Ненастоящий поцелуй

— Что рассказывать? Работаю, — ответил Михаил. — Тусить особо некогда. Химмаш — отстой полнейший. А квартира… Ну квартира… Что квартира? Хуже и дороже нашей старой. Жить в ней совершенно не хочется, а выбора нет. Вот такие примерно делишки!

— А как бы мне хотелось, чтобы ты по-прежнему жил тут! — размечталась Созонова.

— Но я живу в другом месте, — отрезал парень.

Возразить на это было нечего.

— А помнишь, сидели когда-то за этим столом? Историю изучали!

— Ну, было дело.

— И ты меня все время дразнил. И выпендривался!

— Угу.

— Смотри, теперь ты опять на том же месте, где обычно садился! Это специально или по привычке?

— Не знаю…

— Ну скажи!

— Ох, Верка, опять ты пристаешь! Все уши прожужжала. Дай мне хоть чаю попить спокойно!

Вера послушалась. Села смирно, уткнулась в свою чашку. Она все еще смущалась от того, что Идеал, Принц, Главный-В-Мире-Мальчик находится с ней в одной комнате. От того, что воздух квартиры безнаказанно вбирает в себя волшебный запах его кожи, от того, что самые красивые руки, прикасаются к созоновской посуде, которую приятно будет мыть потом, от того, что стол и стул еще так долго станут хранить тепло его тела, от возможности хоть сейчас прикоснуться к пушистым Мишиным волосам…

— Ну не надо! Отстань! Ты вся мокрая… Сама наложила еды, а поесть на даешь! Ребенок я, что ли, по головке меня гладить?!

Вера не настаивала. Снова засуетилась, открыла форточку, включила свет, кое-что убрала со стола, кое-что добавила, включила музыку.

— Нравится мелодия? — спросила, чтобы подвести беседу к танцу живота.

— Так, не особо. У нас разный вкус, похоже, — сказал Миша.

Мысль о разном музыкальном вкусе показалась Вере страшной, и она принялась уверять Михаила, что нет, что у них много общего, что слушать вместе плеер было и остается их любимым занятием. Парень не спорил. Впрочем, и не соглашался. Он вообще как будто бы мыслями был не здесь.

Вера не выдержала, подошла, обняла сзади.

— Миша… Мишечка, зайчик… Я очень соскучилась! Вот сейчас смотрю на тебя и не могу насмотреться! И каждый день думаю, думаю, думаю о тебе… Если б только можно было видеть тебя чаще! Раньше было так здорово! Помнишь, ты приглашал меня поехать на озеро? А через десять дней будет три месяца с первого поцелуя! А? Что ж ты не отвечаешь?

— Что я могу ответить…

— Ты все еще любишь эту свою Светланочку?

— Светланочка не моя. Я для нее давно уже не существую. И вообще, нечего вспоминать об этом, старое все, пустое!

— Но для меня-то, для меня-то существуешь!

— Да. Спасибо.

— А я для тебя?

— Я же здесь.

— Ты всегда отвечаешь так односложно!

— Мне это свойственно.

Вера вздохнула.

— Ты любишь меня? — спросила она напрямик.

Миша напрягся. Какое-то время его колоритная мимика отражала напряженный умственный процесс.

— Ты очень хорошая девушка, — услышала Вера спустя полминуты. — Добрая… и вообще. Думаю, что все у тебя будет.

— Что — все? В каком смысле?

Сказанные слова катастрофически были похожи на прощание. Вернее сказать — на отшив. На уход.

— В каком смысле?! Что — все?!

Звонок телефона у Михаила прервал выяснение отношений.

— Да! — сказал парень, приложив трубку к уху.

В течение следующих нескольких секунд его глаза постепенно округлялись, а нижняя челюсть отвисала. Потом Миша вскочил.

— Как?! Ты здесь?! Ты что, приехала?!

Вера замерла. Она смотрела на то, как ее (впрочем, ее ли?) кавалер неожиданно ожил, забыл о трудной смене, об усталости и забегал кругами по комнате, выкрикивая:

— Конечно!.. Да!.. Ну естественно!.. Ну разумеется!..

Что говорили на том конце? Этого было не разобрать. На расстоянии слышались только отдельные звуки. Отдельные ноты высокого девичьего голоса.

— Могу, конечно, могу! — кричал между тем Михаил. — Где, во сколько? Подъеду немедленно! А я тогда, в Хабаровске… Неважно. Что? Конечно же!

«В Хабаровске!» — прошептала Вера. Последнее время название этого далекого, ни разу не виденного города сделалось для нее символом обмана, разочарования, бесчестности, неразделенной любви — всего самого худшего.

Миша между тем уже возился в прихожей: торопливо зашнуровывал ботинки. Подбежавшую и в ужасе уставившуюся на него Веру он спросил:

— У тебя есть крем для обуви? И щетка для одежды? И расческа?

Квартира по-прежнему блистала чистотой, новое платье валялось на стуле, пирог стоял на столе почти целый, грозди лучшего винограда нетронутыми возлежали на своем блюде, диск с арабской музыкой грустил в проигрывателе, а надушенный танцевальный костюм так и не дождался своего часа в секретном пакетике в ванной.

Все оказалось напрасно.

Из дневника Веры Созоновой за 10 августа 2008 г.

«Все. Теперь точно все кончено. Я поняла, что… (размыто, следы крупных капель)

Как дальше жить и зачем? Лучше бы… (размыто)… ненавижу, ненавижу, и себя тоже!!!!!!!!

(еще одна капля)…старой девой. Значит, такая моя судьба, так мне и… (тоже размыто)

Нет, не верю! Это бред, мы не можем расстаться. Я верну его, верну, чего бы мне это ни… (до конца все размыто, прочесть невозможно)».

10. Почему, почему?

Вечером десятого Кира, вернувшаяся с намеренно долгой прогулки, застала сестру растрепанной, красной, опухшей, всю в слезах и, прослушав душераздирающий рассказ о неблагодарном изменнике, заставила ее выпить вылерьянки. После этого, улегшись спать, она долго прислушивалась к всхлипываниям. Лишь полтретьего, когда они закончились, Кира поняла, что Вера наконец уснула, и позволила себе сделать то же самое, полагая, что утро вечера мудренее.

Не тут-то было. Утром, едва разлепив глаза, Вера вспомнила вчерашнее и принялась плакать. Вставать с кровати она отказалась. Принимать пищу — тоже. Так и провела весь день в постели, отвернувшись носом к стене, тихо всхлипывая и вставая только для посещения туалета.

Скрыть расставание от родителей, конечно, не удалось. Вернувшаяся со смены мама долго сидела на Вериной кровати, говорила положенные слова, обнимала одеяльный кокон, из которого не вылазил даже нос… Результатов она не добилась.