Ненастоящие люди

Маргарита, включившись вскоре в общую беседу, тему перевела в нужную сторону, а рассаженные вокруг стола гости, человек эдак десять, не учитывая Анну и хозяйку дома, приступили к трапезе. Она нарочно пригласила только тех, кому не наплевать, она думала, на Виктора и Анну – самых близких им людей.

Присутствующие вертели языками то о Викторе, то о его, естественно, жене, то перескакивали на смежные темы о жизни и смерти, где одно время блистать могли наиумнейшими мыслями или же молоть сущую чепуху, приправленную изрядным количеством пафосных выражений.

– Я сказать хочу, – Лида говорила, – он был действительно хорошим человеком. И уважали его, и возвышали, и даже выполняли все, что приказывал. В памяти коллег он останется бессмертной и рассудительной личностью.

Эта женщина, с виду скорее шкаф на ножках, непонятно даже, был ли под нею стул, постулировала свои предложения как нечто, с чем ни в коем случае нельзя было спорить. Она возвышалась над столом рядом с большой тарелкой салата и затмить авторитетом могла бы любого, начни тот ей перечить, а выговаривала слова так медленно и вдумчиво, точно жевала их, а не пыталась составить в ряд.

– Неуверенность в завтрашнем дне, неизвестность, – Вера говорила, – самый большой страх человека. Но незнание одной только даты своей смерти делает его уверенным в себе, а жизнь – спокойной. Узнай он точное время, его в тот же миг перекосит и не даст прожить оставшийся срок хоть каким-нибудь мало-мальски приемлемым способом.

– Он был, – Дмитрий говорил, – ну выше всяких похвал, мужик.

Врач этот и остальные друзья высказывались в тот вечер: кто захватывался речью, кто предпочел промолчать, не вынося пышные фразы и оды. Агнесса, например, младшая медсестра и коллега Анны, ни слова не проронила, укутавшись в кресле, она только всхлипывала тихонько, допуская близко к сердцу проблемы других людей. Одни сопереживали Анне открыто, другие подходили обнимать, третьи уговаривали поесть. Никто и не интересовался, почему она не была в церкви на отпевании и далее – на похоронах.

Спустя несколько закусок, которые Анна (никто не заострил внимания) накладывала себе в пустую тарелку, приготовленную (она толком не знала ритуалов) для других целей, в дело пошел алкоголь. Им нещадно заполняли бокалы и стопки, а он в свою очередь способствовал тому, что вечные темы выдохлись. Агнесса, выпив только половину предложенной ей дозы, снова плакала в кресле, утираясь салфетками и платками. Остальных же спиртное взбодрило и перебросило на другие разговоры. Кто сетовал на судьбу, кто обругивал лай соседской собаки, а кто и вовсе разводил руками, говоря «ну как же это лопнула труба» или «ну вы подумайте, куда могла подеваться целая люстра». И все думали: «и, правда, как так?» и «куда же это?».

Анна большую часть вечера молчала и то мысленно раздражалась происходящим, то удалялась подышать свежим воздухом, то помышляла уйти, что и сделала после того, как Агнесса, изрядно перебрав эмоций, вдоволь наревевшись, уснула. Маргарита в тот момент как раз отлучилась в другую комнату.

Не откланявшись, Анна спустилась вниз по ступенькам и, приоткрыв дверь, выскользнула наружу, где ночь уже расстелила свое покрывало, а небо не просто усеяно было тучами, а покрыто ими целиком. Шуба по праву ночевала у Маргариты, и Анна, прикрываясь руками, как могла, запрятав руки под мышками, дабы не отморозить их, припустилась к дому через улицу, покуда подруга, не досчитавшись среди гостей, не начала отслеживать в окно ее движение или, тем более, названивать по телефону. А она могла.

В свете фонарей мелькали деревья, снег с хрустом проминался под ногами, а где-то неподалеку проезжал железнодорожный состав. Анне хотелось побыть одной, задремать, как это сделала Агнесса, и вычеркнуть из головы поминки, которые, она думала, вообще ни к чему не привели (и о Викторе все забыли и об Анне), разве что – к опьянению. И самое опасное сокрыто было в том, что алкоголь ей нравился, как средство от лишних дум. Он умалял проблемы, отшлифовывал острые углы, приносящие боль и сковывал (какое странное для алкоголя действие) страх.

Конец ознакомительного фрагмента.