Необъяснимая история

3

увидели столп дыма, который поднимался прямо в небо, так как ветра не было. Вскоре после восхода весь город собрался на берегу, царь Телалок восседал на высоких носилках и в окружении жрецов и военачальников ожидал, что из моря поднимется огнедышащая гора, вулкан [116]

4

в лебедя? [117] — Откинувшись на спинку кресла, царь Телалок расхохотался.

116

Здесь мы видим единственное прямое указание на то, что корабль Квеста имел паровой котел. Квест, вероятно, высадился на южном берегу Мексиканского залива, где болотистые равнины вокруг Лагуна-де-лос-Серрос некогда были центром развитой цивилизации ольмеков. Согласно археологическим свидетельствам, эта культура исчезла около IV в. н. э.; причина ее исчезновения неизвестна, но она заложила фундамент для последующих культур. Достойно сожаления, что сохранилась слишком малая часть этого свитка, но даже доставшаяся нам малость показывает, что такие люди, как царь Телалок, проявляли немалую искушенность. Это свидетельство того, что культура ольмеков, как и имперский Рим, достигла стадии, характеризующейся конфликтом между официальной религией и сомнениями отдельных граждан. Телалок, возможно, был царем переходного периода между пережитками ольмекской культуры и зачатками майяской, которая расцветет во многих центрах на территории сегодняшних Мексики, Белиза, Гватемалы и Гондураса приблизительно через три века после высадки Квеста. Хотя Гондурас находился на периферии цивилизации майя, здесь был расположен их самый величественный город. Этим городом был Копан, где были обнаружены семь свитков рукописи Квеста в постройке, известной как Розалия. Что до предположений, как написанная четырьмя веками ранее рукопись оказалась в Копане, см. мое Предисловие на с. 5.

117

Квест, очевидно, знакомил Телалока с греческой и римской мифологией. Юпитер (греческий Зевс) превратился в лебедя, чтобы соблазнить прекрасную Леду, поскольку его супруга Юнона (греческая Гера) отравляла жизнь властителю Олимпа, его возлюбленным и их детям. По большей части греческие и римские божества вели себя как смертные — в наилучшем и наихудшем смысле слова. В период империи образованные римляне еще совершали официальные обряды почитания старых богов, но в частной жизни в них не верили. В этом смысле царь Телалок «вел себя, как римлянин».

Даже Тесотул захихикал, но тут же сделал серьезное лицо, боясь, как бы царь не счел это неуважением к богам гостей. Однако Телалок продолжал смеяться:

— Тетасилан также любит обращаться в животных, но никогда — в столь приземленных целях. Твоя теология поразительно смешна, Квест. И к тому же эта ревнивая жена! — Он содрогался от хохота.

Мы с Амелием обменялись взглядами. Этот царь вел себя, как римлянин. Во всяком случае, с нами. Когда поблизости появлялись его жрецы, он был серьезен

5

на плоской крыше дворца.

— Так ты говоришь, Земля тоже такая? — спросил Телалок, глядя на полную луну, которая отражалась в море, гладком, как мраморный пол.

— Она действительно такова, — сказал я. — Эратосфен [118] даже измерил ее окружность.

Затем я объяснил царю законы тригонометрии, которые использовал Эратосфен.

Телалок погрузился в раздумья. Долгое время мы сидели молча. Потом он повернулся ко мне:

118

Эратосфен Киренский был театральным критиком и библиотекарем великой Александрийской библиотеки в 3 в. до н. э. Он заметил, что 21 июня, в день весеннего солнцестояния, отражение Солнца видно даже на дне самого глубокого колодца на площади города Сиена (современный Асуан). Он уже считал, что Земля круглая, и выдвинул теорию, что лучи Солнца должны падать в различные ее места под различными углами, и, соответственно, предметы отбрасывают тень различной длины, которую возможно измерить. Он знал, что Александрия лежит строго на юге от Сиены, что дало ему две точки на одном меридиане. Для своих измерений в Александрии он воспользовался скафисом — чашеобразными солнечными часами со штырьком и делениями внутри (более сложной разновидностью гномона). Установленные вертикально, эти солнечные часы дают возможность по тени от штырька измерить высоту Солнца над горизонтом. И вот в полдень, в день летнего солнцестояния, когда в Сиене все предметы перестали отбрасывать тени, Эратосфен измерил его высоту на городской площади Александрии. Солнце в Александрии, по измерениям Эратосфена, отстояло от зенита на 1/50 часть окружности. Это расстояние было равно 5000 греческих стадиев, следовательно, длина окружности земного меридиана была в 50 раз больше и равнялась 252 000 стадиев, то есть примерно 39 690 км — погрешность в его подсчете была минимальной, ведь истинная длина экватора составляет 40 120 км. Расчеты Эратосфена были гораздо точнее тех, которые сделал семнадцать веков спустя Христофор Колумб, предположивший, что Земля много меньше, чем (как это знал Квест) на самом деле, и исходя из неверных расчетов очертя голову отправившийся в неизвестность.

