Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)

— Поистине можно сказать, — заметил Барсак, — что эти люди задались целью создать перед нами пустыню.

Замечание было верное. Не убив путешественников иным способом, их решили заморить голодом.

— Ба! — наигранно беспечно сказал Амедей Флоранс. — Мы наперекор им все же пройдем эту пустыню. До Кубо не больше полутораста километров. В конце концов, это не море переплыть. Уж если мясник и бакалейщики забастовали, то охота доставит нам бифштексы.

За исключением Понсена, неспособного владеть оружием, все остальные последовали превосходному совету. К сожалению, высокая трава закрывала обзор, а местность была не слишком обильна дичью. За весь день добычу составили только дрофа, две цесарки и две куропатки. Этого едва хватило на четырнадцать человек.

Вечером Флоранс и доктор заметили, что на месте их лагеря останавливались и другие путешественники. Казалось, время, которое их разделяло, уменьшилось, так как трава была помята не так давно. Пока они рассуждали по этому поводу, их позвал Тонгане. Пали сразу две лошади. Помочь было невозможно, и они погибли после часа мучений.

Остались всего две лошади, но и их не суждено было сохранить: они пали десятого марта.

Были ли носильщики, нанятые в Каду, напуганы этими постоянными смертями? А может быть, просто они побоялись голода, так как охота в тот день дала смехотворные результаты? Как бы то ни было, они бесследно скрылись в ту же ночь, и, когда настало утро, шестеро европейцев, Тонгане и Малик оказались без носильщиков, без лошадей и без провизии.

На момент они испытали упадок духа, вполне естественный из-за слабости, которую они начали чувствовать. Особенно удручена была Жанна Бакстон, упрекавшая себя за то, что вовлекла своих товарищей в это страшное путешествие. Она винила себя в их несчастьях и просила прощения.

Флоранс почувствовал необходимость бороться, против всеобщего уныния.

— Какие бесполезные слова! — вскричал он нарочито грубым тоном, обращаясь к Жанне Бакстон. — Мы еще, кажется, не умерли. Охота не была хороша эти дни… Что ж! Завтра она будет лучше, вот и все.

— Заметим, — подхватил доктор Шатонней, приходя на помощь репортеру, — что наши негры, сбежав, избавили нас от шести едоков.

— В наших обстоятельствах — это прямо благодеяние, — заключил Флоранс. — Если бы они не ушли сами, я намеревался отправить их по домам, к любезным семействам.

— Спасибо, господин Флоранс, спасибо, господа, — сказала Жанна Бакстон, глубоко растроганная. — Поверьте, что я никогда не забуду вашей доброты.

— Без нежностей, — перебил Флоранс. — Нет ничего хуже перед завтраком. Лучше пойдем на охоту и потом будем есть до несварения желудка. А чувства будем изливать за десертом.

Уход носильщиков сделал невозможной переноску тюков, пришлось оставить последнюю палатку и остатки меновых товаров. Жанна Бакстон отныне будет спать на открытом воздухе, если не найдется убежища в покинутой деревне. Потеря предметов обмена не вызвала больших сожалений. К чему они, раз страна пустынна? Впрочем, разве они не имели золота на случай, если появится возможность вести торговлю!

При этих печальных обстоятельствах поход возобновился. Двенадцатого марта прошли через деревню, усеянную трупами негров. Доктор заметил, что смерть этих несчастных произошла недавно, не более двух дней назад. Не следовало ли отсюда заключить, что они догоняют шайку убийц и могут с ней столкнуться со дня на день?

Несмотря на эту малоутешительную перспективу, они продолжали продвигаться к северу. Что еще им оставалось делать? Возвращаться к югу, по дороге, где снова встретятся враждебные или разрушенные деревни, невозможно. Лучше любой ценой достигнуть Нигера, потому что там они могут получить помощь.

