Необычайные приключения на волжском пароходе

Нина Николаевна сказала даже почти с любопытством: - Я много видела, но такое...

– Знаю, что дальше: наглая, мол, и дура, и так далее, визг на весь пароход... Наслышались, не обижаюсь, в себе уверенная, я не мелочная... Так вот, можете Валькой располагать как супругом на год... Для женщины в ваших годах с ребенком эта перспектива не дурна... За дальнейшее я не волнуюсь... Только не давайте ему сильной нагрузки и пить не давайте...

Нина Николаевна даже всплеснула руками, начала смеяться.

Тогда Шура обиделась.

– Чего?
– спросила.- Чего раскурятились?

– Боже мой, - вы душка, Шурочка...

– Боже мой?! С вами разговаривают не как самка с самкой, а как товарищ с товарищем. То, что я беспартийная, не значит, чтоб вам ржать при каждом моем слове... Тоже - отвечает продолговатым голосом: "Вы душка, Шурочка..."

– Честное слово, без насмешки, вы очаровательная.- Нина Николаевна удерживалась, чтобы не смеяться.- Я бы с удовольствием оказала вам эту маленькую услугу... Тем более что Валерьян сам меня просил о том же...

– Врете!
– Шура хлопнула себя по бедрам.
– Ну, уж врете...

– Нет, нет... Но я пристроилась в жизни без мужа,- чище, свободнее, никакой помехи для работы... Дело люблю, в провинции меня ляюбят... Счастлива... Вы, Шурочка, найдите ему какую-нибудь невзрачную особу с маленькими требованиями, как-нибудь с ней перебьется год-то.

– Ох, что-то...
– Шура всматривалась пронзительно.Ох, что-то вы мало мне нравитесь... Двуручная...

Зинаида давно не спала. Подняла голову с подушки и Шуре страстно:

– Вы -гадкая женщина... Мама, она гадкая женщина.

– Не твое дело, Зинаида, спи...

– Старорежимные истерички обе, - Шура с удовлетворением нашла это слово.
– Разговаривать с вами, знаете, политически даже опасно...

Крепче подхватив портфель, ушла...

В четвертом классе гладкая Дунька, кулачья дочь, вылезла из-под зубьев конных граблей: девке не спалось, - со стороны буфета долетали пьяные вскрики и цыганское пение... Дунька причесалась зеленой гребенкой, поправила сбитую набок ситцевую юбку. Подняла с паду соломинку, стала ее. грызть. Причина-почему она грызла соломинку-заключалась в том, что рядом на ящике сидел давешний колхозник, в сетке, в хороших сапогах, -и задумчиво поглядывал на аппетитную девку. На шум, цыганское пение он не обращал внимания.

– Поют гамом, гнусаво, нехорошо, - сказала Дунька.

Колхозник, наклонив голову к плечу, прицелился глазом:

– На такой жениться - и начнет тащить тебя в кулацкий омут.

– Это про кого эта?

– Про вас... И зачем.такое добро пропадает...

– Нисколечко не пропадает... Папаша - одно, я - другое.

– Класс один,.. В бога верите?

– Нет, святой дух улетел от нас, покинул нас...

– А раньше верила?..

– Раньше верила, теперь - как люди, так и я...

– Оппортунистка на сто процентов...

– Чего эта?! Мы давно уж не верим. Бабенька у нас старенькая, та обижается: отчего, говорит, у магометан, у евреев есть .бог, у одних русских нет его, у цыган и у тех-- боженька...

– Хитра, ох, - говорит колхозник, - какую агитацию развела.
– Он встал, поддернул штаны.
– Нет, лучше на тебя не глядеть...

Дунька выпятила губу, задрала нос:

– В .коллективе таких девушек поищите!-Мотнула юбкой, пошла туда, где звенела гитара, пела цыганка...

Там, близ буфета, собралась довольно значительная и угрожающая толпа. Бахвалов (плотная личность в соломенной, шляпе) и Хренов (злой человек в рваной кепке), видимо, успели? разогреть настроение. Оба грузчика, заросший мужик - Дунышн отец, губастый парень и еще человек десять были пьяны. Давешний рабочий (со светлыми усами полумесяцем) пытался сдерживать назревающий скандал, хотя и сам, видимо, был не менее возмущен тем, что творилось в буфете:

– Американцы бузят, это не значит, что и нам надо бузить, - кричал он осипшим голосом.
– У них эта бузацель жизни. Во что они верят? В один доллар. В буфете мы наглядно видим идеалы буржуазии... Мы, плюнули да отошли... А доллар их у нас остался, каждый их доллар-на наше строительство, на нашу, победу.

Заросший мужик - ему свирепо:

– А сожрут-то они сколько нашего на один доллар?

Мясо из моей груди выедают...

Бывший дьякон: - Без закуски пьем... Кирпичом, что ян, закусывать? Ребята, закуски хотим...

– Закуски!
– заорал губастый парень. И заросший мужик - опять: - Мы за свои права с кольями пойдем, - погодите...

Рабочий, - весь багровый от напряжения, с раздутой шеей:

– Какие твои права?
– кулацкие, дремучие... Товарищи, мы не даем человеку жить в свинстве, - правильно... Мы его силой вытаскиваем...

– Сила-аи?
– выл заросший мужик.

– Кулак вас на дно тянет, в рабство, в свинство... Что ж вы - социализм за пол-литра водки хотите продать?..

– Ребята, - крикнул Бахвалов, держась на периферии тревожно гудевшей толпы, - в буфете не одни американцы... Наши, русские, с ними жрут, пьют...

Раздались гневные восклицания. Губастый парень - чуть не плача:

– Русские... сволочи...

Дьяконов бас: - Предательство...

Хренов с другой стороны толпы:

– Едят наше мясо, пьют наше вино... Россию пропивают...

– Бей русских в буфете!
– завопил губастый парень.

– Провокация!
– надсаживался рабочий.
– Товарищи, здесь нашептывают,..

Огромная ручища бывшего дьякона взяла его за горло: - Ты за кого - за них али за нас?
– Ну-ка - скажи...

– Бей его в первую голову!
– заорал заросший мужик...

Толпа надвинулась. Голоса: - Коммунар! Часы с цепочкой на нем!

– Цепной кобель!

В это время, оттолкнув одного, другого, около рабочего оказался колхозник (в сетке), мускулы угрожающее, лицо весьма решительное:

– Ну-ка, - сказал, - кому жить надоело?

Произошло некоторое замешательство, крикуны попятились. Рабочий вскочил на ящик: - Товарищи, вам водку раздают, вам нашёптывают, здесь готовится кошмарное преступление... Вас хотят использовать как слепое оружие...

...Из трапа на верхней палубе появился Ливеровский, оглянулся, топнул ногой:

– Да где же вы? Черт!

– Я здесь,- плаксиво отозвалась Шура... (Стояла на корме, прижавшись к наружной стене рубки.) - Трясусь, трясусь, господи...