Ненастоящий поцелуй
Шрифт:
Щ-159 (22:05:27 26/07/2008)
Ну меня так называют.
Щ-159 (22:05:56 26/07/2008)
А в чем дело?
Щ-159 (22:08:33 26/07/2008)
Эй! Ты здесь?
— Ой, Верка, Верка, что с тобой?! Живот болит?
Кира подбежала, обняла сестру, согнувшуюся на табуретке пополам.
— Ну-ка глянь на меня! Ты вся красная! Что за фигня?! Не молчи!!!
— Ничего не болит…
— Что случилось-то? Ты из-за рыжего? Ну? Из-за рыжего? Что он там пишет?
Щ-159 (22:09:48 26/07/2008)
Алло!
Щ-159 (22:10:35 26/07/2008)
Вера, где ты??????
— Он
— Нет, Кира, нет! — Вера перестала краснеть и начала бледнеть. — Только не вмешивайся, прошу тебя, не вмешивайся, пожалуйста!
— Бросай его на фиг, сестра! Он сживет тебя со свету! Слышишь?
— Постой… Отойди… Я сама… Ты не лезь, ты не лезь только!
— Гнать таких в шею!!! Придурок! Приду-у-у-урок!!!
— Не надо… Пожалуйста…
Тут зазвонил телефон.
— Не подходи, Верка! — крикнула Кира.
Но где там! Младшая сестра молниеносно ухватила свой мобильник и умчалась с ним в санузел — не хотела, чтобы слушали.
— Але…
— Здравствуйте, сударыня! Вы меня, честное слово, заинтриговали! Откуда знаете про графа Лорис-Меликова? Не извольте запираться!
— Твои подружки рассказали, — равнодушно ответила Вера.
— Ну так я и думал! Экие болтливые барышни нынче пошли! Не то что в нашинские времена, при государе Павле Петровиче…
— Еще от них я знаю про Светланочку, — сказала Вера просто и как будто даже жалобно, как будто доносила на разносчиц клеветы.
На том конце провода замолчали. Задумались, вероятно.
— …что ты с ней целовался всю неделю, — уточнила Созонова.
На том конце хмыкнули — приняли к сведению.
— …и потом еще остался с ней пожить, — добавила девушка, стараясь быть спокойной.
Она замолчала, ожидая реакции парня. Начнет извиняться, оправдываться? Скажет, что его оболгали? Признается и предложит расстаться?
— Так, — сказал Михаил. — Все понятно. И дальше что?
— В смысле — «что дальше»? — опешила Вера.
— Да. Я целовался. Со Светой. И что теперь будет?
— Я тебя не понимаю, Миша…
— Что теперь будет, я спрашиваю? Что ты намерена предпринять? — В голосе парня послышались агрессивные нотки, он переходил в контратаку. — Истерику устроишь? Будешь плакать? Материться? Пожалуешься на меня маме? Скажешь, что между нами все кончено?
— Мне… было… очень больно…
— Сожалею.
— Но, Миша!..
— Что?
— А как же… я?..
— Тебя там не было.
— Понятно… Значит… Вот так…
— Да, вот так. А ты что думала? Думала, я буду оправдываться? Не буду я оправдываться ни фига, так себе и запомни! Я тебе не собственность, между прочим!
— Никто не говорит, будто ты собственность! — выкрикнула Вера, и слезы, так долго сдерживаемые, наконец потекли из ее глаз.
— Ну вот и хорошо. И нечего там сопли распускать! Себя жалеешь? Думаешь, самая несчастная-разнесчастная!? А меня пожалеть не хочешь? Сладко мне, думаешь? Ты вообще не представляешь, что у меня внутри творится сейчас!
— Откуда я могу представлять!? — закричала Созонова, задыхаясь. — Ты мне, что ли, рассказываешь много?! Месяц не вижу, не слышу!!! Где ты, что
ты — нет тебя вообще!!! Девки всякие больше, чем я, знают!!! Сижу, жду как дура — а ты?! Ну не хочешь быть со мной — ну так и скажи!!! И дуй к своей Светочке!!! Ну?— Все? Ты закончила?
Вера промолчала.
— Я эту Светочку, между прочим, два года любил, — глубокомысленно произнес Михаил.
— И что? — спросила девушка, устояв перед искушением поинтересоваться: «А меня?»
— Стихи ей писал. По ночам изводился. Звонил — прикинь, в Хабаровск!
— А она?
— А она меня на фиг послала. Сказала, не нужен. Я ее забыть пытался, с тобой вот встречаться начал… А потом на слете встретились…
— Но ты же сказал, это ты ей не нравился!
— Да. А теперь вот понравился. Что-то во мне поменялось. Она говорит, я мужественнее стал. Увереннее в себе. Сказала, похорошел… — перечислял Миша самозабвенно.
— И что потом? — взволнованно спросила Вера, словно уже обсуждала не измену своего парня, а чей-то увлекательный, красивый роман.
— А потом я двинул к ней, в Хабаровск.
— Стой… Когда? — Созонова запуталась.
Ну, после возвращения. Сказал, на Бородинское… — небрежно бросил Миша, словно не признавался в обмане, а просто пояснял для бестолковых. — Притащился как дурак, а мне отворот-поворот дали. У нее там другой парень, оказывается. А я был так, для развлечения. Легкий курортный романчик! Такая история…
— Блин.
— Что?
— Не знаю… Нелепо все как-то. Сказать даже, кажется, нечего…
— Вот и не будем об этом… Ну ладно, спокойной. Вставать завтра рано.
Из дневника Веры Созоновой за 30 июля 2008 г.
«Сколько дней прошло с того злополучного разговора, когда Миша признался в измене — а я все думаю и думаю на эту тему! И не могу надумать ничего путного.
Иногда думаю, что он редкостный мерзавец и надо гнать такого в шею, пока не поздно. Но легко сказать! Я уже раза три «окончательно» решала, что нам надо расходиться. Разумно взвешиваю все «за» и «против», прихожу к выводу, что ничего хорошего с Мишей не получится, говорю себе, что с этого момента прекращаю всякое общение с этим негодяем… а потом расслабляюсь, теряю контроль над мыслями и обнаруживаю себя снова романтически мечтающей о нем! Вообще не знаю, что с этим делать…
С другой стороны, иногда мне Мишу жалко. Так долго любить, так страдать и быть отвергнутым! Если он испытывал такие чувства к той девочке, значит, он по-настоящему умеет любить, у него большая душа… Тем более, в конце концов, она его все равно отшила, так что соперницы у меня нет! По крайней мере, теперь я понимаю, почему он вернулся со слета такой странный, замкнутый и почему злился после Хабаровска. Ему и теперь, наверное, стыдно за эту глупую историю, поэтому он меня избегает: стесняется обнимать после того, как изменил. Сам себя наказал, сунувшись в этот Хабаровск. Теперь, конечно, жалеет, что все так произошло, хоть виду не подает.