— А что говорит Эратосфен о вашей презабавной теологии?

— Понятия не имею. Сомневаюсь, что он когда-либо о ней писал.

— А ты? Ты веришь в богов, которые столь похожи на смертных?

Он не переставал меня удивлять. Он действительно напоминал римлянина.

— Нет, — ответил я. — В Риме образованные люди в них не верят.

— Тогда во что вы верите? В нее? — Он указал на луну.

Я покачал головой:

— Нет. Подобно Аристотелю, [119] я верю

119

Аристотель верил, что существует только один бог.

6

но это так далеко. Наши корабли не могут доплыть (туда) [120]

Комментарий Э. П. Оливера

Поскольку по профессии я автор детективных рассказов, задача которого придумывать решения всевозможных загадок, у моего издателя появилась безумная мысль поручить мне написать комментарий к этой «римской тайне».

Основное место в фрагментарной хронике Квеста занимают две загадки. Первая — это судьба Овидия после того, как он был приговорен к ссылке (relegatio) (мягкая форма наказания без потери собственности, в то время как изгнание как таковое (exilio) влекло за собой конфискацию всего движимого и недвижимого имущества осужденного) в город Томы на берегу того, что тогда было известно как Понт, а сегодня — как Черное море. Вторая — способ, каким хроникер Квест Фирм Сикул попал на Американский континент. С темой Овидия также связана проблема происхождения Квеста Фирма Сикула, чьим отцом официально был Гай Фирм Сикул, политик и военачальник в эпоху Августа, и наконец, проблема того, каковы истинные причины, почему Август отправил Овидия в ссылку.

120

На этом рукопись обрывается. Что случилось с Квестом в дальнейшем, остается загадкой, но одно кажется ясным: в Рим он не вернулся. Фраза «…но это так далеко. Наши корабли не могут доплыть (туда)…» представляется обрывком диалога с царем Телалоком, и возможно, что Квест отплыл в место, которого были не способны достичь корабли царя. Нам неизвестно, где и почему это случилось, но, вероятно, он там погиб.

Подлинность текста Квеста была многократно подтверждена лабораторными исследованиями (смотри доклад по данному вопросу профессора Кидо Германна Шонберга из Гарвардского университета и профессора Лоррейн Линды Бернсайд из Йелльского университета) и лингвистическим анализом. Учитывая это, я полагаю, что его рассказ об исторических обстоятельствах следует считать заслуживающим доверия, невзирая на то, что его не подтверждают более поздние хроники (например, имена жен Овидия ни в одном другом документальном источнике не упоминаются), и то, что временами его изложение субъективно или не имеет объяснения — например, описание римской системы ведения боя, которой Квест приписывает идею своего изобретения.

Семья Квеста Фирма Сикула не упоминается ни в одной исторической хронике. Крайне маленький Свиток II, Фрагмент 1 (далее ссылки на текст обозначаются сокращениями: Св., Фр.) не сообщает ничего, кроме nomen и cognomen, и только из контекста по ходу повествования мы понимаем, что это имя отца Квеста: его praenomen, Гай, раскрывается в Св. II, Фр. 6.

Мы не знаем в точности, когда родился Гай Сикул, но из текста следует, что он происходил из одной «из старейших и самых богатых (семей) в Риме» (Св. I, Фр. 7) и что во время Гражданской войны всегда был «его [Августа] преданным другом и соратником» (Св. I, Фр. 11). Значит, можно предположить, что, когда в 49 г. до н. э. разразилась Гражданская война, Гаю было по меньшей мере двадцать лет, или, если учесть другие указания в тексте, что его военная карьера уже была на подъеме — возможно, он был значительно старше.