Изможденные путешественники встречали на своем пути полное опустошение. Деревни, защищенные «тата» против нападения, были настроены воинственно, остальные — разграблены. Нигде не удавалось достать продовольствия, и экспедиция буквально перешла на «подножный корм»: ямс, пататы или другие корни, вырытые в опустошенном поле, удачный выстрел, а иногда какая-нибудь жалкая рыбешка, выловленная Сен-Береном во время привала. Но это случалось все реже и не по вине рыболова. Хотя несчастья ничуть не уменьшили постоянную рассеянность и повышенную чувствительность странного племянника Жанны Бакстон, но, к несчастью, они шли местами, где реки попадались не часто. Не раз страдали от жажды: колодцы на их пути были неизменно засыпаны. Злая сила, изощрявшаяся в преследовании путешественников, ничего не забывала.

Но энергия их все же не иссякла. Сжигаемые солнечными лучами, с трудом волоча ноги, когда им не попадалась дичь, сокращая переходы из-за возрастающей слабости, они отважно стремились к северу шаг за шагом, несмотря на усталость, жажду, голод.

Двое негров выносили испытания с удивительным терпением. Привыкшие к невзгодам суровой жизни, они страдали как будто меньше, чем европейцы, и проявляли самую трогательную преданность.

— Мой не очень голоден, — говорил Тонгане Малик, предлагая ей какой-нибудь найденный им корень.

Малик принимала подарок, но лишь для того, чтобы предложить его Жанне Бакстон, а та присоединяла его к общему запасу.

И так каждый выполнял свой долг, действуя сообразно со своим характером.

Барсак был больше всего склонен к гневу. Он молчал, а если иногда с его уст срывалось слово, оно было обращено к французскому правительству, небрежность которого поставила его, Барсака, в такое трудное положение. Он уже видел себя на трибуне парламента. В ожидании он готовил свои громы, которые метнет вокруг, как некий Юпитер [59] , с высоты парламентского Олимпа.

[59] Юпитер (Зевс) — бог грома у древних, живший, по их верованиям, на горе Олимп.

Доктор Шатонней тоже мало говорил, но, несмотря на неспособность к охоте, был очень полезен. Он искал съедобные фрукты, которые находил довольно часто, и, стараясь сохранить хотя бы видимость веселого настроения, никогда не забывал хохотать с характерным шумом выпускаемого из машины пара при малейшей шутке Амедея Флоранса.

Понсен говорил еще меньше, он совсем почти не открывал рта. Он не охотился, не удил, но зато и не жаловался. Он ничего не делал, Понсен, если не считать того, что по временам записывал в свою таинственную книжку какие-то заметки, всегда очень интриговавшие Амедея Флоранса.

Казалось, Жанна Бакстон с меньшей стойкостью переносила удары, посылаемые судьбой, и, однако, не этими испытаниями объяснялась ее растущая печаль. Никогда не надеясь, что путешествие пройдет без трудностей, она с твердым сердцем встречала препятствия на своем пути. Похудевшая, ослабевшая от лишений и физических страданий, она сохраняла всю энергию, и мысль ее постоянно была устремлена к намеченной цели. Но по мере приближения к ней беспокойство и тоска возрастали против ее воли. Что скажет ей могила в Кубо? Что покажет расследование, которое она предпримет, приняв за центр розысков то место, где погиб ее брат?

Эти вопросы теснились в ее мозгу, становясь каждый день все более неотвязными и настойчивыми.

Амедей Флоранс видел печаль Жанны Бакстон и всячески старался ее рассеять. На деле он был душой этого маленького мирка, и самые худшие испытания не влияли на его неизменную веселость. Если его послушать, надо было благодарить небо за отеческую заботу, потому что никакой другой образ жизни не соответствует более правилам гигиены, если ее хорошо понимать. Что бы ни случилось, он во всем находил хорошие стороны. Жажда? Нет ничего более благоприятного при начинающемся расширении желудка. Голод? Прекрасно — это излечит его от грозящего ему артрита [60] . Вы истощены усталостью? По его мнению, вы лучше будете спать. И во всем этом он искал поддержки доктора Шатоннея, который одобрял и восхищался смелостью и энергией славного парня.

[60] Артрит — воспаление суставов.