! — сказал Потапыч. — Не пыхти. Ни о чём не вспоминай, ничего не загадывай. Расслабься!

Ага! И получи удовольствие!

Сам Потапыч уселся в трёх шагах от меня и стал смотреть на золотистую ленту реки, освещённую утренним солнцем.

По небу медленно скользило кучевое облако, похожее на трёхголового дракона. Его острый хвост вытянулся к солнцу, широкие крылья отливали фиолетовым.

* * *

Стрела впилась мне прямо в незащищённое горло. Я мгновенно подавился кровью, руки ослабели и выпустили поводья. Я соскользнул с седла и мешком плюхнулся на землю.

— Воеводу убили! — закричал кто-то. — Литвины! К бою!

Но я ещё не умер. Глядя широко раскрытыми глазами в небо, я видел, как медленно наклонилась и повалилась прямо на меня высоченная, заранее подрубленная ёлка.

Тугие колючие ветки хлестнули по лицу. Правый глаз взорвался ослепляющей болью.

«Ирина!» — стукнула в голову одна-единственная мысль.

Я зарычал, чувствуя, как клокочет кровь в пробитом стрелой горле. И медленно пополз из-под веток, упираясь ладонями в мягкую землю.

Дружинники ещё держались, но литвины быстро теснили их к повозке, в которой сидела Ирина. Несколько стрел торчали в матерчатом верхе.

Невыносимо медленно я поднялся на ноги. Покачнулся, но устоял. И побрёл к повозке, на ходу вытаскивая из ножен саблю.

Вражеский дружинник увидел меня и весело оскалился, предвкушая лёгкую добычу. Взмахнул саблей, но опоздал. Я наискось рубанул его снизу вверх, прямо в открытую подмышку.

Правая рука дружинника вместе с головой почти отделилась от тела. Он медленно завалился мне под ноги, и в этот момент в его спину ударила стрела. Кто-то из литовских лучников выстрелил в меня, но падающий дружинник помешал ему.

Здоровенный литвин, стоя ко мне спиной, размахивал саблей, наседал на тщедушного конюха. У того было отрублено ухо, кровь текла по щеке. Но он отбивался, как мог, защищая Ирину.