Неназванная

– Надругались и пытались задушить мою ученицу, – спокойно ответила Шаттнаара.

– Ну, поделом им, значит, – подытожил Фарел после небольшого молчания. – Задук был с ними? Это ты его поджарила?

– А как ты думаешь? – вопросом на вопрос ответила целительница.

– Кто четвёртый? – советник повернулся к Фарелу. – Который сиганул в окно.

– Зорот, – без запинки ответил хозяин притона. – Бортников сын. Вот ведь паскуды!

Алдар усмехнулся.

– Можно подумать, тебя это задело.

– Обидеть хочешь? – Фарел нахмурился. – В моём доме? У меня бывают разные гости, то верно. И сам я не очень чист, то – тоже правда. Золото, серебро… случалось и за нож хвататься. Раза два.

– В двадцать два поверю охотнее, – советник смотрел Фарелу прямо в глаза. – Но вижу, что такое паскудство, как ты выразился, тебе поперёк натуры. Мои извинения.

– Иди приляг, – хозяин притона кивнул в знак, что извинения приняты. – Везучий ты, парень. Если Шатти самолично за тебя вступается… А самострел хоть и говённый, а всё ж таки дырку проделал аккурат, где надо. За малым, поди, до сердца не достал.

– Достал, – с каким-то странным выражением в голосе поправила его целительница. – Обычно такие ранения исцелить нельзя, но… удалось почему-то. Ты и впрямь везучий! – заключила она.

Шаттнаара ничуть не кривила душой. У любого заклинания, и исцеляющие – не исключение, есть предел. У каждого чародея он, конечно, разный. Но свои возможности она знала очень хорошо и, когда увидела, что натворил арбалетный болт, чуть не взвыла от горя.

Поняла: поздно. И исцеляющую формулу произнесла скорее машинально, чем всерьёз надеясь, что та всё-таки почему-то сработает.

Но она сработала!

И это не давало теперь целительнице покоя: отчего? Должна же быть какая-то причина, объяснение этому, желательно – научное.

Так ничего толком и не надумав, Шаттнаара решила написать своему бывшему наставнику. Она очень хорошо помнила: несмотря на всё своё высокомерие, Коршун был непревзойдённым чародеем.

Уж он точно разберётся во всём этом.

Кайя сердилась. Главным образом, на себя: снова проспала до полудня, и Алдар ушёл на работу голодным. (То, что он вообще не приходил, отлёживаясь после ранения в Варварских закоулках, она знать, понятно, не могла).

– Выгонит он тебя и наймёт нормальную служанку, – приговаривала она сама себе, кухаря. – И будет прав!

С завтраком, положим, не задалось, но уж обед (или ужин?) она сделает такой, что советник пальчики оближет! И… авось, не выгонит?

– Ааааа!!!

Увлекшись готовкой и самокритикой, она не заметила, что ещё есть на полке с крупами, куда потянулась её рука. Но крыса, которая таилась в надежде, что её вся эта суета не коснётся, увидела приближающуюся пятерню и осознала: надо бежать, сейчас или никогда.

Вышло “никогда”. Чародейка пожелала видеть мёртвую крысу вместо живой, и та сразу же стала таковой. Вздохнув, девушка пошла за метёлкой и помойным ведром: брать руками эту гадость совершенно не хотелось.

“А почему, собственно, гадость? – неожиданно подумала она. – Живое существо, невинное, ничего плохого не сделавшее. Ну, слопала бы фунт крупы. Авось, советника не объела бы. А я её…”

Трупик крысы лежал на полке немым укором.

“А если я и на людей так кидаться начну”? – ужаснулась мысленно Кайя, пытаясь метёлкой запихнуть крысу в ведро.

Взять её рукой или хотя бы рукавицей девушка не желала, несмотря на все свои уколы совести.

Людей ей доводилось убивать, но это всегда были плохие люди. И даже в тех случаях, когда она этого наверняка знать не могла, с определением помогал Бередар. Но… теперь она сама по себе. Что, если она примется относить к плохим любого, кто не понравится или лишь слегка обидит? Торговца, обсчитавшего на две медные монетки, дородную тётку, наступившую на ногу в давке на Рыночной площади, или мальчишку, запустившего в неё яблочным огрызком с забора?

“Получится путь, усеянный трупами, – логично заключила Кайя. – И он приведёт к виселице, в лучшем случае”.

Ей доводилось видеть варианты и похуже. Виселица грозила лишь в просвещённом Велленхэме, а в Альхане, куда они с Бередаром время от времени возвращались в своих странствиях, чародеев, пойманных на убийстве, по традиции сжигали заживо. В тоддмерских городах – четвертовали. Кое-где – девушка знала и об этом – сдирали кожу.

А Гатвин считался велленхэмским городом чисто номинально. Король Велленхэма сидел на своём золотом троне где-то в Стеррене, за поясом труднопроходимых гор, и был фигурой настолько далёкой, что многие горожане всерьёз гадали, существует ли сей монарх вообще. Вся полнота власти принадлежала местному градоправителю с несколькими советниками, и кто его знает, сообразно какой из чудесных традиций здесь казнят чародеев.

Выяснять это из первых рук девушке совершенно не хотелось. Но куда деть обострённое чувство справедливости, она не знала.

Обуреваемая этими сомнениями, Кайя закончила с готовкой и отправилась к Шаттнааре, как та и велела. Теперь она шагала по улицам Гатвина с большой осторожностью. Жестокие уроки, полученные ею здесь, дали свои плоды. Девушка внимательно осматривала всех встречных прохожих ещё издали и, если те казались подозрительными, тут же сворачивала в ближайший переулок.

Из-за этого, дорога к целительнице стала длиннее вдвое, а то и втрое. Вдобавок, плутая в окрестностях рынка, Кайя вышла к нему с другой стороны, и теперь находилась от палатки Шаттнаары шагах в трёхстах, отделённая от неё двумя рядами с битой птицей, фруктовым развалом и помостом в центре площади.

Помост, к слову, редко когда пустовал. Здесь часто выступали менестрели, артисты и сказители, музыканты и шарлатаны, именующие себя провидцами. Шаттнаара именовала их более ёмко и совершенно неприлично, но налог на выступление они платили исправно (ибо он окупался сторицей), а в вопрос достоверности их предсказаний городские власти не углублялись. Провидцы, со своей стороны, непременно старались обойтись весьма общими фразами. Чтобы каждый нашёл в них отголоски реальных событий и убедил себя в истинности предсказательского дара.

Но иногда помост занимали целые группы артистов, театральных или цирковых. В Гатвин они добирались редко, и потому каждое такое выступление, в отличие от скверных певцов местного пошиба, собирало толпы охочих до зрелищ горожан.

Вот и сейчас с помоста доносилась весёлая музыка и аханье зрителей. Кайя подошла ближе и увидела, что место для выступлений на этот раз было занято бродячим цирком.

На помосте блистательно танцевала под музыку светловолосая, совсем юная девушка, лет тринадцати. Одетая в ярко-алые, обтягивающие стройную фигурку одежды, она приковывала к себе все взгляды. Кайя тоже залюбовалась артисткой.