Также нам известна дата его смерти (Св. II, Фр. 6): незадолго до битвы за крепость Андетриум вблизи Салоны в 8 г. н. э., где Квест был ранен. Благодаря вышеупомянутой преданной дружбе с Августом Гай «составил себе еще большее (состояние)» (Св. I, Фр. 7), и его карьера достигла кульминации, когда Август назначил его своим имперским наместником (Св. I, Фр. 11) (legatus Augustus pro praetore), иными словами — управляющим имперской провинцией (впрочем, нигде не говорится, какой именно), в юрисдикцию которого входили все расквартированные в данной области войска. Этот пост был, по всей видимости, главным источником состояния, которое, как нам сообщается, Гай Фирм себе «составил». Судя по всему, его карьера не оборвалась и после окончания войны (например, упомянутое в Св. III, Фр. 11 «тайное поручение императора» в Египте). Очевидно, что он не ладил с сыном, который отказывался вступать на стезю политики: вспомним, как после пира он жалуется на молодого Квеста императору (Св. I, Фр. 11), и их разговор в Колизее, где оба они присутствуют при поединке гладиаторов (Св. I, Фр. 13).

Дата рождения матери Квеста нам также неизвестна, но, по всей вероятности, она родилась вскоре после морского сражения при Акции в 31 г. до н. э., положившего конец Гражданской войне и вознесшего Октавиана на трон империи с величественным титулом «Август». Моя теория относительно года ее рождения базируется на нескольких экстраполяциях из текста, которые будут разъяснены в дальнейшем. Ее praenomen был Прокулея, второе имя — Эмилия и cognomen — Сепула (в Св. II, Фр. 6 cognomen ее брата — Сепул). Она умерла в 27 г. н. э., за два года до того, как Квест отправился за море («в пятнадцатый год его [Тиберия] правления», т. е. 29 г. н. э.), так как в Св. VII, Фр. 1 он упоминает, что вознес молитву ее посмертной маске.

Без сомнения, Квест обожал мать. Об этом свидетельствуют несколько дошедших до нас эпизодов, самый значимый из которых содержится в Св. I, Фр. 6, где рабы несут Прокулею в носилках на Авентин. Прокулея «надевала золотые серьги и всегда была прекрасной и благоухающей», и как будто сидевшему у нее на коленях маленькому Квесту казалось, что «весь (Рим) пахнет, как мама». Это детское восприятие вспоминается также во время пира у Августа, когда, уже будучи молодым человеком (он только что надел свою первую тогу вирилис, тогу мужа), он чувствует, что «весь пиршественный зал полнится ее духами, ароматом Рима, который я помнил по тем давно минувшим дням, когда мы отправлялись на носилках в город», и когда он говорит, что «гордился моей матерью Прокулеей: она была прекрасна, как Афродита» (Св. I, Фр. 11).

Множество сходных восторженных упоминаний о красоте матери свидетельствуют о его горячей сыновней любви, кульминацией становится сцена, в которой он заглядывает в спальню родителей из атриума (Св. III, Фр. 11) в доме своего отца. К тому времени отец уже мертв, а Прокулея вышла замуж за Цецину и перебралась в его пышный дом. Здесь, в старой спальне, Квест чувствует, что «мельком увидел живую переменчивую юность Прокулеи до того, как ее красота достигла совершенства, которому я был свидетелем». Тогда же он догадывается, что Прокулея — это Коринна Овидия, и его отец — не Гай Фирм Сикул, а Публий Овидий Назон. Более того, в предшествующем фрагменте (Св. III, Фр. 10) Цецина, по сути, прямо говорит ему об этом: «Знаешь, дружок, Прокулея очень к нему привязана. Было время, когда она… она его любила». Это также объясняет визиты Прокулеи и Цецины к двум императорам: они пытаются заступиться за опального поэта в надежде получить для него разрешение вернуться в Рим или хотя бы перебраться в какой-нибудь римский городок вблизи границы, где имелось бы некое подобие общественной жизни Рима, с термами, аренами, театрами — короче говоря, на положение, сильно отличающееся от его безрадостного существования в Томах.