Необитаемый город

— Вы говорите об убийствах?

— Я говорю обо всем: о Хоккеисте, о безликих, о «Детях Земли» — все это как-то связано и является частью гораздо большей картины…

— Вы и в самом деле псих. — Она трет глаза. — И во что я только ввязалась?

— Смотрите, — говорю я, доставая бумагу, — у меня есть доказательства. Этой ночью на меня напал уборщик в больнице, когда я был совсем один, а все остальные спали. Он даже ночную сестру вырубил. И вот это было при нем.

Я протягиваю. Келли в страхе косится на нее, как на змею:

— Что это?

— Посмотрите сами.

Она не двигается.

— Положите ее и отойдите.

— Как вам угодно. — Легонько толкаю к ней бумагу, потом поднимаю руки и отхожу к двери.

Она осторожно берет документ.

Перестаю дышать. Какая-то часть меня все еще боится: а вдруг эта бумага — игра воображения? Что, если на самом деле это просто чистый лист, или расписание уборки помещения, или еще что-то, не имеющее ко мне никакого отношения?

Келли вчитывается, шевелит губами.

— Что это?

— Вот вы мне и скажите.

Она смотрит на текст, взгляд скользит по строчкам.

Что она читает?

— Здесь вся ваша биография, — сообщает она. — Где жили, кем работали, в какую школу ходили.

С облегчением закрываю лицо ладонями, вздыхаю и даю волю слезам.

— Это не игра воображения. Не игра. Так оно и есть.

— Говорите, нашли это у уборщика?

— Не игра воображения, — снова бормочу я. Оседаю на пол, в изнеможении прислоняюсь к двери. — Я не сумасшедший.

— Что-нибудь еще у него было? На других пациентов?

Отрицательно качаю головой:

— Ничего. Кроме этого и связки ключей. А еще клейкая бумажка с кодом к цифровому замку на двери.

— Вы уверены, что это был ночной уборщик, а не кто-то иной, проникший в больницу?

— Абсолютно.

Она поднимается на колени:

— Вы бы его узнали, если бы я показала вам несколько фотографий?

— У него не было лица.

Она замирает с открытым ртом, потом покачивает головой:

— Нет, только не надо опять.

— Но так оно и есть. А может, и было лицо, но я не мог его видеть… Там перед ним… словно поле какое-то… или еще что-то, какая-то муть вокруг лица. Волосы были на месте, но лицо — сплошное ничто.

— Вы галлюцинируете.

— Нет, — твердо говорю я. — То есть иногда со мной это случается, но в тот раз было так, как я сказал. Клянусь вам. Я был под действием лекарства.

— Вы все еще принимаете лекарства?

— Да. Разные лекарства. Они действуют.

Она вздыхает:

— Майкл, послушайте… Как вы могли понять, что это уборщик, если не видели его лица?

— Но я… — Замолкаю, поняв, что ни разу не видел лица уборщика.

Однако я каким-то образом всегда знал, кто он такой. Знал это, даже когда он находился за стеной или закрытой дверью. Чувствовал и слышал его. У меня словно открылось шестое чувство — вроде зрения или слуха, только другое. Вроде как новое, но в то же время абсолютно естественное.

Она протирает глаза, подтягивается к стулу и садится.

— Понимаете, какую чушь несете? Отдаете себе отчет, насколько все это нелепо? Вы живете в вымышленном мире.

— Согласен, что это может показаться чушью. Послушайте, я не мастер убеждать! Мне вообще нелегко дается общение с людьми. Но вы должны мне поверить. Слышите? Безликие — реальность, и у них есть План, и мы обязаны их остановить.

— И что же это за План?

— Пока не знаю.

Келли закрывает глаза, откидывается на спинку стула:

— Я не могу в это поверить.

— Но так оно и есть. Это каким-то образом связано с «Химкомом». Поверьте мне!

— Это невозможно. Вы больны, у вас галлюцинации. Не понимаю, как вы сами себе верите.

Качаю головой, стараюсь контролировать дыхание: «Не нервничай, не сорвись».

— Вы видели эту бумагу. — Прикладываю ладонь ко лбу и делаю долгий вдох. — Что скажете о ней?

— Я ничего не знаю об этой бумаге, — говорит она. — Это может быть что угодно.

Чем это может быть еще, кроме как чрезвычайно подозрительным документом?

Келли напряженно смотрит на меня. Потом разводит руками:

— Не знаю! Я не психиатр, я не… Прежде всего не понимаю, почему вы пришли сюда.

— Потому что вы занимались ими. Хоккеистом и «Детьми Земли». Вы знаете, что они делают, и кто они такие, и вообще все.

— Ничего я не знаю. Никто не знает. И больше не занимаюсь этим.

— Бросили?

— Мой редактор отказался от этой темы.

— А вам не кажется, что он их просто прикрывает?

— Он закрыл эту тему, потому что в ней ничего нет. Никаких ниточек, никаких свидетелей, никаких улик. Если у полиции и есть какая-то информация, то ее скрывают. «Дети Земли» — как черная дыра: они ни с кем не выходят на контакт, никто от них не дезертирует, а последний журналист, который отправился брать у них интервью, так и не вернулся. — В глазах Келли появляются слезы. — Она была моей подругой.

— И никто ее не искал? Семья, полиция?

— Официально она вступила в секту. Написала сотню отказных писем, всяких заверенных бумаг и еще бог знает чего, чтобы только попасть туда, и теперь никто не имеет к секте никаких претензий. — Келли снова откидывается на спинку, усталая и опустошенная. — Наверное, считала, что с этим можно справиться, а в итоге получила промывание мозгов. Никаких сомнений.

Киваю, пытаясь разобраться в фактах. Что агент Леонард говорил о похищенных детях? Они связались с «Детьми Земли», приняли их веру, остались там навсегда, как бы их ни уговаривали вернуться. Да, конечно, похоже на промывку мозгов, но этим ребятам промыли мозги еще до того, как они присоединились к организации. С ними все случилось в раннем детстве. Может, им внедрили чипы, хотя это кажется маловероятным, ведь секта отвергает высокие технологии. Что бы ни делали сектанты, на мне это почему-то не сработало.

Смотрю на Келли.

— Есть ли какие-либо свидетельства, — говорю медленно, — или указания на то, что члены секты имеют… — делаю паузу, молясь о том, чтобы она восприняла все серьезно, — имплантат в голове?

Келли смотрит на меня сосредоточенно:

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Уже много месяцев я подозреваю, что у меня в голове имплантат. С того самого момента, как началась шизофрения. Но теперь в этом нет никаких сомнений. — Глаза Келли расширяются. — Вы ведь уже слышали о таком? Вам что-то известно?