Немой набат. 2018-2020

– Перед такими, как Винтроп, стоит задача вербовать агентов влияния. Кто тебя в областную администрацию пристраивал? Те, кому Винтроп мог дать на этот счёт указание. Мы, кстати, потихоньку их вычислим, не повредит. Однако это частности. Важнее сама проблема: насыщение российского управленческого слоя агентами влияния, не связанными в единую сеть, но готовыми выполнять предписания некоего центра. Не понимая общего замысла, они продвигают по карьерной лестнице друг друга и новичков, вроде тебя. Они тихо саботируют исполнение властных решений, не в меру администрируют, нахлобучивая народ и вызывая ропот, они наказывают невиновных и награждают непричастных, раскачивают общество, чтобы, как в «Бесах», пустить судорогу. Одни делают это в расчёте на будущий бурный карьерный рост, другие – из страха перед компроматом. Сегодня много шумят о цветных революциях, но они выдохлись, отработав своё. Это вчерашний день. На смену пришла новая концептуальная идея: насыщение руководящего звена стран-мишеней агентами влияния. Ущучил разницу? В странах-вассалах политическая верхушка такими агентами забита до краёв. Отсюда – и стратегический блеф типа сплочения вокруг дела Скрипалей. Это тоже скрытая интервенция, распознанная далеко не всеми. Как в цветных революциях протестующие не осознавали, что кто-то на их горбах въезжает в рай, так и многие агенты влияния не понимают, какая роль им отведена. Перестройка, увенчанная гибелью СССР, показала амерам, что в информационный век невиданно возросло значение «мягкой силы». Вспомнили Бисмарка: русским нужно привить ложные ценности, тогда они победят сами себя. И в 90-е не жалели средств на создание в России протестного медиасообщества. Сколько у нас Сосниных, пичкающих народ тухлым информационным продуктом! Прокололись единицы, а другие по-прежнему в деле, не осознавая, что ими дирижируют. Но теперь американская праведность требует пропитать агентами влияния административную прослойку, вплоть до верхов, чтобы создать хаос в управлении страной. Действуют в точности по Марксу: бюрократия сделала государство своей собственностью. Спроста ли мы столько лет не можем сформулировать стратегию развития, хотя Закон, требующий её разработки, принят в 2014 году. Тормозят! В этой среде много тайного ослушания. Обуздатели и укротители держат страну в плену мелких вопросов, библейский обряд омовения рук освоили в совершенстве, кругом засилье административных процедур. Всё гуще льют елей вместо конкретных дел. Агенты влияния – мощнейшая разновидность «мягкой силы», вдвойне опасная, ибо их распознать сложнее, чем охотников за госсекретами. И амеры резко усилили вербовку агентов влияния, проверяют поверхностно – как тебя через Томск, – цепляют кого попало, кто на дорблю клюёт. Известно, голодная акула и мелкую рыбёшку замечать начинает. Эту серьёзную опасность мы осознали не сразу. Зато теперь так: они вербуют, а мы им своих людей подсовываем. Показываем им агентурный эквивалент оскорбительного среднего пальца.

Рассмеялся:

– Есть притча об эзоповой девице, которую из кошки превратили в женщину. И всё шло распрекрасно, пока мимо не пробежала мышь, тут её кошачье нутро и вылезло. Вот мы порой «мышей» и запускаем, а они прокалываются.

Умолк, подумал о чём-то, потом начал снова:

– Что мы ждём от тебя, какие задачи ставим? Ну, раскрытие агентов влияния, попадающих в поле зрения, – само собой, в этой симфонии каждый звук важен. Но ты нужен прежде всего для того, чтобы отслеживать тематички – какие задачи будут ставить перед агентами влияния в связи с нашим политическим календарём. В экономической, административной сферах тоже – они цифровую колонизацию замыслили, а её проталкивать надо через прозападное цифровое лобби. Нам необходимо понимать конфигурацию угроз. На данном этапе это главное. И ещё. Самое трудное – осознать, что с Западом нельзя играть по русским правилам, Запад по природе своей циничен, для него обман – это доблесть. К сожалению, даже на самом верху у нас это не понимают, пытаются взывать к благородству… О связи тебе сообщили – через Гульнару и маникюршу. Скажешь Соснину, что Глаше на курсах велели маникюриться. Нам пиши подробно, опасаться нечего. А в электронной почте не держи, там АНБ сторожит, никакие прокси не помогут сохранить анонимность, настало время боевого использования Инета. Переходим на дедовский способ донесений. Он сейчас безопаснее. Вопросы есть?

Суховей задумчиво пожамкал губами, сказал:

– Вопросов нет. Но чувствую, будет скучновато.

– А ты живи. По работе старайся, чтобы карьера скорее шла. Мы помогать не будем. Весь цимес в том, чтобы тебя вверх винтропы толкали. На подходе новая полоса жизни – в стране! Как в перестройку, нас попытаются разложить изнутри. Не в последнюю очередь через агентов влияния. А мы должны хитро ответить. Кстати, со временем подсунешь амерам нашего кандидата в агенты. Ты ведь и сейчас не один такой. Винтропы суетятся, но и мы проснулись, готовим асимметричный ответ. В такое время живём, что мыслить приходится не текучкой – масштабом десятилетий, поколений.

Посмотрел на часы.

– Та-ак. Ну, главное мы с тобой обговорили. Когда увидимся снова, не знаю, частить незачем. Разве по обстоятельствам… Видишь, как получается: внутренние нелегалы в нашей службе появились. Так что, живи, делай карьеру, овладевай чиновной эластичностью, трудовой перхотью, набирай аппаратный вес. Видимо, придётся и на административную ренту подсесть – белой вороной быть негоже. Давай я тебя на прощание обниму. Сергевна здесь приберёт, а будешь уходить, – просто защёлкни дверной замок.

Они крепко, по-мужски обнялись.

Глава 13

Сочи в апреле – скучная пора.

Но этот апрель и в столице выдался незадачливым: жизнь словно остановилась. На исторической развилке начальники начальников жестоко грызлись на верхах за стратегические посты в правительстве, в Застенье. Чиновный люд замер в режиме ожидания, томительно гадая о дорожной карте Путина. На какой курс ляжет государственный корабль в последний президентский срок? Прежний, на что уповает облепившая местоблюстителя кремлёвского трона либеральная рукопожать? Возобладают ли обновительные потребности, о чём мечтают отечественный капитал и большинство народа? Или же Кремль под видом национального компромисса ограничится фальшаком, рекламными обновлениями в стиле модного политического жеманства, вроде «стратегии лайт» Кудрина (без отказа от суверенитета), что убьёт надежды на перемены, которыми беременна Россия? Искушённые бюрократы министерского звена, с которыми общался Донцов, ссылаясь на российские обыкновения, склонялись к третьему, отнюдь не лучезарному варианту, высказывая опасения, что дедлайн на носу.

Далёкий от властных верхов и фаворитизма, непричастный к подковёрной драке за будущее России, Виктор изнывал от штиля. Никто ничего не знал и ничему не верил. Ни практические, ни законодательные вопросы не решались, дела повисли, как говорится, яхта уронила паруса, сроки срывались, заикаться об инвестициях бессмысленно, несолидно. И он на две недели махнул в Сочи. Не лечиться, даже не отдыхать, а причесать мозги. Безмятежное санаторное безделье вдали от политического окаянства, обуявшего элиту, способствовало размышлениям о житье-бытье – сорокалетие накатывает.

Он привык колотиться в сутолоке бизнеса, преодолевая неизбежные преграды и обходя повседневные препоны, противостоя оппонентам или договариваясь с ними, постигнув дикую российскую коммерцию «по понятиям» и научившись не бояться ни пацанских наездов, ни коварной аудиторской любознательности. Заоблачных вершин не достиг, однако надёжно укрепился в деловом мире. На двух станочных заводах – вернее бы сказать, заводиках – владел четвертными долями, на одном – контрольным пакетом. Коллеги неспроста признали его лидером. Донцов умел формулировать смыслы и на доступном бытовом примере объяснил партнёрам плюсы быстрого перехода на цифру. Зачем по традиции покупать в семью второе авто, если теперь легко вызвать машину через Uber? На деле такой подход позволял выйти за отраслевые рамки, обрести свободу манёвра по клиентской базе, по интересным инновациям «со стороны». Нет, в Сочи ему незачем обдумывать бизнес-планы, состав деловой жизни давно угнездился в башке, требуя действий, которым мешал чиновный штиль и неясности экономического завтра.

Под размеренный накат ленивых волн на пустынный галечный пляж он неторопливо вышагивал по аккуратной плитке из конца в конец набережной вдоль длинного десятиэтажного корпуса «Приморский». Вспомнился дощатый настил на Брайтон-Бич: впервые прилетев в Нью-Йорк, он не только глазел на небоскрёбы Манхэттена, но заглянул в город и через заднюю калитку, – навестил знаменитую иммигрантскую гавань. В отличие от суеты Брайтон Бич, санаторная сочинская тишь помогала раздумьям. Крики чаек служили звуковым обрамлением ритмичного шума волн.

Донцов пытался думать о Вере. Именно пытался, потому что мысли раз за разом соскальзывали в другую плоскость. Наверное, это был редкий, возможно, очень редкий случай: лишь однажды встретившись с ней взглядом, слегка коснувшись рука об руку, он твёрдо знал, что они будут вместе и можно загадывать имена их детям. На душе было тепло, спокойно. Как ни удивительно, не тянуло даже мечтать об устройстве личной жизни, без всяких фантазмов сердце подсказывало, что в их отношениях всё образуется само собой и наилучшим образом.

Раздумья упрямо, невольно перескакивали на иную тему, тоже связанную с Верой, с будущей семейной жизнью, однако уносящую в сферы, где властвовали не радость и благодать, а озабоченности и тревоги.

Он видел Веру трижды – на похоронах Соколова-Ряжского, в «Черепахе», с Подлевским, и у неё дома, на юбилее. Как ни странно, особенно запомнилась она в «Черепахе». Одетая элегантно – всё в меру и не напоказ, – в очень стильной цветовой гамме: юбка-карандаш синеватой берлинской лазури, почти белая шифоновая блуза с напуском, розово-красный платок, свободным узлом с широкими концами повязанный ниже шеи. Только здесь, почти в одиночестве прогуливаясь по приморской набережной, – прохладная погода не многих располагала к променаду, – Донцов вдруг понял, почему именно тот образ Веры так врезался в память. Ну конечно! Ещё на кладбище его поразила и неудержимо привлекла её одухотворённость. А тот наряд, в «Черепахе», – это же цвета российского флага!

Виктор как бы заново осознал глубину своих чувств: одухотворённым обликом и непростой судьбой Вера словно олицетворяла образ России, величественной, но ещё недостроенной до совершенства Храмины. И только подумал, всё встало на свои места. Вспомнил: после посиделок с Ряжской в «Воронеже», когда впервые узнал о трагедии Богодуховых, ему привиделось, будто борьба за Веру будет вписана в какой-то несравненно более широкий контекст, нежели просто сердечное влечение. Теперь он мгновенно, как в цифровом счёте, сопоставил всё, что знал о ней, включая «наличие» Подлевского, и его бомбило от загадочного итога: речь идёт о поединке с Подлевским. В личном плане он уже взял верх. Но после дискуссий за юбилейным столом ему был брошен тонизирующий вызов. Подлевский – не просто оппонент, это симптом, воплощение российской либеральной болезни. С этим спесивым бычком в томатной соусе, в коллекционных ботинках они не только политические антиподы. Как говорили в дворовом детстве, зуб даю, что их непримиримая ментальная схватка пойдёт на уровне не домашних разговоров, а государственных проектов, затронет судьбы России. Если же трагедию Богодуховых, происшедшую по вине старшего Подлевского, хорошо ураганившего в 90-е годы, сопоставить с видами его наследника на Веру…